Ковен тысячи костей
Шрифт:
Голос звучал, как жужжание осиного роя, и, перебирая руками, тварь улыбнулась всеми пятью ртами, довершая начатое. Несколько ловких движений пальцами – и я увидела маленькое сердце размером в половину моего кулака, нанизанное на острый обсидиановый коготь.
– Одри…
Тварь облизнулась и протянула его мне, предлагая угощение.
– Одри!
Меня звали снова, снова и снова, но обернуться я смогла лишь с третьей попытки: пластилиновый и вязкий, воздух противился лишним движениям, будто я плавала в кипящем бульоне. Оказывается, за моей спиной уже вовсю полз зыбкий туман, стремительно покрывая сумеречный лес. Оттуда,
И начался новый.
Лодыжки, оплетенные цепями. Спиральки черных непослушных волос, слипшихся в запекшейся крови и грязи. Желтые глаза с малахитовыми прожилками и некогда прекрасные пухлые губы в форме сердечка, превращенные в месиво.
Я узнала ее еще до того, как услышала и увидела. Диего был прав: разорванный ковенант вовсе не означает разорванную связь. Синяя ленточка, связавшая наши руки в машине Коула по пути из Нового Орлеана в Берлингтон, положила начало не только клятве, но и семье. А, как известно, нет ничего крепче семейных уз.
– Одри, помоги!
Толчок неведомой силы вытолкнул меня в реальность. Я жадно схватила ртом воздух, будто все это время обходилась без него, и распахнула глаза, взирая на Коула. Тот сидел надо мной, удерживая двумя руками на своих коленях, укачивая, как ребенка. Белее простыни, он походил на привидение, но все, о чем я могла думать, – это кованая решетка и желтые глаза, смотрящие сквозь прутья на мир, глухой к мольбам и отвернувшийся от нее.
«Ты слышишь… Наконец-то ты слышишь!».
– Одри? – встревоженно позвал меня Коул, убирая большим пальцем локон волос с моего лица, залитого лихорадочным потом. – Господи, ты напугала меня! Твои глаза… Зрачков и радужки не было – сплошь белок. Я подумал… – Он поежился, отгоняя прочь страшные мысли. – Что произошло? Я нашел тебя на полу…
– Зои, – прошептала я, не замечая, как впиваюсь ногтями в собственные ладони: кровь побежала по вырезанному на паркете кругу, как она бежала по снегу где-то в там, в далеком туманном лесу; как она бежала по чугунной решетке, запертой на три замка и душащей всякую магию, пока та не пробилась тараном спустя столько месяцев. – Коул… Зои умирает!
II. Железная дева
Луизиана всегда была знойной и душной, с клочками тумана между деревьями и топкими болотами. В декабре она тоже встретила нас крайне приветливо, особенно после берлингтонской стужи: мягкая солнечная погода с двадцатью градусами по Цельсию. Руки больше не мерзли, а изо рта не валил пар. Меховая дубленка уступила место облезлому пальто Коула, которому уже давно было пора на помойку. Оно дарило мне чувство защищенности, словно это был бронежилет, а не обычная шерсть с катышками. Тюльпана, пользуясь шансом, уже нацепила солнечные очки, щеголяя в ажурном платье. Она совсем не стеснялась внимания прохожих, бросающих красноречивые взгляды на ее стройные ноги в рваных чулках.
Сколько бы раз я ни бывала в этом городе, здесь всегда играл джаз – и днем, и ночью он не смолкал, собирая горожан, путешественников и заядлых пьянчуг у салунов и кабаков. Все улицы мерцали, увешанные гирляндами, а у каждого молла росла наряженная
ель: расставленные по всему городу, эти священные деревья с укором напоминали мне, что я снова покинула Шамплейн накануне важного праздника.Но в этот раз отнюдь не вина точила меня изнутри, пока мы шли по закоулкам Бурбон-стрит. То был страх.
«Кости-кости. Леденцы!»
«Мы чуем тебя».
«Наконец-то ты слышишь!»
– Одри?
Голос Тюльпаны вернул меня в реальность. Я вдруг обнаружила, что остановилась прямо посреди оживленной улицы, сжимая зубы и кулаки. Пусть физически я и была в Новом Орлеане, но мысленно все еще не могла выбраться из тех жутких видений, что теперь преследовали меня.
– Одри, ты в порядке? – спросила Тюльпана в который раз.
– Паническая атака, – выдавила я хрипло, стараясь не замечать, с каким скептицизмом Тюльпана повела бровью. – Нечем дышать. Сейчас… Просто дай мне минутку. – Я оттянула пальцами ворот водолазки, будто это могло хоть как-то помочь, и забралась другой рукой в карман пальто. Горячие подушечки пальцев очертили холодный металл. Я вытащила бронзовое зеркальце Коула и принялась щелкать замочком, открывая и закрывая его, как он учил.
– У-у, – завыла Тюльпана устрашающе, глядя на меня сверху вниз: сапоги на шпильке делали ее ростом почти что с Коула. – А крыша-то все течет… Пойдем купим тебе во французском квартале ведро и молоток! Или бутылку водки.
Ей было смешно, а мне нет. Утро выдалось поистине ужасным, а вся прошлая ночь прошла кувырком. Я почти не помнила себя от истерики: Коулу пришлось несколько часов вытягивать из меня ответы и распутывать мой лихорадочный бред, чтобы понять, что к чему. Его объятия не ослабевали до самого утра. Продолжая укачивать меня на коленях, он делал все, чтобы вернуть мне чувство безопасности после увиденного. Но оно не возвращалось… Заснула я лишь с рассветом, а уже через час Коул скрепя сердце отправился на работу, надеясь выяснить что-то о новой жертве убийцы, чьи оторванные руки и белое лицо до сих пор не выходили у меня из головы.
Как только Коул шагнул за порог, Тюльпана, все это время подслушивающая за дверью, оживилась. У неё наготове уже стояли алтарные свечи и пакетик с костяной мукой, чтобы, начертив на полу пентаграмму, перенести нас туда, где все когда-то началось. Кажется, ее больше манила возможность наконец-то выбраться из Вермонта на экскурсию, нежели помочь нам с Коулом в расследовании. Телефон в плечевой сумке разрывался от его звонков: должно быть, он отпросился с работы пораньше, чтобы побыть со мной, и уже обнаружил в кровати вместо меня объяснительную записку. Может, это и было эгоистично, но если бы я прожила еще хоть день в неведении…
«… то сошла бы с ума».
Да, спасибо, неизвестный голос. Как всегда, в точку!
– Что это? – многозначительно нахмурилась Тюльпана, уставившись на зеркальце в моих руках. Сквозь затемненные стекла очков ее фиалковые глаза, доставшиеся по наследству от матери вместе с дурным нравом и темной магией, казались красными.
– Коул дал мне его перед работой, чтобы я… успокаивалась. Знаешь, в этом и впрямь что-то есть. Кажется, помогает.
– Может быть, но стопка водки все-таки помогла бы тебе лучше, – усмехнулась она.