Ковалевская

Теперь можно было получить кафедру в отечественном университете и с теми или иными огорчениями и неприятностями заниматься наукой. Кстати представился случай занять кафедру в Киеве. Но тотчас же появились доводы против этого, из них «главный — для Софы будет уж слишком убийственно».

В Петербурге были завязаны хорошие знакомства, устраивались интересные вечера. Об одном из них, состоявшемся у Ковалевских, читаем в письме Владимира Онуфриевича: «Сегодня вечером были Ерофеев (геолог) и Менделеев (знаменитый химик), а также Лермонтовы. Менделеев дрался с Софою из-за математики и значения ее до полуночи; он очень милый и, конечно, самый живой человек здесь; конечно мил он, пока дружен, но я думаю, что в своих ненавистях он должен быть беспощаден и иметь его своим противником должно быть очень солоно».

Другой вечер с петербургскими знаменитостями был у Менделеева. «В среду мы были приглашены на большой вечер к Менделееву и познакомились там со всеми как математиками, так и нематематиками; было очень весело, много ссорились и кричали, и Софа спорила до часу ночи с Чебышевым (математик), Гадолиным (минералог) и др., а я с Бутлеровым (химик). Вообще ко мне начинают привыкать» а то они вообразили по «пашквилю» (брошюра об одесском провале), что я ругатель и дикий нигилист… Менделеев был образцовым хозяином, хлопотал об нас ужасно, приезжал к нам и т. д.».

Все это увлекало Софью Васильевну, представляло для нее интерес. На таких вечерах она имела возможность выказать свои научные познания, побеседовать в ученом кругу. Затем она стала принимать участие в делах благотворительных, особенно в деле развития женского образования. Здесь завязались знакомства с женой главного военного прокурора, либеральной деятельницей А. П. Философовой, с женой видного судейского чиновника и богатого домовладельца, либеральной писательницей Е. О. Лихачевой, и другими либеральными деятелями.

В числе отрицательных сторон развития капитализма в России было увлечение русского либерального общества всякого рода спекуляциями, связанными с ростом промышленности. В этом отношении оно не отставало от консервативных, реакционных и высших придворных кругов. Многочисленные мемуаристы эпохи, люди, хорошо знавшие по своему служебному положению и классовой принадлежности закулисную сторону дела, оставили яркие описания этого увлечения спекуляциями правящей знати и крупнопоместного дворянства. Двое из них, Е. М. Феоктистов и А. И. Дельвиг, занимавшие большие правительственные посты, рассказывают, что в спекуляциях и грабеже народа принимали ближайшее участие через своих «подруг» сам царь-«освободитель» Александр II и его братья. Н. А. Некрасов дал в поэме «Современники» бессмертную картину повального увлечения всех слоев общества спекуляциями. В собрании главных деятелей русской промышленности поэт видит:

Общество пестрое: франты, гусары,

Глава этого сборища, его вождь и вдохновитель — Григорий Аркадьевич Зацепин — «красивый старик, наживший богатство политикой мудрой», поет в «Эпилоге» поэмы:

Я — вор! Я — рыцарь шайки той Из всех племен, наречий, наций, Что исповедует разбой Под видом честных спекуляций… Где в результате — миллион Или коническая пуля!.. К религии наклонность я питал, Мечтал носить железные вериги, А кончил тем, что утверждал Заведомо подчищенные книги…

Один из некрасовских героев, человек «почтенный, в чинах, с орденами», которого «столица видела в палате, в судах», Владимир Иванович Лихачев, был пятью годами старше В. О. Ковалевского и раньше его окончил училище правоведения. Как многие правоведы, ходившие в начале 60-х годов в либералах, Лихачев поддерживал отношения с теми воспитанниками своей школы, которые примыкали тогда к радикальным кружкам. Был он хорошо знаком и с Владимиром Онуфриевичем. Кроме чинов, орденов и служебного положения Лихачев обладал и другими признаками героя «Современников». В 70-х годах он был городским общественным деятелем и богатым петербургским домовладельцем, печатал статьи в либеральном «Вестнике Европы» о гласных судах и городском самоуправлении.

