Ковыль - трава степная

Он снова вспомнил мать, свое прощание с ней, скорбного, усталого после ночного дежурства Ивана Ильича, его руку с двумя ампутированными пальцами, которой он украдкой смахнул слезы.

И опять острое чувство вины перед ним охватило Евгения. В его мыслях мать и Иван Ильич впервые появились вместе, как одно целое, как семья. Ночью после пожара, когда разговаривал с матерью, он слышал, как Иван Ильин несколько раз возвращался из ночного, тихо подходил к окну, всматривался, приложив ладони к щекам и к стеклу, и, убедившись, что все в порядке, осторожно уходил в степь, к табуну.

Перепутав уже в который раз карты, Евгений извинился и лег на полку. Вагон размеренно качало, поезд шел быстро. За окном чернела ночь.

– В отпуск?
– спросил тот, что пригласил его играть.

– Нет, домой, - ответил Евгений.

– Хорошо, когда есть дом и есть, к кому ехать...
– задумчиво, тасуя карты, сказал пассажир.
– Без дома и собака становится шелудивой.

...Кудряшова разбудила проводница. Его попутчики спали, Он вышел на перрон. Часы показывали начало шестого.

У стоянки такси длинным хвостом тянулась очередь. Утра стояло теплое. Над спящим городом дружно курились темные заводские трубы. Дым стлался над крышами зданий, рыхлыми бороздами уходил в небо. Город спал, но в утробе домов и улиц уже рождались шумы, пробуждая его, прогоняя последние сны. "Иван Ильич пришел из ночного, мама растапливает печь и чуть слышно разговаривает с чугунами, мисками, рогачами. Он войдет и громко спросит: "Чем кормить будешь, мать?" Мать... Может, и мне Наташку так называть?"

Евгений шагнул к автомату и набрал номер своего домашнего телефона.

Длинный пронзительный гудок словно кнутом стегнул его. Он сгорбился и оттянул вниз холодную трубку. Гудок повторился. Теперь он звучал прерывисто, тревожна, будто сирена "скорой помощи". Евгений ждал: сейчас цокнет, проглотив монету, автомат, и Наташа ответит: "Я слушаю..." - "Я приехал", скажет он. Нет, сначала скажет: "Здравствуй". Нет, "здравствуя" не надо. "Как Людочка, где она?" Фу, черт, Евгений нажал на рычаг и повесил трубку. Спросит; "Зачем вернулся?" Может, сразу поехать домой, без звонка? А вдруг их нет дома? "Что я плету? Почему нет, где ж им быть?"

Он снова достал монету, опустил ее и набрал свой номер. Послышался один гудок, второй, третий, трубку не поднимали. "Спит", - подумал Евгений и представил, как дребезжит телефон в пустом коридоре его квартиры, Наташка ворочается в постели, не хочет подходить, а потом босиком, в ночной рубашке сонно прошлепает по Еоридору и ответит: "Я слушаю". Мысленно ом слышал ее шаги и щелчок выключателя на стене, но в трубке по-прежнему длинно и умыло гудело. Евгений вытер лоб и переложил трубку к другому уху. Автомат щелкнул.

– Да!
– р-аздраженно сказал незнакомый голос.

– Кто это?
– спросил Кудр-яшов.

– А вам кого?
– отозвалась трубка.

– Наталью Егоровну.

– Ее иет. Кто спрашивает?

– Евгений...
– голос его дрогнул.

– Ой, Евгений Матвеевич! А я не узнала. Вы где?

– На вокзале, где ж мне быть!

– Я Света, ваша соседка. А Наталья Егоровна в больнице, с Лодочкой.

– Что с ней?
– прохрипел Кудряшов.

Светлана молчала. Сопела в трубку, причмокивала губами, будто слова выскакивали у нее сами, против ее желания, а она ловила нх и, засовывая обратно, комкала.

– Что с Людой?
– закричал Евгений.

– Ой, вы не пугайтесь, сегодня сделали операцию, с ней Наталья Егоровна ночует там, а меня попросила у вас...
– скороюворкой стрекотало в трубке.

– Ты толком можешь объяснить, что случилось?!
– Евгения бил нервный озноб.

– На велосипедике во дворе каталась, и мотоцикл сбил ее, но вы не беспокойтесь, с ней все в порядке, ножка в гипсе, доктор сказал, все заживет...

– В какой больнице?
– криком прервал ее Кудряшов.

...Машина рванулась с места и закружила по сонным улицам утреннего города. Евгений сидел рядом с водителем и подгонял: "Быстрее, браток, быстрее! Дочка в больнице!" Стрелка спидометра дрожала на цифре 90. Мысли стали какими-то инертными, неподвижными, словно застыли на одном желании скорее попасть в больницу и увидеть дочь. Казалось, что машина едет чрезвычайно медленно, едет не той дорогой и вообще этот молчаливый таксист везет его не туда, куда надо, кружным дальним путем. И весь город, с каменными громадами домов, с зигзагами улиц и переулков, враждебно оскалился, как огромный паук, с единственной целью задержать его. Перед глазами возникало лицо Людочки - бледное, заплаканное. Евгений наклонялся вперед и просил шофера: "Скорей, браток, скорей!"

У больницы он выскочил из машины и бегам устремился к главному входу. Из скверика его окликнули. Кудряшов остановился и увидел жену.

– Наташа?
– удивился, обрадовался и почему-то испугался он.

Евгений знал, что сна здесь, что так или иначе он должен встретиться с ней, но что это произойдет вот так - не ожидал.

Наташа устало поднялась со скамейки и пошла к нему. Платье на ней обвисло, словно было не с ее плеча, лицо вытянулось и заострилось. Он смотрел на жену и не узнавал.

– Женя...
– Наташа положила руки на его плечл и заплакала.
– Не усмотрела я за ней...

Евгений молчал. Первым его желанием, когда он увидел ее, было подойти и сказать: "Прости меня, я был не прав". Он думал над этими словами всю дорогу, представлял, как скажет их и как воспримет их жена, а теперь растерялся. Он привлек ее к себе и погладил по голове.

– Успокойся. Как к ней пройти? Наташа подняла голову, вытерла слезы.

– Она только под утро заснула. А то все плакала... Говорит: папа приедет, он побьет дядю, чтобы больно мне не делал.

– Что... врачи?
– Евгений наклонил голову, чтобы не ей-деть ее глаз.

– Перелом кости на левой ножке... взяли в гипс, говорят, срастется...

– Как же это все?

– На моих глазах... На лавочке сидела около дома, а она на велосипедике... И откуда он взялся на мотоцикле?! Крикнуть не успела...

Евгений прошел к скамейке, сел, закурил. Наташа села рядом. Вид у нее был измученный и виноватый. Хмуро блестели глазницами окон пять этажей больницы, в маленьком сквере было тихо.