Крах тирана
Шрифт:
Насакчи надел на руку скребницу, похожую на ту, которой чистят лошадей, но эта была утыкана острыми шипами. Феррахи подхватили истекавшего кровью Мусу-Гаджи, и насакчи прошелся скребницей по его спине.
У Мусы-Гаджи помутилось в глазах, и он потерял сознание.
Когда его обдали холодной водой и он снова открыл глаза, перед ним стоял сам Надир-шах. Он оглядел запачканные кровью стены и усмехнулся:
– Какой чудесный цвет! Он напоминает рубины моей короны.
– Молчит, как каменный, – оправдывался визирь.
Надир-шах вгляделся в Мусу-Гаджи и произнес:
– Это ничтожество надеется умереть мучеником. Но мы не окажем ему такой чести.
–
– Этот кусок мяса, годный лишь на обед голодным псам, решил учить владыку мира! – расхохотался Надир-шах. – Но если он выживет, я приглашу его на свадьбу. Он будет у меня самым почетным гостем. Пусть увидит мою свадьбу с Фирузой, которую я сыграю на руинах его свободного Дагестана.
– Ты ничего не понял, – сказал Муса-Гаджи, напрягая последние силы. – У нас не отдают свободных девушек за презренных рабов. Даже если они носят короны и называют себя повелителями вселенной.
Ошеломленный крепостью духа человека, находящегося на волосок от смерти, Надир-шах не сразу нашелся что ответить. А шахский визирь и палачи в ужасе закрыли руками глаза и уши, стараясь показать, что они ничего не видели и не слышали. Стать свидетелем такой неслыханной дерзости, такого оскорбления священной особы означало подписать себе смертный приговор.
Придя в себя, Надир-шах вырвал у ферраха кнут и в бешенстве обрушил его на Мусу-Гаджи.
– Рабство будет клеймом, которое я выжгу на Дагестане, – ревел Надир-шах. – И на каждом из тех, кто не признает моей власти!
Но Муса-Гаджи его уже не слышал. Он не чувствовал боли. Он лишь видел светлый лик прекрасной Фирузы, которая улыбалась ему из темноты.
Мусу-Гаджи вновь и вновь окатывали холодной водой, и феррахи не переставали упражняться в своем кровавом ремесле. Но все их усилия оказались тщетны. Убедившись, что душа Мусы-Гаджи вот-вот покинет его изувеченное тело, визирь велел феррахам убираться. А Мусу-Гаджи снова поручил стараниям Сен-Жермена.
Француз не верил, что Мусу-Гаджи можно вернуть к жизни, но оказалось, что он все еще жив.
Глава 75
Близился час выступления армии Надир-шаха, задумавшего навсегда покорить или вовсе уничтожить горцев. Уже собрались в назначенных местах все полки. Неясным оставалось лишь одно – кто поведет правое крыло армии?
Лазутчики, которых во множестве посылали в горы, почти не возвращались. А те, кто приходил обратно, доносили не о выведанных дорогах, а о том, что горцы повсюду готовятся к сражениям.
Шахман ссылался на то, что лишь слышал об удобных проходах, но сам там не был, поэтому не мог сказать, пройдут ли там артиллерия и большие обозы. Не мог он точно назвать и число горцев, готовых сражаться с Надиром. Их было меньше, чем воинов у Надира, но в горах количество не всегда имело решающее значение, о чем свидетельствовала печальная судьба брата Надир-шаха.
Шахман, даже если бы знал дороги, не стал бы об этом говорить. Что там случится в горах – одному Аллаху известно, а прослыть предателем, который привел на родную землю безжалостного врага, ему вовсе не хотелось. Он был не прочь воспользоваться плодами победы Надир-шаха или приписать себе тайную деятельность, приведшую к его поражению. Но и то, и другое требовало его участия. И Шахман вспомнил про схваченного каджарами Мусу-Гаджи. Он не совсем понимал,
что там случилось в гареме, но в том, что Муса-Гаджи знает в Аварии каждую тропинку, Шахман не сомневался. Не сомневался он и в том, что Муса-Гаджи скорее умрет, чем станет проводником вражеских войск, но все же рассказал визирю о возможном проводнике.Визирь в ответ лишь криво усмехнулся, вспомнив, что творили феррахи с горцем и что из этого получилось. А вернее – не получилось.
После встречи с Ширали, выдававшим себя за нищего слепца, Калушкин попытался вызнать при дворе, что произошло с Мусой-Гаджи. То, что он узнал, Калушкина ужаснуло. А кроме того, сильно встревожило: ведь он вел с Мусой-Гаджи предосудительные разговоры о возможном союзе России с горцами против Надир-шаха. И если бы при шахском дворе об этом стало известно, а мало ли чего человек не скажет под изощренными пытками, то служебные интересы Калушкина могли сильно пострадать. Да и сам он уже не мог бы чувствовать себя в безопасности.
– Любовь! – чертыхался про себя Калушкин. – А вон каким боком все обернулось! Вызволить бы этого абрека, да как? Тут и дружок его со своим маскарадом вряд ли поможет. А попробовать все же стоит.
Услышав, что лекарем к Мусе-Гаджи приставлен Сен-Жермен, Калушкин решил начать с француза. Тот говорил о Мусе-Гаджи охотно, но все больше в романтических тонах, для усиления чего приводил ужасные сцены пыток, которые выдержал благородный горец. Калушкин весь извелся, пока дождался от Сен-Жермена сожаления, с которым тот упомянул о трагическом финале любовной драмы.
– Вот и я о том же, – вклинился в пространные рассуждения француза Калушкин. – Не взяли бы его, так и не мучился бы. А пассии его каково? Слезами, небось, изошла. То ли невеста, то ли вдова – вот уж поистине гримаса фортуны.
– Признаться, мсье, хотел бы я быть на его месте, – вздохнул Сен-Жермен, считавший себя в некотором смысле романтиком.
– И чтобы в зиндане тоже? – сомневался Калушкин. – И чтобы скребницами по шкуре?
– Нет уж, мсье, – ответил Сен-Жермен. – Похищение из гарема и пасторальная любовь под вершинами Кавказских гор – это еще куда ни шло. Но эти палачи со своими крюками… Это же банальное варварство, мсье.
– Да еще как больно, – добавил Калушкин. – Надеюсь, хоть средства ваши волшебные дают ему облегчение.
– Облегчение не отменяет новых пыток, – мрачно произнес Сен-Жермен. – Другой на его месте был бы посговорчивее… А кстати, мсье, я слышал, произрастает в этих местах одно редкое растение… Сок его должен радикально усилить эффект моих ранозаживляющих снадобий.
– На базаре тьму всяких трав продают, – сказал Калушкин.
– Не составите ли мне компанию? – предложил Сен-Жермен.
– Отчего же, – согласился Калушкин, вспомнив о том, что на базаре может оказаться и приятель Мусы-Гаджи. – С превеликим удовольствием.
Ширали употребил все свои способности, чтобы узнать о судьбе друга. Нашел он и харбукца Юсуфа, который готов был ему помочь, хотя и не знал, как это сделать. Но однажды к оружейнику явился шахский придворный – починить перед походом в горы свой дорогой пистолет. И придворный этот оказался весьма словоохотлив. Юсуф убеждал его, что пистолет редкой красоты, работа требуется тонкая, не на один день, а тем временем угощал его вином и старался разговорить. От него оружейник узнал много важного. А затем и Ширали стало известно, что Мусу-Гаджи заключили в зиндан, палачи Надир-шаха пытались у него что-то узнать, но Муса-Гаджи выдержал все пытки и ничего не сказал.