Ковчег

– Что ты делаешь? Она же так хорошо молчит, – укоризненно пробормотал охотник.

– Что я делаю? Что ты с ней сделал?! – яростно прошипел вождь.

– Я охотник. Охочусь в основном по ночам, на ночных лемуров. У них очень красивая и теплая шерсть.

– Что?! При чем здесь это?

– Как это при чем? Я охочусь по ночам, что неясного? – с легким раздражением произнес северянин, – мне бы высыпаться днем, а соседка моя постоянно болтает с подружками по утрам. «Бу-бу-бу, бу-бу-бу» под моим окном, уже сил никаких не было.

– И поэтому ты зашил ей рот?!

– Эффективно, да? И ноги ей тоже сшил, а то громыхала своими лапищами, кобыла затраханная. Я уж думал отрезать себе уши, только чтобы не слышать ее.

Северянин вдруг осекся и хлопнул себя по лбу со счастливой улыбкой.

– Слушай, а точно, – довольно пробормотал он, вытаскивая зазубренный нож из-за пояса, – как это я сразу не догадался. Так долго возился с ее граблями, а ведь можно было решить все проще.

Раохар не успел его остановить. Охотник схватил себя за ухо и отточенным движением мастера-разделочника, оттяпал себе левое ухо.

– А-а-а-а! – взвыл охотник и закатался по земле, размазывая по траве собственную кровь, – сука, как же больно-о-о! Стоп! Почему я все еще слышу? Почему я слышу? Ах, да, точно. Второе же ухо есть. Счас исправим.

В этот раз Раохар все же вмешался. Он прыгнул вперед, выставив колено, перенеся центр тяжести на правую ногу. Очень болезненный и тяжелый удар, Раохар часто использовал его, чтобы лишить противника чувств. Удавалось всегда, удалось и теперь. Охотник отлетел назад, получив еще раз в свой многострадальный нос и отключился. Второе ухо он все же сохранил.

– Что за дьявольщина здесь творится, – прошептал вождь охотников.

Словно отвечая на его вопрос, сзади неслышно поднялась на колени израненная девушка и схватилась за нож, оставшийся в земле, прежде, чем вождь успел среагировать.

– Спасибо, – с трудом прошептала она сшитыми губами.

Северянка вонзила зазубренное лезвие себе в горло и резко дернула рукоять. Ошарашенного вождя окропило кровью с ног до головы. Он бессильно наблюдал, как девушка падает на землю и сотрясается некоторое время в предсмертной агонии, прежде чем навсегда застыть.

Последние капли крови опали на траву. Повисла тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием шокированного охотника. Раохар стиснул зубы и попытался проанализировать ситуацию. Пока ни один из вариантов, возникших в голове, не мог объяснить театр кровавого абсурда, который перед ним разворачивался. Времени было в обрез. Он уже должен был возвращаться к своим людям с отчетом, но ответов пока не было. Запах жареного мяса становился все сильнее, и вождь не придумал ничего лучше, чем отправится посмотреть на его источник. Он быстро покинул кладбище, стараясь не оборачиваться и двинулся дальше вдоль улицы. Охотник решил сократить путь и взобрался на невысокий травяной холм, нависавший над всем селением. Отсюда открывался отличный вид на главную площадь северного клана, где они устраивали все свои наиболее значимые ритуалы.

Тут, прямо возле каменного кургана, взору вождя предстало ровно то, что он и ожидал увидеть: порядка полутора сотен трупов, беспорядочно сваленных в огромную кучу. Мужчины, женщины и дети, с раскрашенными лицами, разорванными клинками горлами, со сломанными шеями, пробитыми черепами и выколотыми сердцами. Бежевая клановая одежда из натурального хлопка, которой так кичились северяне, висела на трупах чернеющими багровыми тряпками. Их убивали быстро и безжалостно. Видавшего виды Раохара пробило в пот. Он видел войну с самой ее ужасной и темной стороны, но с такой бесчеловечностью он столкнулся впервые. Не пощадили даже младенцев, окровавленные грязные кулечки с изувеченными личиками были демонстративно сложены в отдельную кучку, словно мешки с мусором. Некоторых, как с растущим гневом, отметил Раохар, забивали насмерть голыми руками. Вся гора из тел была обильно облеплена трупными мухами, почва вокруг так пропиталась кровью, что образовала небольшое озерцо. Неподалеку от ужасной братской могилы догорали несколько десятков странных существ, охваченных фиолетовым пламенем. Твари были ростом значительно выше среднего человека, обильно покрытые шерстью, слегка сгорбленные, с выдающейся вперед челюстью, с длинными острыми клыками и когтистыми лапами. Из черепа, над заостренным ушами, торчали короткие, похожие на козьи рожки. Прямо в черный мех были вшиты костяные наросты, видимо служившие своего рода доспехом. Раохар не без труда узнал в тварях дэвов, которых не видел со времен войны. Воевать с ними пришлось ему лишь раз, но впечатление осталось неизгладимое. Детально трупы разглядеть было невозможно, из-за огня, пожиравшего плоть монстров. Запах горелого мяса смешивался с трупным запахом разложения от кучи тел, создавая чудовищную комбинированную вонь. Огонь магический, это Раохар понял сразу, такой мог гореть неделями, медленно сжигая свою цель, причиняя невыносимую боль. Действительно ужасающее заклинание. Вождь взглядом начал искать шамана, который его сотворил и почти сразу же нашел. Шаман Тотока был привязан веревкой к двум широким деревянным перекладинам, на которых селяне обычно вялили мясо. Из его ладоней торчало по кинжалу, струящаяся из ран кровь уже успела свернуться, что говорило о том, что он висит тут давно, да и в целом, вид вождя северного клана оставлял желать лучшего. Абсолютно голый, истощенный, лишенный одного глаза и большей части зубов, Тотока, свисал с перекладин, но был на удивление все еще жив. Седой старик с изможденным лицом смотрел на то, что осталось от его сородичей и из единственного уцелевшего глаза непрерывно стекали слезы, перемешанные с кровью. Раохар подавил в себе желание броситься на помощь к старику. То, что шамана оставили в качестве приманки, догадаться было несложно. Раохар еще несколько долгих секунд принимал решение, после чего все же решился вернуться к отряду. Без оружия и подмоги он не хотел рисковать соваться в очевидную ловушку. Вождь уже собрался ретироваться, как вдруг, на площади возник незнакомец. Материализовавшись словно из воздуха, незнакомец в полном латном доспехе вальяжно прошел к месту, где висел искалеченный шаман. Раохар замер в напряженном ожидании, его сердце сильнее забилось, напомнив ему о запретном чувстве, от которого он отказался многие годы назад. Страх. Что-то в человеке, внезапно появившемся на площади, вызывало в Раохаре это неприятное громоздкое, липкое чувство, вкус которого стал ему совершенно чужд. Настораживал как минимум тот факт, что незнакомец появился бесшумно, что для чуткого слуха Раохара было невозможно, особенно с учетом массивного обмундирования пришельца. Рыцарь был высоким, гораздо выше вождя, на нем был необычный тяжелый доспех безупречно белого цвета, горжет, юбка, наручи и сабатон были украшены сложным узором из белых стальных когтей. Тяжелый шлем, в форме закрытого барбюта, был также украшен когтями. На шлеме полностью отсутствовали прорези, оставляя загадкой, как незнакомец говорил или даже дышал. Вождь вдруг ощутил легкое неприятное жжение в затылке и невольно потянулся рукой к голове. Небрежной легкой походкой, громко бряцая своими латами, рыцарь подошел к Тотоке. Двигался он так легко, слегка подпрыгивая, словно на нем не было доспеха, весом в добрые полтонны. Подойдя к шаману, рыцарь покачал головой, словно сокрушаясь, затем безошибочно повернулся в сторону, где прятался Раохар и помахал ему рукой.

