Яхек стоит перед зеркалом и вытирает после бритья щеки. Он почти вплотную придвигает свое круглое лицо к стеклу в поисках пропущенных остатков пены и видит при этом свой рот — неправильной формы, беззащитный. И видит, что левый угол рта опускается, благодаря чему лицо его приобретает выражение крайнего презрения, становится жестким и безжалостным, но в то же время решительным. Как странно — на самом-то деле его губы неподвижны: он не чувствует работы мышц, которая необходима для того, чтобы вызвать такое изменение. Вообще-то он много раз упражнялся перед зеркалом, добиваясь такого выражения лица, но ему это еще никогда не удавалось. Он быстро отворачивается от зеркала. Самое лучшее — сейчас же забыть об этом маленьком происшествии.

Придя на службу, он сначала берется за самые срочные дела, потом пьет кофе, намереваясь посвятить остальное время текучке. Он — служащий в главном управлении гигантского концерна по производству и продаже консервов. Положение у него подчиненное, честолюбивых устремлений нет, и он старается привлекать к себе как можно меньше внимания. Именно поэтому при всяких служебных перестановках, награждениях и повышении жалованья коллеги немного побаиваются его. Они привыкли к открытой борьбе, в которой все средства хороши, и поведение Яхека им непонятно. Они предполагают, что у него есть какие-то скрытые ресурсы, о которых они и не догадываются, они не знают, чего от него ожидать, а это порождает злобу. Может, он заведомо настолько уверен в успехе, что не считает нужным участвовать в обычной конкуренции, может быть, он родственник кого-нибудь из директоров и в один прекрасный день неожиданно для всех вознесется к недосягаемым вершинам. Вдобавок хоть Яхек и лишен честолюбивых устремлений, он далеко не лентяй. Правда, дела ему поручаются не слишком ответственные, зато они всегда сделаны вовремя — он просто не может иначе. Другие обычно так стараются продемонстрировать свои деловые качества, что на то, чтобы работать, их уже не хватает. Сколько раз случалось, что господа с самого верха обращались за какими-нибудь срочными данными и все оказывались не на высоте, только ничтожный Яхек, вопреки собственному желанию, мог тут же сообщить требуемые сведения. Это вызывает враждебность, которая неизменно разбивается о терпение Яхека.

За работой Яхеку удалось забыть утреннее происшествие, но за кофе это было уже труднее. И вот он сидит с чашечкой в руке, уставившись в пространство, — пришло время осмыслить этот неприятный факт. «Хорошо, — думает он, ставит чашечку на стол, принимает рабочую позу и начинает рассуждать: — И что же все-таки произошло? Каждый день я бреюсь без всяких неприятностей… обыденность — величайшее счастье… и вдруг — такое. Может, это связано со временем года? Декабрь — самый темный месяц, тревожное время всяких праздников. Кроме того, уже целый месяц льет дождь. По утрам в темноте, под дождем идешь на работу, по вечерам в темноте, под дождем возвращаешься домой; это как-то угнетает». 

Он чертит квадратик на лежащем перед ним листе бумаги. Потом делает из квадрата куб, пристраивает к нему еще несколько кубов. Надо же — видеть в зеркале, что рот у тебя искривился, а на самом деле не подвижен. Но ведь этого не может быть! Даже непроизвольное, рефлекторное движение всегда ощущается. Но самое главное, пожалуй — это выражение лица. Угроза и без того сомнительному будущему.

Он — в уборной, в конце коридора. Долго смотрит в зеркало на свой рот, медленно отводит глаза, потом снова бросает быстрый взгляд в зеркало. Рот пухлый, бесформенный, как всегда. Он стоит в полной тишине, никакие звуки сюда не проникают. Тишина нежно звенит у него в ушах. «Я есть, — думает он, — я есть; все совершенно обычно, и да будет так. Со мной ничего не может произойти — я этого не хочу, я этого не заслужил. Так пусть же все остается по-прежнему». Услышав, что кто-то, насвистывая, отворяет дверь, Яхек начинает судорожно вытирать руки.

— Ах, вот как, Яхек, — говорит вошедший. — Так ты, значит, стоишь себе и вытираешь руки?

Яхек кивает, в глотке у него пересохло: что подумает о нем этот человек?

— Так-так, — говорит тот, — руки, значит, вытираешь, ха-ха.

Он открывает дверь одной из кабинок, насмешливо оглядывая Яхека. Яхек отвечает ему самым дружелюбным взглядом, на какой он способен, он не знает, что сказать, да, и не уверен, что тут вообще стоит что-то говорить. Он видит, как усмешка медленно сползает с лица сослуживца.

— Да что ты, — говорит сослуживец, — я же ничего плохого не имел в виду, просто пошутил.

Он еще раз удивленно оглядывает Яхека и исчезает в кабинке, быстро закрыв за собой дверь. Яхек не понял последней фразы, он продолжает вытирать руки и случайно взглядывает в зеркало. Он видит жесткое, волевое лицо, теперь уже и другой угол рта опущен.

