Ковбои и индейцы

— Но послушайте, милая… — начал Фрэнк.

— Никакая я вам не «милая», — отрезала Марион. — Я против, вот и все. Иногда нужно занять твердую позицию.

— Но я хочу сказать: что, если бы вы сами попали в такое положение?

— Вы это обо мне? — Марион прижала руки к губам.

— Нет, конечно, — ответил Фрэнк, — это я так, для примера, так сказать, для иллюстрации. Что, если бы вы… ну, в общем… попали в беду?

— Я не из таких, и вы не смеете говорить мне подобные вещи.

— Слушайте, — сказал Фрэнк, — я же вовсе не имею в виду вас лично. Просто мне казалось, что люди образованные способны объективно взглянуть на проблему как таковую, вот и все.

— А я недостаточно образованна, да?

— Господи, милая, ну при чем тут это! Я хотел сказать, что вы, по всей видимости, смотрите на эту проблему с другой точки зрения, видите ее по-иному.

— Что ж, от вас я ничего другого и не ожидала. — Марион резко встала, едва не опрокинув кувшин с молоком, содержимое которого плеснуло Эдди на колени. — Ничего удивительного, что ваш брак развалился, — прошипела она.

Она вышла из кухни, так грохнув дверью, что перепуганные вороны в саду закружились в воздухе. Эдди обхватил руками голову, в висках пульсировала боль.

Фрэнк задумчиво посмотрел в сад и рассмеялся. Потом опять изменился в лице — кажется, сейчас что-нибудь разобьет или сломает. За окном покачивались на ветру качели, черная цепь звякала об опору. Фрэнк аккуратно положил на тарелку вилку и нож. Крест-накрест.

— Я хочу, чтобы она ушла, — тихо сказал он, не глядя на Эдди. Потом с преувеличенным спокойствием встал, прошел к раковине и вымыл свою чашку. Покончив с чашкой, он открыл воду посильнее и маленькой красной пластиковой щеткой принялся отмывать раковину, свободной рукой потирая шею и дергая себя за волосы на затылке. Потом повернулся в намерении выйти в сад. Ткнул пальцем в Эдди, поднял брови. Лицо у него побагровело. Под глазами набрякли мешки.

— Я хочу, чтобы она ушла, — повторил он. — Немедленно. — Голос у него дрожал.

Марион стояла на дорожке и плакала, и Эдди ничего не мог с этим поделать. А соседям, будь они неладны, именно сейчас приспичило гулять с детьми или с собаками, и каждый из них понимающе усмехался, но, не говоря ни слова, проходил мимо.

Эдди сказал, что Марион вела себя отвратительно.

— Господи Иисусе, — сказал он, — как ты только могла так с ним говорить? Господи! Он ведь мой отец!

Марион расплакалась еще сильнее. Сказала, что Эдди из тех, кто постоянно рассуждает о необходимости отстаивать свои принципы, но только на словах. Да, сказал Эдди, но ведь ему прекрасно известно, что она не против абортов.

— Откуда тебе знать? Мы никогда об этом не говорили.

— Не морочь мне голову, Марион, я достаточно хорошо знаю тебя.

— Ничего ты обо мне не знаешь, Эдди Вираго, — сказала она, — в тебе столько брехни, того и гляди, из ушей польется.

Эдди старался говорить как можно спокойнее:

— Ты нарочно так сказала. Понятия не имею, какая муха тебя укусила. Может, ревнуешь или еще что? Что с тобой такое?

— К чему ревную?

— К моим отношениям с Фрэнком. Тебе завидно.

— О, — рассмеялась она, — Фрэнк…

— Да, Фрэнк.

— Да, уж я-то могла бы кое-что рассказать Фрэнку о его дорогом мальчике. О некоторых твоих связях. Он вообще ничегошеньки о тебе не знает. А ты его боишься.

Он понимает, сказал Эдди, она не хотела так говорить. Понимает, что ей очень трудно, что, приехав сюда, она, наверное, отчетливо увидела, в каких разных условиях они выросли.

— Но дело не в деньгах, — сказал он, — ты должна это уразуметь. И мой отец тоже из рабочего класса…

Марион влепила Эдди пощечину. С размаху.

— Мерзавец, паршивый выскочка и сноб, Эдди Вираго, меня тошнит от тебя! Плевала я на тебя и на всю твою семью!

Эдди повернулся на каблуках и пошел прочь. Щека горела. Прекрасно! Просто прекрасно! Она ненормальная, сомневаться не приходится. Наркоманка хренова! Чем он виноват, что родился в буржуазной семье? Он ей покажет, этой дурехе! Господи! У нее крыша съехала, это ясно. Глючит ее. Ну и пускай катится к чертовой матери. Он позвонит мистеру Пателю, прямо сейчас, и скажет, что больше не приедет, попросит мистера П. переслать куда-нибудь его вещи — ну хоть на квартиру к матери. Да, так ей и надо, чертовке. Между ними все кончено, раз и навсегда. Он ей покажет, пропади она пропадом!

Полчаса спустя Эдди догнал ее в Ратмайнзе. Она пыталась убежать, но он схватил ее за плечи и не отпускал. Она сказала, что закричит, но почему-то не стала. По крайней мере, сперва. Только когда он сказал, что она не посмеет, Марион действительно заорала как ненормальная. Какая-то старушка глазела на них, пока они орали друг на друга посреди улицы.

— Ты круглый дурак, Эдди, все твои друзья говорят так у тебя за спиной, они тебя давно раскусили!

Эдди сказал, что она может орать сколько угодно, но им надо выяснить отношения.

— Что с тобой? — повторял он. — Может, ты заболела? Может, что-то стряслось?

Марион опять заплакала, рыдала как ребенок, глотая слезы.

— Я люблю тебя, — сказал он, — ты же знаешь, ну, перестань, я люблю тебя.

Марион сказала, что она вроде бы сходит с ума.

— Я так ужасно себя чувствую, — всхлипывала она, дергая себя за волосы, — у меня, наверное, что-то с головой. — Надо сходить к врачу. Она действительно плохо себя чувствует, а не притворяется.

Эдди часа два просидел в приемном покое больницы Св. Винсента, размышляя о том, как, черт побери, он умудрился во все это влипнуть и как ему теперь выпутаться. Когда Марион вышла, ей было получше. Она очень хорошо поговорила с одной из медсестер.

— Чисто женские проблемы, — объяснила она. — Гормоны. Я не хочу об этом говорить. Пустяки, ты и слушать не захочешь.

Эдди сказал, что, если ей нужно выписать лекарства, он все сделает, но она ответила: нет, ей просто хочется погулять на свежем воздухе.

Они сели на автобус и поехали в город, в парке Стивенз-Грин расположились прямо на жухлой заиндевелой траве и стали смотреть на открытую сцену, где выступал огромный духовой оркестр. Потом на подмостки выпорхнула стайка маленьких девочек в нарядных зеленых платьях, украшенных кельтским орнаментом и крошечными арфами из блесток и стекляруса, они исполнили несколько ирландских танцев. Семейные пары прогуливались по влажным тропинкам, таща за собой упиравшихся детей и заставляя их кормить уток.

Эдди сказал, что не очень-то представляет себе, как им быть дальше. Иногда он сомневается, знает ли она сама, кто она, и вправду ли они ждут от своих отношений одного и того же.

— Ты что же, намерен порвать со мной? — спросила Марион.

Да нет, ответил Эдди, он вообще не об этом, просто размышлял вслух об их проблемах, и почему все, что бы он ни сказал, она воспринимает только так?

— У тебя просто не хватает духу выйти из игры, — сказала она, — вот в чем твоя проблема.