Крамола. Книга 1

Неизвестно, что случилось бы в центре Березина, если бы русский поручик не приказал открыть огонь по скоту. Итальянцы били из-за заплотов, сваливая тощих животных на грязный лед. Через минуту улица покрылась вздыбленными ребристыми коровьими боками, словно опрокинутыми долбленками, и по ним, как по барабанам, галопом проскакал табун одуревших лошадей.

… Березино брали с ходу, развернувшись за околицей в густую цепь. Колчаковцы знали, что часть отряда находится далеко в тайге, и не ожидали скорого нападения. Отрезанные от Есаульской дороги, они, отстреливаясь, стали беспорядочно отступать. Сначала их били прямо на улицах, уже очищенных жителями от мертвого скота, вытаскивали из подполов и сараев, доставали с крыш, потом погнали в Свободное. Лобытов задержался со взводом прочесать окрестности, Андрей же продолжал с остальными преследование.

Когда Березино полностью освободили, Лобытов заспешил вслед за Андреем. Но прежде нужно было распорядиться насчет восьмерых пленных итальянцев, которые, став вдруг какими-то вялыми, будто заморенные телята, конечно же, помешали бы боевому маневру.

Народ уже выбирался из погребов и бань, заполняя улицу, таращил глаза на разгоряченных перестрелкой партизан.

— Кто отведет пленных в Свободное? — крикнул Лобытов, оглядывая жителей.

Люди молчали, жались друг к другу — старики, старухи, ребятишки.

И вдруг вывернулся кто-то в длинном тулупе без рукавов.

— Я! — закричал он. — Дай ружье! Я отведу!

Лобытов глянул на добровольца; отметив в его зрачках какой-то блеск, вынул затвор из трофейной винтовки, подал в руки:

— Веди!

А сам пошел со взводом на Свободное.

Ленька-Ангел выстроил итальянцев в затылок друг другу, сам занял место сзади и повел. Березинские провожали его немигающими, будто иконописными глазами.

А Ленька привел пленных на берег Кровавого оврага, откуда совсем недавно развезли и схоронили порубленных партизан, поставил на самый край обрыва и торжественно объявил:

— Привел я вас. А уж далее-то сами полетите. Я ангел! Ангел!

И переколол всех штыком.

33. В ГОД 1920…

То, что он теперь свободен и будет жить, Андрей понял лишь в тот момент, когда в кабинет ворвался Тарас Бутенин и стал обнимать его, дурачась и покряхтывая от радости.

— Я же верил! Верил! Вот она — революционная справедливость! А то как же так: героя войны, заслуженного краскома — и к стенке?! Кто ж тогда воевать будет? Контру добивать на всех фронтах?! Я верил! Верил!

«Неужели опять жить? — думал Андрей с каким-то непривычным разуму чувством. — Жить, жить…»

Снова — жить! В который раз? И опять он — никто! Как после «эшелона смерти», как потом, после ухода из Есаульска в восемнадцатом. Значит, опять надо подниматься из небытия, куда-то идти, что-то делать? А куда? Впрочем, известно — куда. Идти надо до конца… А где он, этот конец, где и в чем его суть, если не в смерти?!

Дурашливый смех Бутенина, его медвежьей силы руки мешали Андрею.

— Слышь, Николаич! A представляешь, лет эдак через полсотни как мы будем вспоминать, а? — хохотал Тарас. — Как я тебя под конвоем, а? Как ты от меня деру дал! Как мы с тобой по степи-то, по костям. Ужас! Вот умора будет, Николаич!..

Пришел наконец Шиловский. Озабоченно порылся в сейфе, затем сел за стол и надел пенсне. Бутенин вытянулся, и остатки веселости медленно сходили с его лица.

Шилрвский поворошил бумаги и взялся накручивать телефон. Говорил с кем-то коротко и односложно, больше слушал и записывал. Несколько раз Андрей чувствовал на себе его взгляд и поднимал голову.

Наконец Шиловский положил трубку и улыбнулся.

— Чем же вы опечалены так, Андрей Николаевич? Вас хорошо принял товарищ Троцкий. И вообще все складывается для вас неплохо.

— Неплохо? — переспросил Андрей.

— Думаю, да, — Шиловский написал что-то на листке, протянул Андрею: — Сейчас ступайте в Ревтрибунал. Там получите все необходимые бумаги, мандат… Да и переоденут вас там же. Возможно, и переобуют, если у них сапоги есть. Недавно еще были. Там же получите охрану. Берите же, ну?

Он протягивал сложенный вдвое листок.

— Зачем?.. Сапоги, охрана… Зачем? — спросил Андрей.

— Затем, что вы утверждены председателем ревтрибунала по освобожденным районам Восточной Сибири, — улыбнулся Шиловский. — Ну, берите же! У меня рука отсохнет!

— Я? — Андрей встал. — Мне судить? Меня назначили судить?!

— И не только судить, — уточнил Шиловский. — В трибунале получите все инструкции. У них свое ведомство, так что отдаю вас…

Он подошел к Андрею и засунул бумагу в нагрудный карман, прихлопнул клапан.

— Судить… А кого? За что?..

Конец первой книги

РОССИИ КРЕСТНЫЙ ПУТЬ

Литературный вечер в универсальном Дворце спорта «Крылья Советов» на окраине Москвы. Идет разговор о прошлом, настоящем и будущем России. И вдруг на сцене появляется… гусляр. Замерли пять с лишним тысяч человек в огромном зале. Под переливчатые звоны звучат обжигающие слова, зовущие Русь к единению. Композиция для старинного народного инструмента на темы из современного романа…

Так «Крамола» Сергея Алексеева начала свою жизнь и в музыке. Позднее мне доводилось слышать эту композицию на других вечерах, например в Ленинграде. Все тот же потрясающий эффект сочетания «преданий старины глубокой» с острейшими проблемами современности…

В этом видится мне и стержневая линия творчества молодого прозаика Сергея Алексеева. Его еще ик «поколению сорокалетних» не отнесешь, а за плечами — три крупных романа: «Слово», «Рой» и «Крамола», опубликованных в журнале «Наш современник», повести, рассказы. Серьезный, сложившийся писатель. Историк по складу души. Исследователь современности.

Вот и роман «Крамола» — это взгляд человека 80-х годов нашего столетия на историю России советской. Основные события романа развертываются в период гражданской войны и после нее. Но ретроспектива уходит глубже — вXIX век, когда дворянская семья Березиных переселяется на вольные земли Сибири (Березин-старший бредил примером американских фермеров), и в совсем уж далекийXII век — к походу князя Игоря Святославича против половцев (именно на этих страницах романа черпал вдохновение гусляр Геннадий Лавров).

Писатель ищет ответы на вечные вопросы: что с нами происходит? кто виноват? что делать?

Великая смута в считанные годы разметала и почти полностью уничтожила старинный род. Вчерашний гимназист, мечтавший преподавать историю, становится воином. Если бы только воином — защитником, опорой слабых, обиженных, обездоленных. Так ведь нет, Андрей Березин становится и невольным убийцей — не только подчиненных ему красноармейцев (которых он, боясь, что его сочтут предателем и, за это расстреляют заложницу сестру, бросает в заранее обреченный на неудачу бой), но и людей уже побежденных, обезоруженных, может, так же потерявших себя, как и он сам.