Коварный камень изумруд
Шрифт:
– Ты подписал такую подлую бумагу?
– Как можно! Я отказался махом, сообщив, что в России меня тут же лишат всего состояния, земель и угодий и вообще – меня там ждёт петля или плаха.
– Кол осиновый тебя тут ждёт! – не выдержала императрица. – Ты сразу скажи – создали американские «фартуки» такую компанию?
– Создали! Но с собрания того я, сразу после своего отказа, был удалён. А потом и отъехал в родные российские просторы, под твою державную руку! Так что ничего более не ведаю. Может, масоны уже продали свои кожаные фартуки мясникам на базаре для дела, а может в них и по сию пору щеголяют
Императрица перестала беспричинно шуршать бумагами:
– Ну-ка, если тебе есть что ещё сказать, то говори об том собрании!
– Эк! Много чего есть. Да всё мелочи… Ну, образовал это общество ихний президент Бенджамин Франклин, а финансы выделяют, как обычно, всякие Асторы, Мидлены и Зильберманы… И как я понял, они вовсю торгуют… неграми, ваше величество! Нагонят у себя крепчайшего рома целыми бочками, плывут в Африку, там этим ромом потчуют прибрежного чёрного царька, и тот загоняет им на каждый корабль по сто голов негров. Рабов! А корабли у них есть, но мало…
Екатерина остановилась у стола и смотрела на графа Толстого-Американца очень нехорошим взглядом. Под тем взглядом признаешься, что сам негров на водку менял!
Толстой-Американец заторопился говорить:
– …там, на собрании, одна, понимаешь ли, бабёнка, именем Сара, если такое её настоящее имя, воровки той, прости меня Господи!..
– Бог простит, граф, – ты давай, поскорее говори, если по делу!
Толстой-Американец скривил рот, стукнул кулаком об кулак и продолжал ровно, как будто докладывал:
– Та Сара Зильберман, видать, под видом мужика, то бишь, мужиком переодевшись, проехала таким образом через всю Сибирь с какой-то немецкой учёной экспедицией… Учёных развелось, прости Господи…
– Проехала под мужским платьем и что? – напомнила Екатерина.
– А то! Она на том собрании торговой компании много кричала. – Толстой-Американец снял парик и начал им обмахиваться. Больно жарко топили у императрицы последние два года. – И кричала буквально следующее: «Сибирь, – кричала эта жидовка, – слишком большая территория, чтобы принадлежать одной России! Надо Сибирь от России отобрать»!
– Что же ты ей за те слова в лоб не заехал?
– Там заедешь в лоб! Там до тебя, матушка, далеко, а до суда больно близко. Там ведь суд вершит расправу. Охота мне была сидеть в американской тюрьме за мелочь простую, за шлепок по лбу дочери Зильбермана.
– А это ещё кто такой? Не президент Америки, нет? Президент у них вроде другой…
– А это, ваше императорское величество, сущность будет повыше президентской! – Толстой-Американец надел парик и снова стал вышучивать смысл разговора. – Этот Зильберман из тех, кто за верёвочки дёргает и президента Америки, и всех присных его…
Тут в дверь кабинета просунулся секретарь. При виде грозной императрицы секретарь закрыл глаза, но протараторил:
– Секретная экспедиция докладывает, ваше величество, о прибытии из Тобольска тайного возка с государственным преступником. Куда велите его поместить?
Екатерина поморгала редкими от возраста ресницами, но тяжесть во взгляде осталась.
– Ладно, иди, Американец, две недели даю тебе сроку, дабы отчитаться по всей форме за трату государственных средств на поездку в Америку. И твои соображения
насчёт Аляски и насчёт этой… Калифорнии мне подготовь. И о Сибири не забудь! И всё приготовь мне письменно! Но об Аляске…Секретарь даже вдвинулся половиной тела в кабинет. Екатерина швырнула в секретаря пустой чашкой из-под кофе. Фарфоровая чашка разлетелась на куски, дверь с треском захлопнулась.
– Про Калифорнию я пока ничего не понимаю, но об Аляске напишешь так, как я сказала, понял? Аляску про-да-вать!
Граф Толстой наклонился было собрать осколки фарфора с ковра, но Екатерина топнула ногой:
– Продавать, я сказала! Без экивоков, страстей и горького плача по утерянной землице!
– Но можно продавать не спеша?
– Вы нарываетесь на неприятности, граф!
– Вы тоже, ваше императорское величество! Та Сара Зильберман из компании «АРА», или как её там… та баба, что просквозила всю нашу Сибирь, как понос через кишку, открыто заявила, будто в Тобольске слышала публичную проповедь некоего Петра Словцова, имеющего факты, чтобы доказать, будто никакой Александр Македонский русским князьям русских земель не дарил… А если так, то Россию с Сибирью у нас заберут. Так хоть Аляску давайте себе оставим. Она документами за нами подтверждена. А иначе – где жить-то будем?
Екатерина швырнула в тугую спину графа второй фарфоровой чашкой. На удивление императрицы, чашка упала на ковёр и не разбилась.
– Продавайте Аляску… – голос у императрицы сорвался, – медленно. Ну, хоть начните переговоры о продаже! И не забудьте – две недели сроку на отчёт!
Граф пошёл к двери, ухмыляясь. Своего он добился. И дело с Аляской можно тянуть, пока золото в Америке не кончится. Свободы им захотелось! Чтобы воровать! Свобода только для воровства и потребна. А так – на что годна эта свобода? Сзади него часто-часто затренькал колокольчик. В открывшуюся щелку двери императрица хрипло прокричала секретарю:
– После обеда подать мне государственного преступника! А пока пусть посидит в Кордегардии, на гауптвахте! Там пусть и ест! И вызвать ко мне после обеда митрополита Гавриила, наставника этого преступника. Пусть святой отец полюбуется, кого он воспитал!
Обедали вдвоём с фаворитом. Зубов ел мало, кусочничал: от того блюда малость откусит да другого чутка пожуёт. Видимо, опять хорошо поел мимо её, императрицыного стола, скотина!
Обедали прямо в кабинете, лень было идти в столовую залу через три комнаты от кабинета. Да там и печь, вроде, чадила. Угореть можно. В приёмной зашумели, секретарь что-то верещал. Дверь в кабинет распахнулась, в неё вдвинулся толстый митрополит Гавриил, отпихивая посохом секретаря, вцепившегося в митрополичью мантию.
Митрополит Гавриил перекрестил обедающих, огляделся, нашёл икону Николая Угодника в углу возле трельяжа, перекрестил икону, и сам на неё перекрестился. Потом сел на французскую лавку именем диван. Диванчик затрещал. Весу в митрополите Гаврииле имелось поболее, чем десять пудов.
– Откушайте с нами, – пригласила Екатерина.
– Благодарствую, ваше величество. Великий пост исполняю, грешить не намерен даже по вашему повелению.
Зубов напрягся горлом, сейчас начнёт защищать свою бабу! Вот же дурак, прости Господи.