Крабат, или Преображение мира

"Вы не дали мне договорить, - сказал Крабат.
– Формула бессмысленна, пока наш мир разделен, пока одни хотят подчинить себе других. Или, если такая формулировка, кажется вам слишком резкой, пока одни получают преимущества за счет других".

"Вы надеваете хомут с хвоста, Сербин, - сказал Каминг.
– То положение в мире, которое вы считаете предпосылкой для использования вашей формулы, может быть достигнуто с помощью вашей формулы, и только с ее помощью. Об этом достаточно наглядно свидетельствует тысячелетний опыт".

Он откинулся назад и вновь сложил пальцы домиком, его оплывшее лицо напряглось и приняло почти аскетическое выражение. Он долго сидел так, застыв, глаза его как бы сделались незрячими, потом аскетическое выражение смягчилось, и лицо стало похоже на лик святого мученика, взор был устремлен в небеса, бесконечно далекие от этого приятного будничного утра. Когда он вновь заговорил, это был уже другой человек.

"Я не понимаю, почему вы считаете, что я способен погубить человечество, заразив его раком. Наоборот, я хочу, чтобы человечество избежало гибели, которая грозит ему от постоянно растущего несоответствия между нравственной зрелостью и уровнем развития техники.

Я христианин, господин Сербин, но и мне пришлось убедиться в том, что вера в Бога не предотвратит катастрофы. Наверное, это и есть божья воля, да исполнится воля Его. Но она неведома нам, и в вашей формуле, если воля Его не будет иной, наше спасение.

Я хочу еще раз подчеркнуть, профессор Сербин: я не знаю, почему выгляжу в ваших глазах чудовищем, ведь именно вам, профессор, я вручаю ответственность за этот мир, я не беру ее на себя. Ваша формула бессмысленна только в одном случае: если ее нельзя применить повсеместно и одновременно.

Я создам для этого все условия, предоставлю всю технику, чтобы обратить формулу в реальность и применить ставшую реальностью формулу. Ваша и моя цель, создать такое общество, в котором никто не будет улучшать свое положение за счет других. Мир счастливых людей, без войн, без борьбы, без революций".

Он поднялся, как будто завороженный неким видением или собственными словами; но потом на его лице вновь возникло выражение смирения, и он произнес взволнованно, почти шепотом: "Да простит мне Бог, если я оскорбил ЕГО своими словами: Вы, Сербин, стали бы богом для этого нового мира.

Я стою на высочайшей вершине, и Он стоит рядом и показывает мне весь мир: Твое есть Царство и сила и слава. И во веки пребудет Райсенберг, и засохнет дерево, на котором он должен висеть".

Крабат поднялся, и тяжесть, свалившаяся на его плечи, снова грозила раздавить его, как бледно-голубой купол Шестого Дня, и вновь рот его был полон песка грозящих преступлений, и вновь освобождающий, но не спасающий крик, и Крабат сказал: "Наша наука оторвалась от жизни. С ее помощью человечество не спасти".

"А с чьей же?", спросил Каминг, сбросив маску смирения и святости. Удар был сделан, шар не попал в лузу. Есть другие игры, и, хотя они производят больше шума, зато промаха не будет. Он нажал на какую-то кнопку и сказал, это должно было прозвучать снисходительно-насмешливо, но безудержная злоба прорвалась наружу:

"И что же, спасение у вас в руках?"

Крабат увидел, что кит выплюнул Иону, и ответил: "Люди, живущие на краю болота, куда постоянно стекает зловонная жижа, постепенно просачивающаяся в их колодцы, вынуждены пить эту тухлую воду и видеть себя такими, какими их отражает эта вода; они считают, что обречены вечно пить болотную воду, а родниковую предначертано пить тем, кто живет рядом с источниками.

Спасение людей, живущих у болота, в том, чтобы осушить его, очистить все стоки один за другим от грязи и завладеть источниками".

"Детские сказки", - насмешливо прошипел ТРЕТИЙ.

"А разве моя формула нужна тебе не для того, чтобы вернуть те источники, которые ты уже потерял, ТРЕТИЙ?"

Услышав свое настоящее имя, ТРЕТИЙ вздрогнул, но не зарычал от ярости, а сказал тихо и мягко:

"Так оно и есть, Сербин".

Вошел Ямато.

"У вас еще есть возможность, Сербин, добровольно отдать то, что вам все равно придется отдать, правда, вы при этом несколько пострадаете", - сказал ТРЕТИЙ.

Он улыбнулся, как улыбнулась бы своей огненной пастью гора над синей бухтой.

И вновь костер. И зажжен факел, и трижды прозвучало: Отрекись!
– но я, привязанный к столбу, не отрекаюсь.

Я не отрекаюсь от своего убеждения, что исследование генов человека дает возможность манипулировать человеком, а это преступление.

Я не отрекаюсь от своего убеждения, что тот, кто делает преступления возможными, сам совершает преступление.

И я кричу в третий раз, что долг мой, открыть любую, пусть самую преступную, формулу хоть на тысячную долю секунды быстрее Райсенберга.

"При чем здесь костер, - насмешливо пробормотал Лоренцо Чебалло.
– Ведь мы с вами не в средневековье. Вам не надо ни от чего отрекаться, я возьму у вас только ваше знание, ваши совесть и мораль останутся при вас".

Здесь действительно ничто не напоминало средневековье: тридцать секунд земли и бетона над этим залом, где воздух чист и свеж, две стены сплошь уставлены книгами, а третья целиком из стекла, за ней огромный аквариум и террариум, полные самых фантастических жизненных форм.

"Разного рода мутанты", объяснил Чебалло, как всегда мрачно. Он показал на куст, на котором вместо листьев были птичьи перья. "Мы еще блуждали в потемках, и, конечно, я не слишком обрадовался, когда узнал, что вы у цели.
– Он пожал плечами.
– Но самое главное, дело сделано. Позже вы мне подробно расскажете, каким путем шли. Для меня это необычайно важно".

Он не хотел, чтобы Крабат дольше разглядывал результаты его неудачных опытов, подвел его к креслу, предложил освежающие напитки и уселся напротив гостя. Он рассматривал Крабата с жадным, но совершенно не личным, а каким-то абстрактным любопытством, Крабату казалось, что на него смотрят не глаза, а высокий и холодный лоб.

"Почему, спросил Чебалло с жадным любопытством, вы не покончили с собой, попав в руки к ТРЕТЬЕМУ? Ведь вы понимали, чем это вам грозит?"

"Я знал, что было изготовлено несколько значков для мнимого конгресса, чтобы ввести меня в заблуждение, ответил Крабат., Чего же мне было бояться?"

Лоренцо Чебалло наклонился вперед, широко раскрыв от удивления глаза: "И вы не боитесь?"

"Я хотел попасть к вам, - медленно произнес Крабат.
– Вы единственный, кто мог быть близко к цели или почти у цели".