Кот и крысы

Пообедав, уже втроем отправились к кому-то еще, и уж оттуда поздно вечером прибыли в дом, принадлежащий, скорее всего, барину средней руки. И барин тот был разгильдяем - перед самым домом так и разило конским навозом. Впрочем, было уже темно, Вельяминов ничего особенного не разглядел.

Прожил он в том доме около суток, не раздеваясь и не приклонив голову к подушке, за карточным столом. Был сперва принят радушно, выигрывал, пришел в восторг, наслушался похвал своему мастерству, потом Фортуна отвернулась.

– Старая песня, - пробормотал, слушая Клаварошев доклад, Архаров.
– А на каком языке хвалили хоть?

– На французском, - со значением произнес Клаварош. И тут же перешел к векселям, которых юноша подписал на совсем уж несообразную сумму - сто тридцать две тысячи рублей.

У Архарова рот сам собой приоткрылся.

– Да как же у него рука поднялась такую цифру вывести?!

Клаварош, как всегда выразительно, развел руками.

– Тимофей, веди сюда недоросля! На какое же наследство он рассчитывал?… Федя!

Федька, ждавший с Тимофеем за пределами кабинета, просунул в дверь голову.

– Говоришь, Хворостинина племянник?

– Он сам хвалился, - сказал, входя, Федька. И тут же зазвенел еще не усвоивший приятного грассирования голос - очевидно, недоросль по-французски объяснял Тимофею, что ему надоело входить в кабинет и выходить из кабинета.

– Так пьян же был.

– Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, - Федька посторонился, пропуская Вельяминова.

– Хм…

Будь Архаров любителем наносить визиты, любая московская барыня из тех, что отсюда разве что в чуму уезжали, подробно бы ему растолковала про состояние Хворостининых. Но ездить по барыням с такими вопросами казалось ему дико, хотя… была женщина, нет, не женщина - баба, бабища, которая знала не менее всех барынь.

– Бери лошадь, Федя, дуй к Марфе. Расспроси толково. Какие такие Хворостинины, имеют ли племянников…

Тут он взглянул на Вельяминова и вдругорядь хмыкнул. По всему выходило - имеют, одного, но такого, что оторви да выбрось…

Федька почему-то поглядел на Клавароша, как бы спрашивая дозволения. Тот пожал плечами, и тогда лишь Федька убрался. Архаров опять посмотрел на Вельяминова, на сей раз - строго, это у него хорошо получалось.

– Вертопрах ты, сударь. Кашу заварил, а расхлебывать кому? Клаварош, пошли на Лубянку за Устином, посади их вдвоем, сам рядом будь - докопайтесь, куда он забрел, во всякую мелочь вникните… пистолет!

– Что пистолет?
– спросил Клаварош.

– Он врал, будто купил пистолет, чтобы застрелиться. Где это он его среди ночи купил?

– Пистолет был, - возразил Клаварош.
– Я его видел. Должно быть, остался в «Ленивке».

– Ну, стало, вы его больше не увидите. Сукины дети, ленивскую шваль пистолетом снабдили… Ладно, допроси и о пистолете, да построже, пусть Устин все подробно запишет, а вертопрах руку приложит.

Устин Петров после всех чумных событий тоже остался при Архарове. Как человек грамотный, он был определен в полицейскую канцелярию на Лубянке, но порой исполнял и должность личного архаровского секретаря. Это случалось в отсутствие Саши Коробова - тот и звался личным секретарем, и жил в особняке на Пречистенке, и питался, и занимался архаровскими письмами, и приходно-расходную книгу вместе с дворецким Меркурием Ивановичем вел, но здоровье его так толком и не поправилось, и потому он, выпросившись в отпуск, уезжал в какую-то деревню к деду-травознаю, тот дед парил его в бочке, набитой целебным разнотравьем, и еще какие-то штуки с ним проделывал - после них Саша месяца два-три держался стойко. Сейчас он как раз был в такой отлучке.

