Котовский

И действительно, вся деятельность Фрунзе была в Туркестане и на юге России, и совместно с ним мой муж никогда не служил. Следить издали или по газетам трудно, тем более, что все эти годы Алексей Алексеевич вначале от раны, а потом от общего состояния много болел и по этим вопросам ничего не читал. Не мог же он сообщить, что слышал о том, будто Фрунзе и Котовский, оба бессарабцы, мечтали отделить Украину, соединить ее с Бессарабией и устроить там правление без Москвы. За что те, кому это не нравилось, одного зарезали, другого убили. И не мог Алексей Алексеевич сообщить в газеты, что о некоторых вопросах с полуслова понимал дело и сочувствовал и одобрял некоторые их планы. (Всего один раз Алексей Алексеевич виделся с Котовским без меня, в Манеже кавалерийской школы. Мне в тот же день говорил об этом один курсант. Я спросила мужа, о чем он с ним говорил, и он очень загадочно улыбнулся: „Почему-то он мне очень хвалил Фрунзе, рассказывал о своей южной кавалерии, о ‘червонном казачестве’. Он толковый, этот бывший разбойник, а я, как бывший генерал, вполне его планы одобряю. Ведь эти места Волынской, Подольской губерний, границы Бессарабии, мои дорогие места по воспоминаниям. Но все это еще настолько туманно, что лучше об этом не говорить“.) Несколько лет назад, когда по делам наркомата В. П. Засецкий (с семьей В. П. Засецкого мы были очень хороши, но ввиду своего выезда за границу, они несколько отдалились от нас. Мы это хорошо понимали. Алексей Алексеевич говорил: „Не надо им мешать в их хлопотах!“) ездил на юг, то, вернувшись, говорил нам, что слышал много хорошего о Фрунзе и даже видел его, и что он очень хорошо относится к бывшим военным, и что он просил передать Алексею Алексеевичу от него поклон. Затем, полтора года назад, когда понадобилось место инспектора кавалерии для Буденного, наконец было дано согласие, после нескольких просьб Алексея Алексеевича об отставке, дать ее ему. Вместо него был назначен Буденный, и в то же время, вместо Троцкого, был назначен Фрунзе. Когда Алексей Алексеевич в первый раз видел его в штабе, это совпало с днем смерти моего брата Р. Н. Яхонтова. Секретарь моего мужа С. Н. Ладыженский сопровождал его в штаб, так как оттуда они должны были ехать хлопотать о том, чтобы получить разрешение похоронить брата на старом кладбище Ново-Девичьего монастыря, которое тогда уже было закрыто.

Фрунзе оказал много внимания нашему горю, и по его просьбе мы могли похоронить брата, как хотели. Затем, когда Алексею Алексеевичу назначили пенсию, то Фрунзе так устроил, что она идет через военное ведомство и будто он не в отставке, а „состоит при Р. В. С. по особо важным поручениям“. Когда, вернувшись из санатории „Узкое“, Алексей Алексеевич поехал к Фрунзе и спросил его, зачем он это сделал, то он ему ответил:

„Вам несравненно будет удобнее быть как бы на службе. Никаких поручений мы вам давать не будем, а в случае каких-либо придирок или неприятностей мы вас в обиду не дадим. Да притом вы можете еще многое сделать, — сказал он, понизив голос и внимательно посмотрев мне в глаза!“ — говорил мне тогда Ал. Ал., прося не повторять даже своим этих загадочных слов, которые слышал он от Фрунзе.

И во многих житейских затруднениях нынешнего времени Фрунзе сдержал слово и поддерживал Алексея Алексеевича, чаще всего, когда ему приходилось хлопотать о других. Когда я заболела и нам стало необходимо ехать за границу лечиться, то Фрунзе все для нас устроил и помог во всех отношениях, даже сестре моей Елене Владимировне дали возможность с нами ехать. Мужа моего отпустили за границу на лечение в Карлсбад под личное поручительство Фрунзе перед ЦИКом. Фрунзе спросил тогда Ал. Ал.: — Вы даете мне слово, что вернетесь и едете только для лечения? — Мой муж ответил утвердительно, и дело было сделано. Ал. Ал. говорил мне тогда: — Если он мне поверил, значит, он сам умеет держать слово или хотя бы понимает всю силу его!

