Крах СССР

Если это достигается, эта сторона теряет очень большую часть своих символических ресурсов. В обычном праве, а сейчас все больше и в формальном международном праве, страна, лишенная статуса цивилизации, практически перестает быть субъектом права. На деле до сих пор действует разработанная еще Дж. Локком презумпция естественного права цивилизованного государства вести войну с варварской страной, захватывать ее территорию, экспроприировать ее достояние (в уплату за военные расходы) и обращать в рабство ее жителей.

Крайней степенью лишения страны статуса цивилизованной является ее квалификация как «страны-изгоя» или, как в случае СССР, «империи зла». Такие кампании достигают успеха в том случае, когда в стране возникает влиятельная общественная группа, воюющая на стороне противника, а-в редких удачных случаях, когда такая сила возникает в лоне власти. Это и произошло в СССР.

Весь XIX в., а потом и в XX в. в России (СССР). споры шли в основном о проекте модернизации, т..е. о развитии во взаимодействии с Западом; но уже у большевиков в картине мироустройства на арену выходят цивилизации Востока. Цивилизационное строительство СССР шло под влиянием концепции евразийства — учения, в котором был систематизирован и «онаучен» длительный опыт формирования и развития Российской империи как евразийской цивилизации.

A.C. Панарин в своей последней книге сделал вывод, что и в основе кризиса последних двух десятилетий лежит цивилизационный конфликт. Он писал: «Народ по некоторым признакам является природным или стихийным социалистом, сквозь века и тысячелетия пронесшим крамольную идею социальной справедливости… А следовательно, и «советская империя» есть не просто империя, а способ мобилизации всех явных и тайных сил, не принявших буржуазную цивилизацию и взбунтовавшихся против нее… Именно совпадение коммунистического этоса советского типа с народным этосом как таковым вызвало величайшую тревогу Запада перед «русским вызовом» Были в прошлом и возможны в будущем и более могущественные в военном отношении и при этом враждебные Западу империи. Но они не вызывали и не вызывают такой тревоги на Западе» [136, с. 156].

Как же определялись в вопросах цивилизационной идентичности России во время перестройки? Среди идеологов антисоветского проекта бытовали три версии.

Первая из них гласила, что Россия не является ни самостоятельной цивилизацией, ни частью иной большой цивилизации, она выпала из мирового цивилизационного развития и осталась в состоянии варварства.

Эту мысль проводил А.Н. Яковлев. Он писал: «На Руси никогда не было нормальной, вольной частной собственности… Частная собственность— материя и дух цивилизации… На Руси никогда не было нормальной частной собственности, и поэтому здесь всегда правили люди, а не законы».

Никогда не было… Значит, речь не о «большевиках». А.Н. Яковлев представлял реформу как «Реформацию России»— попытку политическими средствами превратить ее в цивилизованное общество. Не было никогда в России «материи и духа цивилизации»— а теперь будет! При этом речь здесь уже не идет о выпадении из цивилизации на период советского строя, а именно о том, что «духа цивилизации» здесь не было никогда.

Философ В.М. Межуев писал в важной книге времен перестройки («Освобождение духа»): «Согласование нашей культурной традиции с тем цивилизационным путем развития общества, на который мы все-таки должны вступить, но пока еще никак вступить не можем, и есть, видимо, та главная проблема, которая сегодня встала перед нами в своем полном объеме и во всей своей сложности…

Современная цивилизация опирается на традиции, идущие, как известно, от европейской средневековой «бюргерской» (городской) культуры с ее цеховой автономией ремесел, торговли, финансов, образования, науки, постепенно отделившейся от традиционной культуры земледельческих обществ с их натуральным хозяйством, патриархальным образом жизни, государственным патернализмом и обособленной духовной Жизнью господствующих слоев общества… Мышление, психология товарного производителя — нечто совсем иное, чем мышление крестьянина, занятого натуральным производством. Одно дело видеть в хлебе — каравай, в корове — Зорьку, в козе — Машку; совсем другое — видеть в них и стоимость, измеряемую денежными знаками… И такое меркантильное, прагматическое, расчетливое отношение к земле намного полезнее для той же земли, чем простое чувство естественной сращенности с ней, якобы генетически врожденное каждому крестьянину» [111].

