Котовский (Книга 1, Человек-легенда)
Шрифт:
– Чудак ты, Савелий, - удивлялся Марков.
– Да они же нарочно так действуют, чтобы досаждать, беспокоить... Это и называется - малая форма войны.
– И не стыдно им такой пакостью заниматься? Разве это война!
И Савелий неодобрительно покрутил головой.
6
Однажды вернулся из разведки Белоусов и сообщил, что влево от дороги, в деревне Казимировке, стоит какая-то удивительная белогвардейская часть: на всех плащи, а на фуражках белые кресты нашиты.
– Может, монахи какие?
– Не похоже, чтобы монахи. И пулеметов много.
Свернули на Казимировку. Здесь дорога
Один эскадрон спешился и пошел в атаку. Дело привычное, воевали не первый год. Да и белокрестиков, видать, немного. Однако огонь был жесток. Атакующие откатились. Пошли второй раз, третий. И снова неудачно.
– А ведь и вправду удивительные! Виданное ли дело, чтобы мы по три раза в атаку ходили? Да у них и артиллерии нет, да мы не таких в бегство обращали!
Выкатили орудия, грохнули. Молчат! Стали с флангов щупать пулеметами. Начали наконец злиться: тоже неприступная крепость нашлась, соломенная Казимировка! Решили бросить роту в обход, выгнать их из деревни, на чистом месте покончить канитель привычной конной атакой. Но и тут белокрестики подпустили не сразу.
Ну, тогда бросились конники на "ура", до того-то действовали с прохладцей. И, конечно, вскоре по всему выгону возле Казимировки только фуражки с белыми крестами валялись. Очень рассердились конники.
А белокрестики, как увидели, что конец, сами стали расстреливать себя из винтовок. А не то приставят запаленную гранату к голове - трах, и готово. Осколками многих котовцев переранили.
Часть белокрестиков взяли котовцы в плен и решили тут же расстрелять их за нанесение урона. Поставили к забору. Только что собрался кто-то произнести им краткое напутственное слово, как прискакал на взмыленном коне Котовский с обнаженным клинком:
– Отставить! Уж не у Махно ли н-научились обращению с пленными? Да такого достойного противника надо за урок благодарить! Кто так умеет драться? Т-только русские!
И Котовский протянул огромную ручищу бледному офицеру, стоявшему впереди.
Тот поднял взгляд. И вдруг на его лице появилось удивление:
– Котовский?! Вот это встреча!
– Я же говорил, что мы встретимся. Насколько я помню, в последний раз мы расстались в Одессе, на Итальянской улице. Вы спасли меня в тот раз от патруля и сказали, что завидуете моей вере в народ, в свободу, в справедливость...
– Да, да, я помню все это...
Бойцы ничего не понимали. Чуть не пустили в расход хорошего человека!.. Белокрестики - и уважать! Пленные - и командир пожимает руку!
Но дальше произошли еще более удивительные события.
– Кто старший по чину?
– спросил пленных Котовский.
– Я, - выступил вперед Орешников.
– Вот и хорошо. Предлагаю, капитан Орешников, под личную ответственность и ваше честное слово доставить пленных в штаб и явиться с донесением о выполнении задания.
Вскоре Орешников был зачислен в одну пехотную дивизию. Вначале ему казалось, что все относятся к нему с подозрением. Он пристально приглядывался к каждому, и в любом слове ему чудился какой-то намек, что-то касающееся его, обидное и оскорбительное.
Между тем никто и не думал на что-нибудь намекать или чему-нибудь
удивляться. Пожалуй, у некоторых бойцов даже было особое почтение к бывшему белому офицеру.– Рассказывают, в Одессе Котовскому помогал! Значит, не очень-то белый.
– Надо же! Из офицеров, а какой обходительный!
– А что же, по-твоему? Не все же они четвероногие!
Орешников сначала работал в штабе. Делал он все скромно, без лишних разговоров. Даже старый писарь Онищенко проникся к нему расположением, на что уж отличался неуживчивым характером.
Вскоре Орешников отпросился в строй. Ему дали сначала взвод, а потом он стал командовать ротой. И хороший командир из него получился!
– Радуюсь, что мы наконец в одном лагере, Николай Лаврентьевич! сказал однажды Котовский, случайно встретив его.
– Вы знаете, у меня всегда было убеждение, что мы шли врозь только по недоразумению. Как вы себя чувствуете? Обжились маленько?
– Откровенно говоря, все еще никак не могу акклиматизироваться, признался Орешников.
– Наш брат интеллигенция очень мнительны...
– И щепетильны.
– Да, да, и это есть. И с болезненным самолюбием.
– И с вечным самоанализом. Знаю!
– То мне думается, не слишком ли я подыгрываюсь. То грызут сомнения, что не лучше ли было так и умереть белым, даже в том случае, если это была непростительная ошибка...
– Ничего, это пройдет. Главное, вы запомните, что вы совсем не являетесь редким исключением. Очень много офицеров царской армии с первых же дней революции сражаются в наших рядах. И еще как сражаются! Немало царских генералов, и, заметьте, талантливых, в Реввоенсовете, в академиях. Они обучают новые кадры, разрабатывают стратегические планы... Ведь не одни же на свете Деникины да колчаки? Есть и генерал Александров, и генерал Николаев, гнавшие Юденича. А Шапошников? А Егоров?
Несмотря на то что жила дивизия самым обыкновенным образом, строго, деловито, по-военному, Николаю Орешникову все казалось необычным, все вызывало острый интерес.
"Вот они какие, красные, - думал он постоянно.
– Вот они какие, большевики!"
Совершенно особое впечатление произвел на Орешникова "Интернационал". Он присутствовал на митинге-концерте. Лектор ему не понравился, концерт был посредственный. Но вот по предложению председательствующего был исполнен гимн... Орешникова поразил даже не самый мотив, не слова, а выражение лиц исполнявших гимн. Пели все присутствующие, весь зал, причем все встали, и была в этом пении суровая торжественность и, как казалось Орешникову, что-то религиозное, восторженное.
Общее настроение увлекло его, и он сам незаметно стал подтягивать:
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой!..
Он весь день находился под впечатлением этого пения.
Когда дивизия участвовала в ликвидации бандитских шаек и Орешникову пришлось на деле столкнуться с возмутительными фактами, самому увидеть жестокость, дикость бандитов, самому снимать с виселиц пойманных бандитами комсомольцев, председателей сельсоветов, сельских активистов, когда самому Орешникову пришлось и вылавливать этих разбойников и даже выдержать несколько настоящих сражений с ними, - Орешников утратил чувство настороженности.