Robert Benson в своем романе „Le Maitre de la Terre“ („Властелин мира“ (1907), роман британского католического писателя Роберта Хью Бенсона (1871–1914). — Б. С.)говорил: „Un homme qui croit en soi-meme est seul capable de croire en son prochain“ (человек, вторящий себе, способен вторить своему ближнему. — фр.).

Конечно, это изречение верное.

А затем и ранее и позднее от многих военных и юристов мы много раз слышали, что отношение Фрунзе по вопросу пенсий бывших военных и во многих других вопросах достойно всякого уважения и одобрения.

Вот всё, что Алексей Алексеевич знает о М. В. Фрунзе. Но мы с сестрой, лично не зная умершего, подали сегодня частицу об упокоении души „новопреставленного Михаила“. Он был коммунист и, следовательно, ни во что не верил, и ему здесь, на земле, не нравились наши христианские обряды, таинства и вероисповедания, но кто знает, может быть, там, за гробом, проснувшись, он поймет свою ошибку и будет нам благодарен… „C’est un prolongement sublime, que la tombe, on у momte e’tonne d’avoir cru qu’on y tombe“ („Могила — это чудесное продолжение жизни, люди боятся упасть в нее, но души их должны быть очень удивлены, что они живы и отлетают от земли, минуя ее“ (фр.). — Б.С.). Это, кажется, сказал Луи Блан на могиле Гюго (на самом деле это цитата из стихотворения Виктора Гюго „Похороны“ (L’enterrement)из сборника „Ужасный год“ (L’ann'ee terrible, 1872). — Б. С.).Это судьба многих атеистов, крайнее удивление при сознании, что они не погребены в темной могиле, а существуют и живут гораздо выше земли».

И Надежда Владимировна, и ее муж сильно не любили большевиков и мечтали о том, чтобы явился какой-нибудь Бонапарт и их сверг, восстановив историческую Россию, пусть даже без императора, но зато уж точно без Третьего интернационала. И видели потенциального Бонапарта в любом понравившемся им военном. Фрунзе и Котовский оказались среди них. Алексей Алексеевич и Надежда Владимировна прислушивались к каждому их слову, ища за ним какие-то скрытые смыслы, которых на самом деле не было. Так, слова Фрунзе Брусилову при проводах на фактическую пенсию — должность для особых поручений при Реввоенсовете, что он, Брусилов, может еще много сделать, — это просто дежурная вежливая фраза. При этом и Фрунзе, и другие советские руководители были заинтересованы в имени прославленного генерала, чтобы можно было при случае заявить, что он не коротает время полным пенсионером, отставленным от дел, а, дескать, работает в Реввоенсовете Республики.

Точно так же слухи о том, что Фрунзе и Котовский собирались отделить Украину от СССР и соединить ее с Бессарабией, воспринимались четой Брусиловых как доказательство их стремлений создать жизнеспособное антикоммунистическое государство, к которому постепенно присоединятся остальные части бывшей Российской империи. В действительности слухи о том, будто Фрунзе с Котовским могут отделить Украину, очевидно, отражали реально существовавший в Кремле план по присоединению Бессарабии, для чего войска Котовского и, вероятно, Фрунзе, командовавшего тогда войсками Украины и Крыма, должны были временно «выйти из повиновения», быстренько, без официального объявления войны, разбить румынскую королевскую армию и, благополучно присоединив Бессарабию к Украине, вернуться в состав Красной армии и СССР. Но ради воплощения своих мечтаний Алексей Алексеевич и Надежда Владимировна готовы были простить Фрунзе и Котовскому и атеизм, и борьбу против царского правительства. А стоило Котовскому похвалить Фрунзе, а заодно и своих «червонных казаков», как генералу Брусилову пригрезилось, что это — подготовка к походу на Москву, и он даже намекнул, что планы Котовского и Фрунзе одобряет. И хорошее отношение Фрунзе к бывшим офицерам и генералам царской армии, служившим у большевиков «военспецами», также истолковывалось как стремление восстановить «национальную» армию. Между тем и Троцкий, и Фрунзе рассматривали привлечение в Красную армию царских офицеров как временную необходимость, пока не подрастут свои, «пролетарские» командные кадры. Сразу после окончания Гражданской войны царских офицеров и генералов стали массово увольнять с командных должностей в войсках, а с середины 1920-х — вообще из армии, оставляя в лучшем случае преподавателями академий, институтов и военных школ.

