КОТАстрофа. Мир фантастики 2012

А Крысолов совершил еще один феерический прыжок и очутился на плечах тетки с зонтиком. А потом, оттолкнувшись лапами от ее спины, как от трамплина, взлетел на березу. Милая такая кофточка обрела как минимум восемь разрезов на плечах и спине, в то время как я распускал на нитки колготки и оставлял автографы на коже нежеланной гостьи. О, замечательные, великолепные колготки. Как я это обожаю! М-мур!

– Эти коты бешеные! – вопили тетки. – У них пена из пасти! Их надо усыпить! Немедленно! Усыпить! Ветеринара! Сюда! Немедленно! Бр-р-рысь!

Дальнейшее действо продолжалось без нашего участия. Хозяйка, увидев мерзкие намерения милых прежде гостей, завопила: «Вон! Чтоб духу вашего здесь не было!»

А тут из соседней калики выскочил сорвавшийся в очередной раз с цепи бультерьер (пугливый Савелий ну совсем случайно проскочил у него под носом), так что дамы потеряли в неравной борьбе на нашей улице не только колготки и кофту, но и объемистую сумку с душеспасительной литературой. И с неподписанной доверенностью на продажу дома…

Больше они в моем округе не появлялись.

18

Однако не все мои операции по охранению вверенного мне Небесным котом участка проходили столь весело и гладко. До сих пор, вспоминая последнее посещение участка Птичника, я содрогаюсь. Это был крайний участок в моем районе – в самой низине, под горкой, посему вечно у него на огороде стояли лужи, а огромный пруд, заросший осокой, был полон темно-зеленой воды.

В пруду купались утки – огромные, неповоротливые, крикливые. А в загоне с сеткой жили куры. По утрам там пел горластый и огромный рыжий петух с налитым кровью свешивающимся набок пышным гребнем.

Кур я не трогал (не сумасшедший), уток тоже (с тех пор как они едва не утопили меня в этом мерзком пруду), но к Птичнику захаживал – проверить, все ли в порядке, и, главное, посетить милую кошечку Варю. Она была еще маленькой, пушистой, скорее котенком, чем кошкой, и жила в сарае рядом с курятником, где Птичник хранил свои инструменты.

Птичник был странный. Он всегда смотрел себе под ноги и не прямо, а как-то вкось, как будто не наблюдал за окружающим, а подглядывал. Тело было у него огромное, а голова маленькая, будто тело росло отдельно, а голова так и осталась, как у котенка. Он всегда ходил в клетчатой рубахе, старых армейских штанах и резиновых сапогах. В холода Птичник напяливал ватник. Иногда он останавливался возле пруда, смотрел на уток, бормотал что-то с улыбкой, потом хватал одну из птиц, одним ударом отрубал ей голову, смеялся, бросал тушку и уходил. Мне кажется, он пытался изображать на земле Небесного кота, которому подвластны жизнь и смерть. Однажды он схватил красавца-петуха за ноги, уволок за курятник к огромной черной колоде и рубанул ему голову. А потом отпустил. Я видел, как летел петух в последний раз – громко хлопая крыльями, отчаянно, яростно, как будто в этот раз уж точно решил полететь по-настоящему, окропляя траву своей кровью, будто принося жертву Небесному коту… Нет, наверное, все же Небесной птице.

Я не знаю, почему милая Варенька жила у Птичника. Он ее никогда не кормил – все, что ей доставалось, это немного хлеба, украденного у кур. И еще мыши, которые сбегались на комбикорм стаями. И крысы… Правда, крыс она не ловила: это мы с Крысоловом являлись на участок Птичника и душили этих огромных хвостатых. Ни я, ни Крысылов, ни Варенька крыс не ели, мы их выкладывали на крыльцо дома Птичника, надеясь, что он из благодарности угостит Вареньку чем-нибудь вкусным. Но Птичник сбрасывал трупы на землю ударом резинового сапога и шел по своим делам.

На участке своем он все время что-то сажал и вскоре выдергивал, не давая до конца вырасти и начать плодоносить. Кажется, один только деревянный столб, на котором висели телефонные провода, протянутые к соседнему дому, оставался неизменным в его саду.