– Можешь не прятаться, друг, выходи, – глухо произнес незнакомец.

До Раохара было добрых двести метров, но казалось, что низкий голос рыцаря звучит совсем рядом. Вождь ощутил, как все чувства обострились и забили тревогу, а своим инстинктам он доверял. Незнакомец был опасен.

– Можно было бы и не напрягаться со всем этим спектаклем, – продолжал бубнить рыцарь из-под шлема, – ты пришел за смертью по собственному желанию.

Раохар вышел из высокой травы на свет и взглянул на оппонента. У рыцаря также отсутствовало оружие, что давало определенное преимущество, если дело дошло бы до драки.

– Кто ты? – спокойно спросил вождь

– Злодей – рассмеялся рыцарь, – хотя, конечно, как посмотреть. Возможно, я самый настоящий герой!

– Зачем ты убил всех этих людей?

– Ты мне льстишь, охотник. Вырезать триста человек и остаться безукоризненно чистым, пожалуй, слишком круто даже для меня.

Рыцарь любовно погладил перчаткой блестящий панцирь, имитировавший гипертрофированную мускулатуру, впрочем, чтобы легко двигаться в таком доспехе, он действительно должен был обладать невероятной физической силой. Тотока захрипел и вытаращился на незнакомца, в его единственном глазу загорелись одновременно ненависть и безграничный ужас. Раохар заметил, что языка шамана тоже лишили, вырвали щипцами и прижгли, чтобы он не умер от кровопотери.

– За что ты так с бедным Тотокой? – спросил вождь.

– Я ничего ему не сделал. Кстати, очень опасный дед, смотри, сумел спалить всех моих дэвов, они мне, вместо домашних питомцев.

– А язык вырвал ты ему забавы ради?

– Ты не слушаешь, друг, – вздохнул под шлемом рыцарь, – я не трогал его. Я вообще только сейчас пришел сюда, что ты пристал ко мне.

– Кто сделал это с ним?

– Люди, конечно же, кто еще способен на такую жестокость. Не то, чтобы я осуждаю, но такой маниакальный подход напрочь лишен эстетики.

Раохар сощурился, пытаясь разглядеть лицо оппонента за сплошным забралом.

– Что ты там несешь, ты не человек?

Рыцарь воздел руки к весеннему солнцу, которое уже начало порядочно припекать.

– Нет, – протяжно произнес незнакомец, – к счастью, не человек. Хотя, определенные преимущества у вас есть. Например, вкусовые рецепторы. Интересно, каков на вкус яблочный пирог. Или пирожное со сливочным муссом. Знал ли я это когда-то?

– Ясно.

Раохар слегка присел в ногах и откинулся, чтобы принять позу низкого старта.

– Что такое? Драться со мной собрался? – усмехнулся рыцарь.

– Да.

– И почему же? Потому что я не человек?

– Если ты не человек, значит ты мимикр, доппельгангер или любая другая сволота дрянная. В любом случае, нелюдь.

– И? Поэтому меня надо убить? Вот за что я люблю людей, так это за справедливый прагматизм. Неужели для светской беседы я обязательно должен быть человеком? Ты чувствуешь себя уверенней, если я такой же жалкий, болезненный, хлюпающий мешок слизкой плоти? Бьющийся в агонии лет так сто, если повезет, потом в сырую землю, червей кормить. Бр-р-р.