Парализованный страхом, он смотрит в зеркало, медленно глотает слюну. Он видит, как движется адамово яблоко, но рот, точно застыв, сохраняет форму.

Он смутно сознает, что это явление должно быть исследовано. Медленно открывает рот; рот в зеркале тоже открылся, но линия сохраняется, теперь его рот похож на серп луны в последней четверти, с этих жестких извилистых губ может слететь только проклятье или приказ. Он чувствует, что земля уходит у него из-под ног, хватается за раковину и закрывает глаза. Когда он снова открывает их, рот в зеркале такой, каким был всегда, кошмарное видение исчезло.

Все снова как обычно. Он держит руки под струей холодной воды и ждет, пока пройдет сердцебиение. Он слышит, как человек в кабинке спускает воду, и поспешно покидает уборную. Вернувшись в отдел, он старается незамеченным прокрасться к своему столу. Лежащие перед ним бумаги кажутся чужими и странными, цифры и буквы не образуют больше чисел и слов, а как будто превратились в бессмысленные каракули, нацарапанные без всякой связи друг с другом. Он не может спокойно думать, все попытки рассуждать логически подавляются одной всепобеждающей мыслью: то, что произошло сегодня утром за бритьем, не было случайностью, это явление повторилось и вполне возможно, что оно будет повторяться снова и снова. Пока еще ничего не случилось, но если так пойдет и дальше, он погиб, это несомненно.

Весь остаток дня он сидит, низко склонившись над бумагами, приложив руку к губам, как будто с головой ушел в работу. Хаос у него в мозгу приобретает все более устрашающие формы, иногда ему хочется громко застонать, но он сдерживается. В пять часов, закутав подбородок в кашне, он отправляется домой. Идет дождь; не разбирая дороги, Яхек ступает по лужам, ноги у него промокли и застыли. Дома он, пряча лицо, просит квартирную хозяйку на этот раз подать обед ему в комнату. Она согласна, но предупреждает, что это только в виде исключения. Съев мясо, он вываливает остальное в целлофановый мешочек, намереваясь выбросить его завтра и избежать, таким образом, язвительных вопросов мефрау Крамер. «Может быть, мне пойти к врачу, — думает он, — хотя, причем тут врач?» Он старательно отворачивается от зеркала над умывальником.

Беспокойно меряет он шагами комнату, садится и снова встает. Как жаль, что умер его старший брат, он всегда умел найти выход из положения. Слезы наворачиваются ему на глаза, он чувствует, что надо взять себя в руки, но не знает, как это делается. «Лягу спать, — думает он, — завтра все пройдет, все снова придет в норму. Может быть, я застудил мышцы лица, я никогда не слыхал о таких случаях, но, наверное, это бывает». Он раздевается и ложится в постель, не почистив на ночь зубы. Он лежит с поднятыми коленями и ждет, когда придет сон, но сон не приходит, мысли скачут в диком круговороте, от которого его физически тошнит.

Но все-таки надо заснуть! Вдруг он вспоминает, что в шкафу у него есть снотворное, ему выписали его полтора года назад, когда он был так потрясен смертью брата. Он встает и лезет в шкаф, где каждая вещь лежит на своем определенном месте. Не зажигая света, подходит к умывальнику, наливает стакан воды и развертывает пакетик. Но когда он хочет принять порошок, то оказывается, что в пакетике ничего нет: возясь в темноте, он все просыпал по дороге. Твердо, решив не смотреть в зеркало, он дергает за шнурок и при ярком электрическом свете открывает второй пакетик. Хотя руки у него сильно дрожат, ему удается на этот раз высыпать поблескивающий порошок себе в рот. Он берет стакан с водой, чтобы запить, при этом случайно взглядывает в зеркало и видит то, что, в общем-то, ожидал увидеть — этот скотский рот. Может, он уже давно с таким ртом? Он смотрит на себя, похолодев, в желудке у него сосет.

— Господи Иисусе, — говорит он; его рот движется, произнося эти слова, презрительно опущенные углы губ говорят ему, что этот новый рот пришел к нему, чтобы остаться. «Я не могу больше жить», — думает он в панике. Он проглатывает порошок, запивает водой, трясущимися руками открывает еще два пакетика и их содержимое тоже высыпает себе в рот. Он гасит свет и идет спать, но, передумав, возвращается, чтобы принять четвертый порошок полумерами здесь не обойтись.

На следующий день Яхек просыпается около полудня с тяжелой головой. Он еще с полчаса лежит в постели, приходя в себя и собираясь с мыслями. Ну вот, проспал, в отделе, небось, переполох: за все годы службы не пропустил еще ни дня, только два раза, когда ходил на похороны. Он удивлен, что его это не беспокоит: он не знает, что безразличие — побочное действие снотворных порошков. Умываясь, Яхек снова видит рот. Теперь он уже не так испуган, может, со временем ему удастся привыкнуть?