Однажды, когда я зашел в очередной раз навестить Вареньку, то не нашел ее. Милой кошечки нигде не было. Меня охватило беспокойство. Я сбегал к ужасной черной плахе, пропитанной кровью, замирая от страха, ожидая обнаружить там отрубленную кошачью голову, но там валялась только куриная голова. Тогда я побежал в сарай, громко призывая Вареньку. Я не мог ее потерять! Нет, только не ее!

И тут дверь захлопнулась. Я ринулся назад, ударил башкою дверь – бесполезно. Я бился и бился, пытаясь вырваться, – дверь не открывалась. Сквозь багровый туман страха до меня наконец дошло, что Птичник закрыл ее снаружи. Меня охватила паника, я еще долго пытался открыть дверь головой, пока вконец не обессилел. Тогда я запрыгнул наверх, на полки с инструментами, и там затаился. Я уже и прежде бывал в этом сарае и знал, что выйти из него можно было только через дверь: фундамент бетонный, отверстие, прогрызенное крысами, для меня слишком мало (для моей башки – прежде всего), а окно забрано частой решеткой. Я сидел тихо, даже не мяукал, и вдруг я увидел, что внизу появилась Варенька. Она пролезла сквозь крысиную дыру. Ну конечно, она же совсем крошечная! Как я об этом забыл?

– Идем со мной! Скорее! – сказала Варенька. – Птичник хотел меня убить. Я убежала.

– Я не могу… Мне не пролезть в ту дыру.

– Скорее!

– Беги одна! Я как-нибудь вырвусь.

– Будь осторожен. Он видит очень хорошо. Когда он склоняет голову набок, знай: он тебя заметил.

Тут я услышал призывное «мяу» из-за сарая и понял, что это кричит Крысолов. Ревность шевельнулась в моем сердце. Нет, не может быть… Неужели?..

И в этот момент дверь отворилась, на пороге возник Птичник. В одной руке он держал топор, в другой – отрубленную куриную голову.

– К-с-с… – зашипел Птичник и потряс в воздухе куриной головой.

Видимо, он думал, что все коты – идиоты.

Я сидел не шевелясь, хотя сердце мое билось как сумасшедшее.

Снаружи Крысолов мяукнул громче прежнего. Но Птичника не так-то просто было обмануть.

– К-с-с… – Птичник шагнул глубже – в сарай. – Я же знаю, ты здесь, ворюга! Подь сюда, кому говорят!

Дверь захлопнулась, и воцарился полумрак. Правда, изнутри дверь сарая не запиралась – это я знал точно. И теперь я мог ее открыть ударом башки. Лишь бы Птичник успел отойти подальше. В полумраке он видел, кажется, не хуже кота.

– Вот твари, прогрызли такую дыру… – услышал я его голос из угла.

Видимо, он подумал, что ту дыру над фундаментом в его сарае сделали кошки!

Я метнулся вниз, но чтобы открыть дверь, мне надо было разбежаться. Время! Мне его катастрофически не хватало! Я разбежался… Удар! Дверь распахнулась. Но лишь совсем чуть-чуть: Птичник мгновенно оказался рядом и схватился за ручку. И все же я успел проскочить, то есть почти – мой хвост зажало дверью. Я заорал от боли. Рванулся, обдирая шерсть и кожу. Вырвался. Но вместо того чтобы лететь вперед, я почему-то взлетел вверх. Шкирку мою сжимали жесткие, как дерево, пальцы.

– Ну что, попался, зараза? – прохрипел мне в ухо хриплый голос. – Чуешь свой последний час?

Я попытался вырваться и не смог, лишь дернулся, нелепо молотя лапами по воздуху, как будто мог выпрыгнуть из собственной шкуры, но пальцы Птичника сжимались все крепче. Унижение, злость, ярость разрывали мое сердце. И тогда я закричал. Так закричал, что сверкающее полотно летнего дня пошло рябью.

– Исключаю! – орал я. – Исключаю тебя из защиты…

Он не понял – как всегда не понимают люди.