Котёл

Пердуске вернулся на Майдан, разыскал Пипияроша, рассказал ему о своих успехах среди медиков. Как раз в это время они готовились к штурму улицы Грушевского. Пипиярош взял длинную цепь прикрепил к ней булыжник весом в два килограмма и пустил по головам сотрудников Беркута. Сотрудник Федюкин получил серьезную травму головы и тут же упал. Его товарищи в спешке отступили и не успели его подобрать. Бендеровцы быстро подбежали, окружили и практически мертвого стали избивать коваными сапогами, поломав несколько бедер. Андрей затих.

— Мертв!

— Ничего подобного, — сказал Пипиярош. — Берите его за ноги и тащите в подвал. Там я с ним поговорю.

Два бойца по мерзлой земле, взяв за ноги беркутовца, дотащили и бросили его в подвал. Андрей полежал некоторое время, и пришел в себя от невыносимой боли. Боль была везде: в пояснице, в животе, в лице, в районе грудной клетки. Андрею было 39 лет. Он родом из Крыма. В Крыму супруга и две дочери. Он видел жену, она склонялась над ним и промывала его раны. И вдруг он заорал, сколько было сил.

— Зашей ему рот, — приказал бандит Пипиярош будущему министру Яреме…

— Проволокой. Иголки у меня нет, и ниток тоже.

— Нет, проволокой не годится. Губы порвешь, а мне надо, чтоб рот был зашит и он не мог кричать. Поди, тебе ребята дадут, только зайди в правый сектор, там мои люди.

Ярмо вернулся с целым мотком ниток и большой ржавой иглой.

— Приступай, — приказал Пипиярош.

— Боюсь: укусит.

— А ты сначала выбей ему зубы…сапогом, молоток не бери в руки, картину испортишь.

Ярмо размахнулся и нанес удар в зубы больному почти бесчувственному человеку. Андрей замолк. Изо-рта хлынула кровь.

— Я закрою ему рот носком, — сказал Ярмо.

— Не надо: задохнется, а мне надо, чтоб он остался жив. Вытри кровь, она больше не будет идти. Приступай, учись. Я, когда служил в Чечне, русским глаза выкалывал, а потом приступал к умерщвлению.

Ярмо зашил рот, затем взвалил на плечи и вытащил на мороз.

17

«Скорая» прибыла через двадцать минут. Врачи вышли, но увидев человека в форме Беркута, вернулись в машину. Музычко поднял палец кверху.

— Тут у нас один боец, он поскользнулся ушиб колено. Заберите его. Это Пипиярош велел.

— А что с этим мильтохой делать?

— Пусть погибает на морозе.

— Нет, заберите его тоже. Разрешаю поэкспериментировать над ним. Только смотрите, чтоб он не вернулся в строй.

— Разберемся, — сказала дама лет сорока. Она уже была в курсе и сегодня получила гонорар от главврача в размере пятисот долларов. За каждого умершего бойца в больнице, главврач обещал по сто долларов. — Грузите его, он должен умереть. Но не сегодня и не завтра.

— А кто ему зашил рот? — спросил мужчина, съежившись.

— Сам себе зашил, — заявила дама, брезгливо осматривая искалеченного человека. — А он еще живой, крепкий парень. Надо было дома сидеть, а не по столицам шастать. Иногородний, небось. Кто ему глоток воды подаст? Господь бог.

Глафира Кастратовна села рядом с водителем, а ее помощник Алексей Иванович в салон вместе с двумя больными. Бандеровца положили на раскладушку, а стража порядка на пол, как животное.

Алексей Иванович достал медицинские ножницы и флакончик с йодом, кусочек ваты и осторожно разрезал нитку, при помощи которой был зашит рот. Затем пинцетом вытащил нитки, промыл раствором и замазал раны йодом.

— Глафира Кастратовна, надо бы дать успокоительное человеку.

— Разве это человек? это мильтон, пусть подыхает. Мы еще премию получим.

— Глафира Кастратовна, мне такая премия не нужна. Я не продаюсь, учтите. Сумку! Дайте мне сумку с лекарствами.

— Бери, но предупреждаю: пожалеешь.

— Как получится.

У входа в больницу подошли два санитара, погрузили больных на качалку, потом на лифт и увезли на третий этаж. Андрея погубило то, что он был в форме. Его сразу бросили на пол в коридоре и к нему никто не подходил.

К бойцу-бандеровцу, который ушиб колено пришли земляки из Галичины, назначили ему сиделку, ученицу десятого класса Надю.

Андрей лежал у стенки на полу, и все время просил пить. Надя иногда, когда могла, когда никто ее не видел, приносила Андрею обычной воды из-под крана. Он выпивал до дна и благодарил.

— Говорите на ридний мове, пся крев, — с обидой в голосе, говорила Надя.

— Добже.

— Вот это другое дело. Может, я еще компот вам сумею принести.

Но Андрей попросил лоскуток бумаги и карандаш. Он как мог, нацарапал адрес супруги, живущий в Симферополе, и слезно стал просить Надю послать телеграмму в Крым.

Надя просьбу выполнила, никому не рассказывая о своем подвиге.

Но Андрей не дождался супруги. У него началась высокая температура, и он через два дня отдал Богу душу. Врачи не дали ему ни одного укола, не сделали рентген грудной клетки, где было сломано несколько ребер. Правая щека сильно раздулась, опухоль пошла от травмы черепа головы. Последний день он только храпел. Он кого-то все время звал, пальцем как немой. Надя наклонялась к нему, но не могла разобрать, о чем он ее просит.

— Супруга ваша уже в пути, она едет, потерпи, немного, будь мужественным. О, матка боза, что это творится в наше время. Как так можно?

— Что ты бормочешь? — спрашивал Беккер, за которым она ухаживала.

— Я так не могу. Для меня все люди одинаковы, что бандеры, что русские, — говорила Надя, вытирая мокрые глаза.

Беккер тут же набрал номер, куда-то позвонил.

В тот же вечер Надю уволили. Вместо нее пришла учительница польского языка Ядвига Мирославовна, лет пятидесяти с красными змеиными глазами. Она достала яд, растерла его и сунула в рот умирающему человеку. Он зевнул несколько раз и отдал богу душу.

Жена приехала час спустя. Не успела.

— Эта участь ждет всех, кто воюет против народа, — сказала Ядвига Мирославовна. — Вы должно быть, русские. Так вам и надо псы поганые, мочкали паршивые. Кто наш самолет сбил, в котором летел сам президент, министр обороны и все правительство моей родины- вы, русские свиньи.

— Успокойтесь, я этого не делала.

— Зачем отпустила мужа в Киев охранять Януковича, пся крев?

— Он сам ушел.

— Пшла. Взваливай его на плечи и в свой поганый Крым, вернее, в наш Крым. Пшла.