Котовский (Книга 1, Человек-легенда)

Если он за что-нибудь отвечает, то весь исхлопочется, у него все должно идти без сучка, без задоринки. А тут, как назло, выбыл из строя один из паровых котлов. Выпустили из него горячую воду и принялись за починку. А разве Иван Николаевич может удержаться? И разве может смотреть, как машина простаивает? Тут уж его не остановить. Как его ни уговаривали, чтобы он не вмешивался и набрался терпения, ничто не помогало.

Иван Николаевич сам полез в котел, чего от него вовсе не требовалось. Выбрался он оттуда потный и разгоряченный, а потом - прямо на сквозной ветер... Не поберегся, простудился и слег... Не те годы, чтобы так собой рисковать.

Котел-то вступил в строй, а Иван Николаевич что дальше, то хуже. Пролежал почти год и умер, последнее время даже не приходя в сознание... И оставил сирот на свете без всяких средств, потому что за сорок лет безупречной службы не скопил ни гроша. Умер - и вычеркнули его из списка служащих завода, только и всего.

Гриша уже окончил ганчештинскую школу, нужно было подумать, что же дальше. Софья хлопотала, ездила в Кишинев, говорила с князем. Наконец Гриша был зачислен в реальное училище. Еле сколотили деньжат, чтобы сшить ему форму - все как полагается: купили фуражку с желтым кантом, с кокардой, сшили шинель с блестящими пуговицами.

Но недолго пощеголял в новом одеянии Гриша Котовский! В Кишиневском реальном училище начальство пересмотрело списки, и в конце 1895 года были исключены тридцать шесть человек. В том числе был исключен и Григорий Котовский.

Вернулся он обратно в Ганчешты и пуговицы блестящие поотрывал.

– Подожди, я еще поговорю с ними!
– заявила решительным тоном Софья и стала собираться в город.

Она явилась в канцелярию реального училища и так хлопнула дверью, что все восседавшие за столиками и шуршавшие бумагами служащие вздрогнули.

– Мне нужно видеть директора.

– По какому вопросу?
– сморщился худощавый, весь пропитавшийся пылью и скукой канцелярист.

– А это уж я изложу лично ему, - обрезала Софья.

– Пожалуйста! Но ведь он спросит...

Ее провели в директорский кабинет. Софья прошла туда без всякого смущения. Глаза ее метали молнии. Должны же они объяснить причину. Мальчик такой способный, так хорошо учился в школе!

– Простите, - ледяным тоном произнес директор, лощеный, благоухающий, довольный, - с кем имею честь? Гм... да... я не совсем понимаю ваш тон... В конце концов, я тут ни при чем... Есть решение педа-го-гического совета... Решение вынесено на основании со-ответ-ствующего циркуляра министерства народного просвещения...

Софья с ненавистью смотрела на белоснежные директорские манжеты и на запонки, непомерно крупные и слишком блестящие, как ей казалось.

– К тому же, - продолжая директор, любуясь собой, своим голосом и своей вежливостью по отношению к посетительнице, которой, впрочем, позабыл предложить сесть, - к тому же, насколько я помню, ученик Котовский не отличался образцовым поведением...

– Поведением? Если бы он был не сирота да подкатывал к училищу в собственном экипаже...

Тут у Софьи перехватило дыхание:

– А, да что с вами говорить! Разве вы понимаете что-нибудь в воспитании? Вы, с вашими этими... манжетами! Вы, знаете, кто? Вы не человек, вы - манекен!

Директор зажмурился, чтобы не видеть эту неприятную девушку, эту разъяренную тигрицу. Когда же он открыл глаза, ее, к счастью, уже не было в кабинете.

Опять начались хлопоты Софьи. У нее был такой характер, что если она решала чего-нибудь добиться, то готова была весь свет перевернуть.

Князь Манук-бей понимал, что обязан был позаботиться о семействе человека, который прослужил у него безупречно в течение сорока лет. Но ведь законов таких нет? С какой стати он будет делать больше чем положено? Разве он не платил что полагается механику завода?

Софья приходила несколько раз, плакала...

Вспомнил о необыкновенных способностях этого шустрого мальчика-"джигита"... Ну что ж! Может быть, выйдет из него толк, будет служить верой и правдой?

Князь в нерешительности обмакнул перо в чернильницу.

Софья ждала.

"Милостивый государь Иосиф Григорьевич!
– писал князь размашистым почерком, обращаясь к директору сельскохозяйственного училища в Кокорозене.
– Направляю к Вам..."

Так поступил в сельскохозяйственную школу Григорий Котовский. На полный пансион.

– Как тебя зовут?
– спросил его человек с зелеными усами и сеткой от пчел на голове.

– Меня зовут Гриша.

– Это тебя раньше звали Гриша. А теперь ты - Григорий Котовский.

– Хорошо, я Григорий Котовский, - согласился новый ученик.

Школа ему понравилась. Здесь были большие пастбища, молочная ферма, плодовый питомник. Тучные симмонталки жевали в хлевах тимофеевку, тирольский и голландский скот выращивался в особых загонах. На виноградниках зрели американские сорта винограда, а в пчельнике стояли разноцветные домики - ульи, и в ульях, в кружевных сотах, рдел золотой мед.

Котовский научился пчеловодству и проявил в этом деле большие способности. Но не забывал и других отраслей хозяйства. Даже придумал новый способ подрезки лозы. Все у него ладилось в руках, делал он все быстро, порывисто.

– И все-таки, - говорил ему унылый надзиратель школы, толстый и студенистый Комаровский, - хорошего управляющего из тебя не выйдет. Нет у тебя этого самого... как его... чего-то у тебя нет.

Воспитанник сельскохозяйственной школы Григорий Котовский выглядел старше своих лет и выделялся среди остальных учеников серьезностью и уверенностью во всех поступках.

Учился он с увлечением, схватывал все на лету. Находил время еще на чтение. И, не пропуская ни одного дня, занимался гимнастикой. Нашел на молочной ферме двухпудовые гири и с ними делал упражнения. Он подбрасывал их в воздух и ловил. Выжимал, делал с гирями в руках гимнастику. Убеждал и других развивать мускулатуру. Кроме того, усердно изучал немецкий язык: Манук-бей обещал отправить его в Германию для завершения образования.

Сельскохозяйственная школа располагала огромным земельным участком в пятьсот десятин. Обрабатывалась земля руками учеников. Но Котовский и с этой тяжелой работой справлялся без особенного напряжения.

В кокорозенскую школу поступил бледный городской мальчик Васюков. Вначале его поставили учеником в кузницу. Кузнец Максимыч был черный, волосатый верзила с громадными, мускулистыми руками. Котовский приходил иногда в кузницу, как он говорил, "поразмяться", поработать тяжелым молотом. Он приглядывался к новичку. Максимыч на него покрикивал, и это совсем не нравилось Котовскому.

– Я что тебе говорю!
– кричал кузнец под лязганье и звон железа. Поддай жару, говорю! Тютя!

И больше для поощрения, чем по злобе, ударил Васюкова.