Кот по имени Сабрина
Шрифт:
— Ты живешь уже в долг, Сабрина! — крикнула Ханна.
Но Сабрина так вовсе не считал. Правда, эта зима казалась тяжелее прежних. Его лапы словно окостенели, и он робел, когда приходилось прыгать откуда-нибудь сверху. Проделывая это, недолго и ногу сломать. Вдобавок ко всем страданиям хозяйка стала кормить его протухшей едой. Неужели эта глупая женщина даже не удосужилась ПОНЮХАТЬ, прежде чем давать такое приличному коту? И все говорит, говорит… Ханне и невдомек, что Сабрина распознает ее гадкие мысли, хотя,
Но издевательское замечание насчет жизни в долг он не проглотит просто так.
— Она хочет моей смерти, — сказал он Тоге. Мысли Тоги, как и мысли самого Сабрины, настроены на людей. Им легко понимать друг друга, не то что этих неучей бобров на болотах. — Эта ведьма желает моей смерти. Ну можно ли так обращаться с верным спутником жизни?
Тога задумчиво жевала.
— Я видела, как они это сделали с овцой, — наконец промямлила она. — Ты помнишь овцу? Эти животные все-таки глуповаты. Помнишь старую Марту? Я видела, как она приняла смерть. Упала как подрубленное дерево. Будто ноги ей подточили бобры.
— Ой!
— Видела я и как с моим Уильямом человек сделал то же. Он приставил ружье к голове Уильяма и спустил курок, ублюдок. Уверяю тебя, я заставила его заплатить за это. Его унесли завернутого с головы до ног, и он никогда больше не вернулся. — Желтые с сумасшедшинкой глаза уставились на Сабрину. — Это ружье может враз отшибить голову такому маленькому зверьку, как ты.
Кот замер:
— Я пришел за сочувствием, Тога!
— Они говорят, что ничего и не почувствуешь.
Бестолочь! Все-таки разница между умом Тоги и овцы дьявольски мала, хотя овца мертва, а Тога как-то исхитряется до сих пор оставаться живой.
— КТО они? Кто вообще может знать такое НАВЕРНЯКА? Это будет мгновение ослепляющей агонии, Тога, а за нею разверзнется бездна вечного, ужасающего НИЧЕГО. Есть же все-таки разница между сочувствием и бесчувствием!
Тога впала в оскорбительное молчание. Сабрина принялся взволнованно мотаться туда-сюда, рассекая воздух хвостом. Тога опустила голову и стала пощипывать губами покрытую белым студеным пушком траву. Сабрина оглядел окрестности.
На юге вдоль холодного моря тянулся пляж. На западе стыло болото, населенное мерзкими енотами и презренными бобрами. На востоке — домик и Ханна с ружьем. На севере — протяженное пространство примороженных полей, за которыми — он догадывался — прятались утки.
Утки. Память детства, всосанная с молоком матери. Опасайся уток, сынок. Быстрые лапы, ужасные плоские клювы. Страшные утки — самые худшие враги кота. О Господи, у него не оставалось ни единого шанса. Бобры, еноты, люди и утки. Ну что это за окружение для приличного кота? Он должен держаться немногих оставшихся друзей.
— Прости меня, Тога.
Коза вздохнула и дохнула ароматом жвачки.
— Я возмущена твоим замечанием, Сабрина. Нет надобности, надеюсь, убеждать тебя в том, что у меня репутация хорошо осведомленного и очень достойного животного.
— И униженного, — поспешно добавил
Сабрина. — Но только потому, что некоторые животные терпят унижение. В тебе нет никакой порчи. Порча в моей хозяйке. Ты и я, Тога, единственные животные, оставшиеся на этой ферме. Нельзя же брать в расчет кур, а тем более бобров и енотов.— Только ты и я, — согласилась коза. — Но с тобой еще большой знак вопроса.
— Нет ничего, с чем бы я не мог справиться. Надо будет — дам тягу.
— Я не имела в виду твоей надежды выжить. Не хотелось бы намекать, но у тебя не все в порядке с половой ориентацией. Я всегда старалась быть тактичной, Сабрина, но надо наконец произнести это. — В глазах козы засветился зеленый мстительный огонек. — Твоя хозяйка думает, что ты женского пола.
— Это так важно?
— Было бы важно, будь ты уважающим себя котом. — Глаза козы стали похожи на желтые стеклышки. — Ты что, Сабрина, и впрямь не понимаешь? Позволяешь хозяйке называть тебя Сабриной — а у них это имя женское. Уж я-то, поверь, умею читать ее мысли. Значит, и ты согласен считать себя кошечкой?
— Нет! Я кот и горжусь этим!
— Тем хуже.
— Эй, ты куда это клонишь?
— Если тебе вдруг выпадет удача встретить кошку, ты и знать не будешь, что с ней делать.
— Неужто? Ха, не тебе говорить! Много ты знаешь об этом. Сама одна-одинешенька.
— В свое время я знавала козлов. — Тога хихикнула. Зеленые глаза ее затуманились воспоминанием. — Вот Уильям — он был настоящим козлом, пока человек не убил его. Тебя на остров привезли котенком. Что ты можешь знать о большом мире? Да ты и понятия не имеешь о любовных утехах, о пиках восторга и безднах опустошения. Если честно, Сабрина, мне жаль тебя. Ты изгой в королевстве животной страсти.
Злорадное блеяние козы долго и неприятно звучало в ушах Сабрины, пока он волочился вдоль границ своей территории. Время от времени он останавливался и обнюхивал собственные метки. Да других и не было. Никогда до сих пор. Он прилежно исполнил кошачью обязанность, обновив угасающие запахи. Ах, как здорово было бы хоть раз затеять спор за территорию! Или еще лучше повязаться с какой-нибудь кошечкой. Тогда бы он показал этому пресловутому большому миру, какой он кот.
Но, увы, он оставался пока единственным котом на острове Гарсия.
Гарсия один из многих островов между континентальной Британской Колумбией и островом Ванкувер на северо-западе Тихого океана. Величиной он всего лишь в девять квадратных миль и просто теряется среди мелких островков Гольф. Корпорация паромщиков Британской Колумбии и в расчет его не берет. С воздуха он похож на лапу енота с когтями глубоких каменистых бухточек, которые все, как одна, скошены на северо-запад, прочерченные в скалистом берегу отступавшими ледниками, как полагают геологи. Впрочем, эти геологи заслуживают не большего доверия, чем вы и я, ибо их сплошь и рядом одурачивают и окручивают, подсовывая незамужних женщин.