Ковчег завета

— В нем речь пойдет о свободе религии в Тиграи и об отношениях между НФОТ и церковью. Вы, может быть, и побеждаете в гражданской войне, но явно проигрываете пропагандистскую войну.

— Почему вы так думаете?

— Один пример. Недавно вас обвинили в разграблении и поджоге церквей, ведь так?

— Верно.

— И это, несомненно, причинило вам немалый вред?

— Это очень сильно повредило нам как внутри страны, так и на международной арене.

— И это соответствует действительности?

— Абсолютно не соответствует.

— Тем не менее об этом говорят, а когда людей обливают подобной грязью, она оставляет пятна. — Я пустил в ход свой козырь: — Совершенно очевидно, что это часть хорошо спланированной пропагандистской кампании правительства против вас. Послушайте, позвольте мне процитировать вам репортаж, опубликованный 19 октября в «Таймс». — Передо мной лежала вырезка из газеты. — «Эфиопское правительство, — начал читать я, — особенно нуждается в поддержке церкви в своей борьбе с дальнейшей дезинтеграцией государства. Недавно президент Менгисту заявил: «Наше государство является результатом исторического процесса и существовало тысячи лет, что подтверждается существующими историческими реликвиями». По иронии судьбы президент также пытается выгодно оттенить свой либеральный режим на фоне того, что воспринимается как твердолобый коммунизм и антиклерикализм сепаратистских движений…

— Мне знаком этот репортаж, — прервал меня Тевольде. — Менгисту предпринимает какие-то шаги по либерализации с циничной целью завоевать поддержку в народе именно сейчас, когда он понимает, что не может победить нас на поле битвы.

— Но вопрос вовсе не в этом. Дело в том, что вам просто необходимо сделать что-то, дабы отмыться от обвинений в антиклерикализме. Телерепортаж, переданный на всю Британию, здорово помог бы вам. Если же мы снимем его во время Тимката, — а именно на него я хочу попасть в Аксум, — тогда крестные ходы и вся атмосфера праздника поможет доказать, что НФОТ не выступает против церкви и является ревностным хранителем самой ценной исторической реликвии на свете.

— Пожалуй, вы правы.

— Так следует ли мне попытаться организовать такой телерепортаж?

— Это было бы неплохо.

— Если мне это удастся, как вы думаете, сможете ли вы вовремя устроить нам визы и разрешения?

— Да, полагаю, я могу гарантировать это.

ОДИННАДЦАТЫЙ ЧАС

Договорившись с Тевольде, я тут же позвонил своему приятелю Эдуарду Милиеру, объяснил ему ситуацию и спросил, устраивает ли его предложить репортаж о Тиграи Четвертому каналу новостей.

Милнер заинтересовался предложением и к 12 декабря уже заполучил подписанный договор с телеканалом, который мы вместе с паспортными данными Эда передали по телефаксу в представительство НФОТ. Мы также направили сопроводительное письмо, в котором сообщали, что должны выехать в Тиграи не позднее 9 января 1991 года — т. е. задолго до Тимката.

Прошло еще две недели, а мы не услышали от НФОТ ничего определенного. Визы и решения на путешествие по стране так и не поступили.

— Созвонитесь со мной, сразу же после Нового года, — попросил нас Тевольде.

К 4 января 1991 года я совершенно отчаялся и начал уже испытывать сожаление, смешанное с облегчением: первое в связи с тем, что мне не удавалось завершить свой поиск, и второе потому, что я, по крайней мере, сделал все, что было в моих силах, и все же уберегся от всякого рода опасностей — реальных или воображаемых, — которыми чревата поездка в Тиграи. И тут вечером позвонил Тевольде:

— Можете ехать — все устроено.

Как и было запланировано, мы с Эдом вылетели в Хартум 9 января. Оттуда нам предстояло добраться по суше меньше чем за неделю до священного города Аксума.

Глава 18

ТРУДНОДОСТУПНОЕ СОКРОВИЩЕ

Мы с Эдом Милнеррм вышли из аэробуса авиакомпании «КЛМ», доставившего нас в Хартум, и отдались во влажные объятия африканской ночи. Виз у нас на руках не было, только их номера, переданные нам представительством НФОТ в Лондоне. Они явно были известны офицеру иммиграционной службы, который оформил наше прибытие и оставил паспорта у себя, пока мы получали багаж.

Женатый на таянке и отец двух прелестных крошек, Эд, мой самый старый друг, был шафером на моей свадьбе. Приземистый, мощного телосложения, темноволосый, с угловатыми чертами лица, он настоящий профессиональный телевизионщик — и продюсер, и режиссер, и оператор, и звукооператор в одном лице. Все эти его профессии и к тому же связи с Четвертым каналом делали его идеальным спутником в моем путешествии — я не только должен был представить телерепортаж НФОТ, но и не желал осложнять собственную работу в Аксуме присутствием целой шайки телевизионщиков.

Полное имя Эда — Джон Эдуард Дуглас Милнер. В зале прилета Хартумского аэропорта мы сразу же навострили уши, услышав из громкоговорителя: «Джон Эдуард, Джон Эдуард, Джон Эдуард. Мистер Джон Эдуард, пожалуйста, срочно подойдите к офису иммиграционной службы!»

Эд откликнулся на призыв и… исчез. Через полчаса я получил весь наш багаж и свой паспорт с нужной печатью иммиграционной службы. Прошло еще полчаса, потом час, полтора часа. В конце концов далеко за полночь, когда все остальные пассажиры уже прошли таможенный контроль и аэропорт практически опустел, появился мой коллега — озадаченный, но радостный.

— Имя Джон Эдуард фигурирует в черном списке полиции по неизвестной мне причине, — объяснил он. — Я пытался убедить их, что меня зовут Джон Эдуард Милнер, но они никак не желали меня понять. Они задержали мой паспорт. Я должен приехать за ним завтра утром.

НФОТ прислал за нами машину в аэропорт. Не говоривший по-английски водитель стремительно провез нас по пустынным улицам Хартума, останавливаясь через каждые несколько минут на дорожных блокпостах, где дежурили неотесанные, вооруженные до зубов солдаты, изучавшие предъявляемый пропуск.

Я бывал в Судане и раньше — с 1981 по 1986 год, я даже регулярно посещал эту страну. И сразу понял, что с тех пор здесь многое изменилось. Судя по блокпостам, в городе действовал жесткий комендантский час, что было совершенно не мыслимо в прежние времена. Даже сама атмосфера была другая, но я никак не мог понять, в чем дело. Было что-то жутковатое в затемненных зданиях, замусоренных улочках и стаях бродячих собак. Всегда-то отличавшийся беспорядком, сегодня ночью Хартум выглядел просто страшным, что было для меня новостью.