Крах тирана

Сен-Жермен продолжал свои поиски, продолжая разговаривать с Калушкиным.

– Припомните, мсье, вы тогда замещали камергера Куракина, русского посланника в Париже.

– Дьявол! – чертыхнулся про себя Калушкин, припоминая, что он и в самом деле некоторое время замещал Куракина. Но при чем тут Сен-Жермен?

– А очаровательная мадемуазель Луиза, – продолжал Сен-Жермен, – к которой вы были так неравнодушны, тайно привела вас на магический сеанс, чтобы восточный чародей узнал ваше будущее – не улыбнется ли вам счастье сделаться настоящим посланником?

– Так это были вы? – изумился Калушкин, вспомнивший и кокетливую Луизу, с которой вскоре после того расстался, заподозрив в ней подсадную утку и опасаясь шантажа. Вспомнил он и тот сеанс, на котором чародей каким-то волшебством заставил помутнеть воду в хрустальном кубке и прочел в явившихся знаках, что Калушкин точно станет посланником, только не в Париже.

– Вы признаете, что я оказался прав? – усмехнулся Сен-Жермен, разглядывая очередное сокровище.

– Сбылось, – развел руками Калушкин.

– А если вы полагаете, что я прислан сюда шпионить, то вынужден вас разочаровать. Интересы Франции и короля, разумеется, превыше всего, но это политика, а меня интересует чудо.

– Чудо? – не понял Калушкин.

– Именно, мсье, – кивнул Сен-Жермен, разочарованно откладывая очередной солитер. – Вы что-нибудь слышали о величайшем бриллианте на свете? Почти в двести карат и ограненном в виде розы?

– Признаться, ничего, – пожал плечами Калушкин.

– Это не только чудо, – снова понизил голос Сен-Жермен, – но также и величайшая тайна. Раньше он сиял над троном государя между двумя павлинами, однако теперь его там нет. Но я чувствую, что этот великий камень где-то здесь, поблизости, я ощущаю его магическую силу, но все делают вид, что его не существует.

– Вы собираетесь его украсть? – спросил Калушкин.

– Это невозможно, – с сожалением ответил Сен-Жермен. – Это все равно, что украсть собственную голову у самого себя. Во всяком случае все, кто им обладал, начиная с Бабура, основателя империи Великих Моголов, кончали несчастливо. Однако я в некотором смысле состою на службе у Надир-шаха, и его величество желает, чтобы я нашел этот легендарный бриллиант. Но я найду его не для шаха, а чтобы попытаться раскрыть тайну, которая творит великие несчастья.

– На что вам такие беспокойства, если, как говорят, вы можете без труда делать золото? – спросил Калушкин.

– Золото – пыль, – покачал головой Сен-Жермен. – Оно появляется очень просто.

– Тогда расскажите – как? – любопытствовал Калушкин.

– Вам я открою самый легкий способ, – сказал Сен-Жермен. – Тот же, которым воспользовался Надир.

– В чем же он заключается? – не понимал Калушкин.

– Разгромите Надира и заберите его казну, – развел руками Сен-Жермен.

– Легко сказать, – разочарованно произнес Калушкин.

– Другие способы куда труднее, – улыбался Сен-Жермен. – Для этого требуются знания, которые способны свести с ума кого угодно. Я несколько раз был у этой пропасти. Но пока Господь меня уберег.

– Все они тут помешаны на сокровищах, – заключил про себя Калушкин. – Однако важнее всего – сведения. Они – те же сокровища. Добыть, утаить и употребить когда следует. Тогда и держава будет в благополучии.

– Мсье Калушкин, – снова заговорил Сен-Жермен. – Как вы полагаете, можно ли сделать так, чтобы камни исчезли?

– Побойтесь бога, – ответил растерянно Калушкин. – У нас за это на кол сажают.

– А если так? – Сен-Жермен зажал в руке изумруд, а когда раскрыл ладонь – на ней сиял рубин с голубиное яйцо.

– Бесовские затеи, – перекрестился Калушкин.

– Наука! – поднял палец Сен-Жермен. – Всего лишь наука, в сравнении с которой все богатства Моголов – жалкий мираж. А суеверия плодят лишь нищету.

Когда он снова раскрыл ладонь, рубин сменился сверкающим бриллиантом.

– Что-то теперь будет? – размышлял Калушкин, стараясь скрыть свое изумление и сожалея, что не владеет искусством делания золота, чтобы оплачивать услуги приближенных к Надир-шаху осведомителей.

Но и без того Калушкину было что сообщить начальству и о чем предупредить Государственную коллегию иностранных дел. Мысленно он уже подготовил донесение в самых тревожных тонах, где растущая сила шаха соседствовала с растущей опасностью для России. Он мог бы воспользоваться тайнописью и приготовить срочный пакет экстренной важности. Но Калушкин не знал, с кем его отправить. Он и в Персии соблюдал особую осторожность, а довериться кому-то здесь и вовсе было невозможно. Калушкин решил дождаться удобного случая или вовсе отложить это дело до возвращения в свою резиденцию в Персии.

Те, кто описывал содержимое казны, очень утомились. Перед ними вырастали груды немыслимых ценностей, и они опасались ошибиться в подсчетах. Но делать было нечего – так они бы просидели тут не одну неделю. Чиновники принялись считать каратами, затем перешли к мискалям, которые были равны по весу маленькой золотой монете. Но и это не особенно ускорило дело. Тогда обычные драгоценности стали считать харварами – примерно равными весу трех человек при оружии, и для этого нашлись большие весы. А золотые рупии и вовсе считали курурами – по пятьсот тысяч штук.

И только Сен-Жермен неустанно продолжал свои разыскания, увлеченный страстным желанием увидеть таинственное чудо света. В конце концов отступил и он. Ему попалось несколько весьма достойных экземпляров, способных украсить корону любого монарха, но заветного камня в сокровищнице не оказалось.

Однако Сен-Жермен был полон решимости продолжать поиски, даже если бы для этого пришлось перевернуть весь дворец, включая считавшийся неприкосновенным гарем.

Глава 6

Ибрагим-хан, брат и наместник Надир-шаха, имел титул вали – второго человека в государстве. Вали имел своим местопребыванием Тебриз и считал себя правителем всего Кавказа. На самом деле ему подчинялось только Закавказье. В Дагестане же с его властью скрепя сердце считались только владетели прибрежной полосы Каспия.

Завоеванные в 1722 году еще Петром I, эти земли и несколько персидских провинций были отданы Надир-шаху по Гянджинскому договору 1735 года императрицей Анной Иоанновной. Взамен она ожидала обещанной шахом помощи в войне России с Турцией, но толком ничего не дождалась, хотя после заключения договора русские крепости в Дагестане были срыты, а в Кизляре, на границе, основана новая. Сочтя себя обманутой, императрица горько сожалела о том, что доверилась коварному шаху, а не исполнила то, что обещала – продолжить дело своего великого дяди Петра I. После смерти императора многие говорили о «Завещании Петра», по которому империя должна была стать главной мировой державой и выйти к теплым морям, в которых русские солдаты «омоют свои сапоги». Это завещание не было обнародовано, но, даже если его и вовсе не было, суть его была ясна всем. Уступки Анны Иоанновны явно противоречили чаяниям Петра, но она решила пожертвовать частью побережья замкнутого Каспийского моря, чтобы утвердиться на море Черном, где открывались пути к другим морям и странам.