Н. В. Брусилова-Желиховская также оставила нам зарисовку похорон Фрунзе: «Я ехала в центр города и смотрела на торжественные гражданские похороны Иванова. Этот старый политкаторжанин, про которого много пишут в газетах вчера и сегодня. Умер он в день похорон Фрунзе от разрыва сердца. Кстати, сегодня уже 6-ое ноября, я целую неделю пишу эту заметку и никак не кончу.

Итак, я ехала в трамвае. В вагон вошла старушка очень прилично одетая, но в платке.

— Это кого же опять они хоронят, — спрашивает меня. Я объясняю, что сама знаю из газет.

— Что-то они помирать стали, — продолжает она.

Мне вспомнилась шутка, будто Ленин сказал, умирая: „Товарищи, за мной…“ Но громко я это, конечно, не сказала. Старушка помолчала. Потом усмехнулась.

— А как-то они заахают-то, вчерашний и нонешний.

Я, не поняв ее, переспросила.

— То есть как?

— А так, как встретятся-то, ахти да ахти, а мы-то думали, что за гробом ничего нетути. А вот товарищи и повстречались!

Насмешила меня очень старушонка.

Но как ярко теперь в говоре у народа это „они“ и „мы“.

Самая резкая черта. Народ себя от них совершенно отгораживает. А иностранцы этого заметить не могут. Мне хочется записать для памяти несколько подробностей об умершем Михаиле Васильевиче. Издали, со стороны, по слухам я знаю, какой несчастный это был человек, и кажется мне, что он подлежит совсем иной оценке, чем другие его „товарищи“ по сумасшедшим и преступным политическим бредням. Мне очевидно, что возмездие, карма, ярко выявилась на его судьбе. Год назад его любимая девочка, кажется, единственная дочь, по детской неосторожности выколола ножницами себе глаз. Ее возили в Берлин для операции и еле-еле спасли второй глаз, едва не ослепла окончательно. Отец и мать были сильно потрясены этим случаем. Когда мы вернулись в июле из-за границы, нам рассказывали, что Фрунзе сильно болеет и что ему очень повредили ушибы, полученные при автомобильной катастрофе. Это было на шоссе около санатории „Узкое“. Он вылетел и со всего размаха ударился о телеграфный столб. Многие подозревали злой умысел в этой катастрофе. С тех пор он не поправлялся. Жил долго в Крыму, так как жена его в чахотке и севера даже летом не переносит. Его одного только недавно привезли в Москву и после ряда консилиумов решили делать операцию. Мы слышали, что в этом решении был нажим от кого-то из властей. Судя по официальным бюллетеням, выпотрошили его настолько основательно, что, конечно, жить он не мог. А между тем мы видели нескольких врачей, которые утверждают, что без операции он еще мог бы жить долго. Конечно, на очень строгой диете и при соблюдении некоторых врачебных условий. Когда он умер, то выписали несчастную больную жену, и вчера на похоронах, говорят, она ни идти, ни стоять не могла и ее несли на носилках. Какой ужас. Какая трагедия… (Менее чем через год она умерла. — Позднейшее примечание Н. В. Брусиловой. — Б.С.)…

Я не видела и не слышала, но надо думать, что там, вблизи могилы, на площади, все было приличнее. Уншлихт (заместитель председателя Реввоенсовета. — Б. С.)хотя бы благодарил курсантов Академии, которые и одеты лучше, и держат себя приличнее, и, кажется, искренно любили покойного Фрунзе. Судя по разговорам с некоторыми из них, я думаю, что Фрунзе был социалистом, народником в более чистом и мировом значении его, коммунизм и еврейский Коминтерн прилипли к нему, и он, вероятно, ими тяготился, как многие из них в последнее время. Это мне подтверждает и речь Рыкова над могилой его, в которой нет слова „коммунизм“, а только „социализм“, „защита интересов рабочих и процветания Красной армии“. Ну, а последняя-то ведь защищает границы старой России, пока что… Это ведь „подсказка, заставляющая подумать“.