Котики и кошечки (сборник)

Общее мнение о полковнике было со знаком минус – в Знаменке Ивана Матвеевича не любили.

– Черствый, грубый, слова человеческого молвить не может! – Марья Семеновна была категорична. – Он, знаете ли, на мою Беатриче палкой замахнулся.

Беатриче была самая большая и старая коза в стаде Марьи Семеновны. Случай с почти рукоприкладством действительно имел место, правда, Марья Семеновна лукаво умалчивала, что Беатриче пыталась сожрать душистый горошек, который оплетал изгородь Ивана Матвеевича.

– На детей кричит!

– Хоть бы когда рубль на корм Ваське сдал?!

– Да ладно, рубль! Кость бы вынес.

Последний довод был, пожалуй, самым весомым. Пес Васька, трехлапая дворняжка, которую местное сообщество спасло от живодерни и приютило, был любимцем. Ему скидывались на еду, приносили вкусные кусочки от шашлычных посиделок, мужчины смастерили ему шикарную будку, женщины нашили половичков в нее. И только Иван Матвеевич не принимал участия в этих благотворительных акциях. На робкие попытки дам привлечь его внимание к Ваське, он ответил так, что выцветшие панамки задрожали на их головах:

– Кобелей вам мало, еще одного приютили! – И Иван Матвеевич гневно хлопнул своей калиткой.

Эта история произошла осенью, в тот день, когда Иван Матвеевич обнаружил, что малина нарушила демаркационную линию. Ветки с седой подбивкой вдруг оказались на территории гортензии. Иван Матвеевич бросил выкладывать камешки вокруг старого пня, сел на низкую скамеечку и принялся выдергивать малинную поросль.

– Кот пришел, – раздалось неподалеку.

– А кто тебя просил приходить? – машинально ответил Иван Матвеевич.

– Никто. Я сам пришел.

За спиной Ивана Матвеевича произошло какое-то движение. Он оглянулся. На жесткой скамье сидел белоснежный кот. Массивная голова на длинной шее, тело сильное и худое, хвост же – полосато-серый, будто с чужого плеча. Иван Матвеевич пригляделся. Сомнений не было – кот был настоящий и звуки он издавал вполне человеческие. Еще было заметно, что кот немолод. Сильно немолод. Ивану Матвеевичу даже показалось, что вместо одного глаза у него пришита пуговица. Как иногда бывает у старых детских игрушек. Однако лапами и телом кот был силен. Иван Матвеевич сурово посмотрел на кота и сказал:

– Ты что забыл тут?

– А сами не догадываетесь? – Кот аккуратно помял передними лапами скамью и независимо посмотрел в сторону. – Осень.

Иван Матвеевич потянулся было за прутиком, но кот выразительно на него посмотрел, и Иван Матвеевич вдруг вспомнил, как позавчера вечером он ходил на станцию смотреть расписание. Путь его лежал через весь поселок, и полковник увидел, что половина домов, из тех, которые в Знаменке считались «дачками», была закрыта. Иван Матвеевич вспомнил, как у него вконец испортилось настроение – ставни сделали дома слепыми и глухими. «Сбежали, уехали! Спрашивается, что в городе забыли!» – и хотя, по сути, никто из соседей Ивану Матвеевичу не был интересен, ощущение всеобщей заброшенности заставило его по приходу домой включить радио «Маяк» и потом долго раздражаться из-за радиокомментариев…

Иван Матвеевич повернулся к своей малине. Пока он остервенело дергал колючие кусты, кот рассказал ему обычную историю. Все лето он жил припеваючи – городская семья, снявшая в поселке домик, приютила его.

– Знаете, белый дом у вторых ворот.

– Знаю, без головы они там все. И ленивые. Желтую сливу так и не обобрали.

– Ну, не знаю как сливу, а люди были неплохие, гостеприимные. И тарелку мне поставили, и куриного бульона не жалели.