Это рассуждение в духе евроцентризма, согласно которому есть одна правильная цивилизация (Запад), на матрицах которой все остальные культуры ведут доводку своих институтов и структур. Это представление уже преодолено и на самом Западе, хотя и применяется в идеологических и политических целях. У К. Леви-Стросса, виднейшего ученого XX в., изучавшего контакты Запада с незападными культурами, читаем: «Не может быть мировой цивилизации в том абсолютном смысле, который часто придается этому выражению, поскольку цивилизация предполагает сосуществование культур, которые обнаруживают огромное разнообразие; можно даже сказать, что цивилизация и заключается в этом сосуществовании. Мировая цивилизация не могла бы быть ничем иным, кроме как коалицией, в мировом масштабе, культур, каждая из которых сохраняла бы свою оригинальность… Священная обязанность человечества — охранять себя от слепого партикуляризма, склонного приписывать статус человечества одной расе, культуре или обществу, и никогда не забывать, что никакая часть человечества не обладает формулами, приложимыми к целому, и что человечество, погруженное в единый образ жизни, немыслимо» [218].

Вторая версия состояла в том, что Россия (СССР) представляет собой цивилизацию, но изначально антигуманную и тоталитарную. Философ А.И. Ракитов (позже — советник Б. Ельцина) так излагал «особые нормы и стандарты, лежащие в основе российской цивилизации»: «Ложь, клевета, преступление и т. д. оправданны и нравственны, если они подчинены сверхзадаче государства, т. е. укреплению военного могущества и расширению территории». Он радовался уничтожению СССР: «Самая большая, самая жестокая империя в истории человечества распадается».

А.И. Ракитов подчеркивает, что патологическая жестокость якобы была изначально присущим качеством государства России: «Надо говорить не об отсутствии цивилизации, не о бесправии, не об отсутствии правосознания, не о незаконности репрессивного механизма во времена Грозного, Петра, Николая I или Сталина, но о том, что сами законы были репрессивными, что конституции были античеловечными, что нормы, эталоны, правила и стандарты деятельности фундаментально отличались от своих аналогов в других современных европейских цивилизациях» [152]. В этой версии перестройка видится не как переход из варварства в цивилизацию, а как смена типа цивилизации, «вступление в Запад».

Третья версия, самая мягкая, сводилась к тому, что Россия была и есть часть Запада. Она лишь отклонилась от «столбовой дороги» из-за советского эксперимента, и теперь надо прилежно учиться у Запада, чтобы наверстать упущенное за 70 лет.

Эта версия была сформулирована уже в 60-е годы XX в., во время «оттепели». П. Вайль и А. Генис показывают это в книге «60-е. Мир советского человека», где описаны умонастроения «кухонь» интеллигентской богемы, чьим идеологом и пророком стал И. Эренбург (его они уподобляют апостолу Павлу): «Спор об отношении к западному влиянию стал войной за ценности мировой Цивилизации. Эренбург страстно доказывал, что русские не хуже и не лучше Запада — просто потому, что русские и есть Запад».

В совокупности все три версии с конца 80-х годов XX в. господствуют в «гуманитарном» дискурсе и постоянно подпитываются заявлениями авторитетных интеллектуалов. Они служат важным оправданием уничтожения СССР как «империи зла».

И нас не должно удивлять, что в цивилизационной войне против России в конце XX в. объединяются антикоммунисты и люди, «взращенные» КПСС, вроде М.С. Горбачева и А.Н. Яковлева [88] . Поэтому пути прошли еврокоммунисты Западной Европы, а за ними и советские «коммунисты с человеческим лицом».

88

То же самое наблюдалось и. в начале XX в., с тем отличием, что тогда социалисты и правые буржуазные идеологи были по разные стороны баррикады в социальных вопросах. Как вспоминает меньшевичка Лидия Дан, сестра Ю. Мартова, в 90-е годы XIX в. для студента было «почти неприличным» не стать марксистом. Особую роль в формировании мировоззрения меньшевистской молодежи сыграли марксистские произведения Г.В. Плеханова. Историк меньшевизма Л. Хеймсон пишет: «В этих работах молодежь, пришедшая в социал-демократию, нашла опору для своего бескомпромиссного отождествления с Западом и для своего не менее бескомпромиссного отвержения любых форм российской самобытности».