Ковчег спасения

– Нет, мистер Клавэйн, я не имею никакого отношения к Скади. Но предыдущий хозяин Замка Воронов, вернее, хозяйка – имела. Все всяких сомнений. – Мужчина повернулся и протянул руку: – Позвольте представиться: Эйч. По крайней мере, так называют меня те, с кем я сейчас веду серьезные дела. Надеюсь, я смогу серьезно вести дела и с вами?

Не успел Клавэйн ответить, как Эйч пожал ему руку. Сочленитель отпрянул и увидел на своей ладони крошечное красное пятнышко.

Эйч провел гостя вниз, на мраморный пол. Миновали фонтан, чье журчание Клавэйн слышал раньше, – безглазая золотая змея изрыгает ровный поток, – затем по длинной мраморной лестнице спустились на этаж.

– Что вы знаете о Скади? – спросил Клавэйн.

Эйчу он не доверял, но считал полезным услышать ответы на несколько вопросов.

– К сожалению, меньше, чем хотелось бы. Охотно расскажу, за вычетом некоторых подробностей. Скади послали в Город Бездны с тайной миссией по сбору информации, причем это задание было главной целью. Это ведь так?

– Раз взялись меня просвещать, вы и скажите, правда ли это.

– Да бросьте, мистер Клавэйн. Вот увидите, у нас с вами куда больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Не нужно видеть во мне врага.

Клавэйну захотелось рассмеяться.

– Эйч, очень сомневаюсь, что между нами найдется хоть что-нибудь общее.

– Почему же?

– Я четырехсотлетний старик, видевший больше войн, чем вы – закатов.

– В самом деле? – Эйч лукаво усмехнулся.

– То есть мой взгляд на вещи не может не отличаться от вашего.

– Не сомневаюсь. Что ж, мистер Клавэйн, не согласитесь ли пройти со мной? Хочу показать вам прежнюю хозяйку особняка.

Эйч повел по черным коридорам с высоченными потолками. Освещался путь лишь узенькими окнами. Клавэйн заметил, что Эйч чуть-чуть прихрамывает – одна нога была покороче, и он умело маскировал дефект. Казалось, все огромное здание, во всяком случае, огромный его кусок целиком находится в личном распоряжении Эйча – хотя, возможно, это было всего лишь иллюзией, порожденной огромностью строения. Клавэйн уже понял, что хозяин замка управляет организацией, имеющей очень немалый вес в Городе Бездны.

– Давайте начнем с самого начала, – предложил сочленитель. – Каким образом вас коснулись дела Скади?

– Полагаю, вследствие взаимного интереса. Мистер Клавэйн, я в Йеллоустоне уже век. За это время я обзавелся некоторыми, скажем так, интересами и активно их преследовал.

– Например?

– Например, искупление вины. Мое прошлое, мягко говоря, небезупречно. Я совершал очень скверные поступки. Но, с другой стороны, кто не совершал?

Оба остановились перед аркой, окаймлявшей дверь в черной стене. Эйч открыл дверь и предложил войти в комнату без окон, спокойствием и мрачностью напоминавшую гробницу.

– И для чего же вам понадобилось искупать вину?

– Конечно же, чтобы очистить совесть. Чтобы возместить содеянное зло. Нынешняя технология, даже учитывая многие сложности, позволяет индивидууму жить бесконечно. В прошлом за тяжкое преступление расплачивались своей недолгой жизнью. В Библии прописан был срок человеческой жизни: «дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости – восемьдесят лет». Но мы сейчас живем по нескольку столетий. Разве стоит такую долгую жизнь губить из-за единственного злодеяния?

– Но вы же сказали, что совершили не одно злодеяние.

– Это так. Я ответствен за многие неблаговидные дела. – Эйч подошел к высокому, грубо сваренному металлическому ящику, стоявшему посреди комнаты. – Суть в том, что я не вижу надобности стеснять свое нынешнее «я» некими рамками из-за того, что натворило молодое «я». Сомневаюсь, что мое нынешнее тело содержит хотя бы атом того, давнего. Из общего у нас лишь горстка воспоминаний.

– Долгая жизнь отнюдь не искупает преступного прошлого, если вы об этом.

– Разумеется, не искупает. Но у нас есть свобода воли. Мы не рабы собственного прошлого, можем жить без оглядки на него.

Он остановился у ящика, дотронулся. Клавэйн решил, что ящик размерами и видом напоминает паланкин герметика, машину для перемещения, – такие служат до сих пор.

Прежде чем заговорить снова, Эйч глубоко вздохнул.

– Мистер Клавэйн, век назад я примирился со своим прошлым. Но за это примирение пришлось заплатить. Я пообещал себе исправить нехорошие последствия некоторых дел. Часть из них прямо касалась Города Бездны. Обещание не из легковыполнимых, но я не пытаюсь обмануть судьбу и себя. К сожалению, самого важного я сделать не смог.

– Чего же?

– Мистер Клавэйн, потерпите немного. Вы все узнаете. Сперва я хочу показать, что произошло с ней.

– С кем?

– С Мадемуазелью. Она жила здесь до меня, во время миссии Скади.

Эйч сдвинул черную панель на высоте человеческого роста. За панелью оказалось крошечное окошко.

– Как ее звали по-настоящему?

– Я не знаю. Манукян может знать о ней больше – перед тем, как перейти ко мне, он работал на нее. Но вытаскивать из него информацию силой я не хочу – он слишком ценен для меня и к тому же может не пережить глубинного сканирования памяти.

– И что же вам о ней известно?

– Только то, что она, в тайне почти для всех, много лет была могущественным и влиятельным политиком в Городе Бездны. Она стала идеальным диктатором, повелевала так искусно, убедительно и тонко, что никто и не замечал своего превращения в ее марионетку. В обычном понимании она не являлась богатой, формально не владела практически ничем. Но ее способность убеждать и принуждать, ее колоссальное влияние позволяли достичь желаемого незаметно, неощутимо для остальных. Люди, действуя, как им казалось, из чистейшего личного интереса, на самом деле исполняли секретные планы Мадемуазель.

– Вас послушать, так она была сущей ведьмой.

– Думаю, сверхъестественное здесь ни при чем. Она попросту разбиралась в потоке информации с ясностью, какая недоступна большинству людей. И видела, куда нужно приложить небольшое давление для достижения наибольшего эффекта. Образно выражаясь, находила ту точку, где бабочке нужно взмахнуть крыльями, чтобы породить ураган. В этом заключался ее гений – инстинктивное понимание хаотической динамики человеческого социума… Взгляните, пожалуйста.

Клавэйн шагнул к окошку.

Внутри ящика находилась женщина. Казалось, ее набальзамировали и оставили сидеть в металлическом гробу с руками, аккуратно сложенными на коленях, с раскрытым изящным веером в пальцах. Она была одета в закрытое длинное платье с вышивкой, столетие как вышедшее из моды. Лоб высокий и чистый, темные волосы зачесаны назад, разделены на несколько прядей. Трудно сказать, закрыты глаза или женщина просто чуть опустила веки, глядя вниз, на веер. Казалось, вся она чуть подрагивает, колышется, словно мираж.