Перед первым сентября дачники засобирались и уехали, а кот, который все это время вежливо дожидался, что его посадят в какую-нибудь коробку и возьмут в Москву, оказался на улице. Но поселок еще жил, еще попахивало едой – простой, не всегда мясной, но домашней, а не колбасными или сырными огрызками. Дачники, уже закутанные в старые шарфы и кургузые пуховики, бросали теплые кусочки. Кот их подбирал, но есть было не очень удобно, поскольку к кусочками приставал песок и хрустел на его острых тонких зубах. Из тарелки есть гораздо приятнее. Однако холода наступали. В воспоминаниях остались куриные попки, молоко и рыбьи хвосты. Общего языка с дворнягой Васей, который устроился на зимовку в персональной будке на мягких половичках, найти не удалось.

– Вы знаете, я даже зимой меньше мерзну, нежели осенью, – кот нервно подергал хвостом.

– С чего это? Зимой мороз.

– Не знаю, но осень очень тяжелая пора.

За разговором время пролетело быстро. Начало смеркаться, руки у Ивана Матвеевича закоченели, а кот к этому времени уже превратился в клубок – грел лапы своим телом. Зайдя в дом, Иван Матвеевич налил себе большую кружку горячего чая, взял печенье «Привет» и вернулся на улицу. Подойдя к своей скамейке, он сделал в сторону сидящего кота фривольное движение бедрами, которое, по всей видимости, означало: «Пошел вон с моего места!» Кот грациозно спрыгнул на землю и невежливо повернулся к Ивану Матвеевичу спиной. Наступила тишина. Допив чай, Иван Матвеевич поставил кружку на скамейку.

– Ладно, я спать пошел, – сказал он неожиданно для самого себя.

– Спокойной ночи, – не поворачиваясь, ответил кот.

Иван Матвеевич проверил запор на калитке, заботливо подоткнул клеенку на куче навоза и наконец громко хлопнул дверью. «Он что, думает, что я его в дом пущу?» – всовывая ноги в обрезанные валенки, пробурчал полковник.

– Извините, это вы мне? Мне отсюда вас плохо слышно, – послышался из-за двери голос кота.

Иван Матвеевич на секунду замер, а потом подумал, что есть в этом какая-то ненормальность – разговаривать с самим собой, когда перед тобой собеседник. Так и за умалишенного можно сойти. Он молча отворил дверь и сурово посмотрел на кота. Кот был умный и истолковал все верно.

– Спасибо, у вас так уютно, – обнюхивая углы, промурлыкал он.

Спать кот устроился в старом продавленном кресле. Ночь прошла спокойно. Только под утро Ивана Матвеевича разбудило громкое урчание. Он приподнялся на локте и приготовился швырнуть валенком в кота, но тот крепко спал. Только в животе у него что-то громко булькало и причмокивало. Полковнику пришлось встать с постели.

– В кухне молоко тебе налил. – Иван Матвеевич ткнул кота в бок. Кот бесшумно зевнул и скатился с кресла. Молоко было немного теплое, почти сладкое, а может, с голодухи так показалось. Кот захмелел, защурился и повернулся было к Ивану Матвеевичу поблагодарить, но того уже и след простыл. Кот только услышал звяканье щеколды. Иван Матвеевич запер дверь и пошел досыпать.

Следующий день и все, что за ним последовали до самых снежных дождей, прошли в хлопотах. Иван Матвеевич сушил на зиму яблоки. Он делал это каждый год, хотя компот сам не любил, а родственников никогда им не угощал. К весне в полотняных наволочках заводилась какая-то фруктовая моль, которая порхала с рассады огурцов на рассаду помидоров. Полковник сердился, размахивал газетой, а потом благополучно все выбрасывал на помойку. Так повторялось из года в год. Кот в течение дня бродяжничал, к вечеру появлялся за спиной Ивана Матвеевича и отчетливо говорил:

– Кот пришел.

– Так и что, я бордюры должен покрасить? – отзывался полковник, вспоминая житье в военных городках.

– Зачем же, – отзывался кот, – можно было просто поздороваться.

– Виделись уже, утром. – Действительно, утром полковник наливал молока и, глядя как кот деликатно вылизывает миску, приговаривал: – Зараза, хоть бы икнул!

Вечерние разговоры у них преимущественно были «за жизнь». Иван Матвеевич жаловался на соседей:

– Я ей говорю, ты коз своих в сарай загони, они же всю траву на лужайках вытопчут. А она знаешь, что мне отвечает?