В составлении капиталов Лихачев ничем не брезгал. Как общественный деятель, он был одним из главных воротил городского кредитного общества и сам себе выдавал ссуды под дома, покупаемые в кредит и продаваемые потом с прибылью.

В числе других представителей пестрого общества, в которое вошли Ковалевские в Петербурге, был знаменитый математик, академик П. Л. Чебышев (1821–1894). Все знали, что он происходил из обедневшей дворянской семьи и в молодости нуждался в самом необходимом.

В 70-х годах за великим математиком числилось по имению, как он говорил, чуть ли не в каждой губернии. Всем было известно, что Чебышев нажил свое миллионное состояние удачными земельными спекуляциями: узнает, через посредников, где разорившийся помещик продает имение, выгодно купит его, сдаст в аренду нуждающимся крестьянам, с которых взыскивает плату через своих строгих управляющих, подержит некоторое время и, при повышении цен на землю, продаст с большой прибылью. Ковалевскую гипнотизировал пример П. Л. Чебышева. Зачарованная его богатством, Софья Васильевна говорила: «У меня в каждой улице будет по дому; вот Чебышев — великий математик, а нажил себе состояние; одно не мешает другому».

Софья Васильевна была убеждена, что Чебышев разбогател только потому, что умеет обращаться с цифрами, и рассчитала, что при большой коммерческой опытности, приобретенной ее мужем в издательских делах, при огромной и разносторонней его одаренности и умении отдаваться делу до самозабвения, наконец, при ее собственных познаниях, можно пуститься в спекуляцию без риска. Только бы нажить капитал! Этого не трудно достичь при настойчивости и упорстве. Тогда можно будет заняться наукой, построить здание для женских курсов, распространять образование в народе.

Желая помочь бывшему товарищу по школе, Лихачев надоумил Ковалевского строить доходные дома в кредит. Софья Васильевна точно высчитала, в какой геометрической прогрессии возрастут те гроши, с которыми ее предприимчивый муж начнет строительство, особенно если он будет благоразумен и отдастся всецело делу подготовления материальной базы для их научных занятий. Когда же ей говорили об опасности этого увлечения, она отвечала, что «все вычисления показывают, что это совершенно верное и выгодное дело».

Владимир Онуфриевич, сначала думавший только о том, как бы развязаться с долгами и заняться научными исследованиями, поддался всеобщему увлечению спекуляциями и стал строителем. Горячка захватила и других членов семьи, которых Ковалевские убедили вложить деньги в строительство. Когда же старший Ковалевский, посылая младшему брату свои скромные сбережения, робко напоминал ему об осторожности, о невозможности совмещать палеонтологические исследования и профессуру с кредитными операциями и постройкою доходных домов с банями, Владимир Онуфриевич признавался в письмах: «Это поразительно, до чего эта зима в Петербурге со старыми делами, выездами и т. п. выбила из головы всякую здоровую научную мысль, и на меня находит хронически то же милое расположение духа, как бывало в 1868 году, до моей поездки (т. е. мрачное отчаяние и т. п.). Эти дела и вообще хлопоты по дому и домашние заботы — просто язва для всякого научного дела».

Потом появилась новая помеха занятиям: внезапная смерть В. В. Корвин-Круковского, в конце сентября 1875 года. Устраивать наследственные дела всех членов семьи пришлось В. О. Ковалевскому, который писал брату: «Я боюсь, чтобы эти хлопоты не отвлекли меня от дела, уже и теперь голова наполнена разными посторонними вещами, но нельзя же при таких переворотах в семье оставаться в стороне и сидеть за костями».

В. О. Ковалевский сознавал, что хорошие научные работы возможны только при вполне чистом и спокойном мозге, которому достижения научной истины кажутся самою насущною и высшею целью, но продолжал заниматься спекуляциями.