Если по правилам - то канцеляристом мог быть служивый в чине сержанта, подканцеляристом - в чине капрала, а о бывших дьячках, не имеющих воинского звания, закон недоуменно молчал. Архаров решил, что в таком деле он сам себе закон, и взял Устина писарем. Благо о служебной карьере тот мало помышлял, а свободное время, немного опомнившись после событий чумного времени и своего невольного соучастия в убийстве митрополита Амвросия, стал проводить не только в храмах, замаливая грех, но и в своей комнатке, с книжками божественного содержания.

– Я не буду говорить, - объявил Вельяминов. Хотя пять минут назад все исправно поведал Клаварошу.

Архаров только рукой махнул. Он все понимал - мальчишка больше боится родни, чем его, обер-полицмейстера. Мальчишка прошел через искушения - и стреляться думал, и бежать из Москвы переодетым неведомо куда. Хотя был же какой-то указ, был… давно, правда… придется читать.

Он уставился на книжные шкафы. Возможно, именно тут и спрятан тот важный указ, которому среди благородных игроков не придавали значения. Искать - целый день тратить, вот придет Устин - пусть займется.

* * *

Федька взял лошадь и поехал в Зарядье, где так и жила Марфа. Место было родное, красавицы-подопечные не переводились, и она даже из баловства выдала замуж кривозубую Глашку - чтобы на свадьбе, крепко подвыпив, жалиться на всю горницу, что перевелись-де после незабвенного Ивана Ивановича достойные мужики.

Но мучившей ее скуки тем не избыла.

Обычная бабья жизнь ее занимала - да в меру, и погоня за уходящей молодостью - тоже в меру, и даже смена дармоедов приелась, а ничего иного она для себя придумать не могла. И просто тещей да бабкой быть не желала - дочку выдала замуж аж в Ваганьково, и те, кто Марфу знал, подозревали - для того, чтобы пореже туда наведываться.

Как всегда, состояла при ней девчонка на побегушках, а для надежности и безопасности Марфа поселила у себя молодого и бодрого инвалида Тетеркина. Инвалидом он сделался недавно, под турецким городом Хотином, лишился ступни, но наловчился без нее обходиться и стал мастерить игрушки на продажу. Тут он был в выигрышном положении - с отставных солдат налогов не брали. Но жил сам по себе, в розовое гнездышко допущен не был.

Федька прибыл вовремя - как раз Тетеркин повздорил с соседским дворником, так что было кому разнять. А Марфа любовалась склокой и подзуживала обоих - как всегда, от скуки.

Он прямо во дворе, не сходя с коня, передал Марфе вопрос Архарова, и та задумалась.

– Хворостинины, точно, богатый род, только на потомство невезучий. Коли Николай Петрович желает, схожу к куме, разнюхаю. А ты заходи, угощу, чем Бог послал.

– Благодарствую на добром слове, а должен назад спешить. Нам с господином Тучковым еще к княжне Шестуновой, дознание проводить.

– А что у старой дуры стряслось?

Марфа была своя, ей страшную тайну сообщить - следствию не во вред, а может, чего и подскажет, подумал Федька.

– Питомка пропала.

– Ахти мне! С кавалером?
– предположила Марфа.

– Поди знай. Искать надо.

– А который ей годок?

– Двадцать, что ли.

– С кавалером. Тут первым делом узнай, кто к ней сватался да по какой причине отказано. Потом - кто там в доме волосочес, кто музыке и танцам учил. Этим девку сманить - раз плюнуть.

– Так, а что еще присоветуешь?

Марфа даже обрадовалась - вот и ее жизненный опыт пригодился.

– К богомолкам приглядись. Иная такую святость на себя напустит - минуты без Божьего имени не живет, а записочки амурные таскает из дома в дом хуже всякого волосочеса. И ведь привечают ее!