Крамола. Книга 1
Шрифт:
Неизвестно, что случилось бы в центре Березина, если бы русский поручик не приказал открыть огонь по скоту. Итальянцы били из-за заплотов, сваливая тощих животных на грязный лед. Через минуту улица покрылась вздыбленными ребристыми коровьими боками, словно опрокинутыми долбленками, и по ним, как по барабанам, галопом проскакал табун одуревших лошадей.
… Березино брали с ходу, развернувшись за околицей в густую цепь. Колчаковцы знали, что часть отряда находится далеко в тайге, и не ожидали скорого нападения. Отрезанные от Есаульской дороги, они, отстреливаясь, стали беспорядочно отступать. Сначала их били прямо на улицах, уже очищенных жителями от мертвого
Когда Березино полностью освободили, Лобытов заспешил вслед за Андреем. Но прежде нужно было распорядиться насчет восьмерых пленных итальянцев, которые, став вдруг какими-то вялыми, будто заморенные телята, конечно же, помешали бы боевому маневру.
Народ уже выбирался из погребов и бань, заполняя улицу, таращил глаза на разгоряченных перестрелкой партизан.
— Кто отведет пленных в Свободное? — крикнул Лобытов, оглядывая жителей.
Люди молчали, жались друг к другу — старики, старухи, ребятишки.
И вдруг вывернулся кто-то в длинном тулупе без рукавов.
— Я! — закричал он. — Дай ружье! Я отведу!
Лобытов глянул на добровольца; отметив в его зрачках какой-то блеск, вынул затвор из трофейной винтовки, подал в руки:
— Веди!
А сам пошел со взводом на Свободное.
Ленька-Ангел выстроил итальянцев в затылок друг другу, сам занял место сзади и повел. Березинские провожали его немигающими, будто иконописными глазами.
А Ленька привел пленных на берег Кровавого оврага, откуда совсем недавно развезли и схоронили порубленных партизан, поставил на самый край обрыва и торжественно объявил:
— Привел я вас. А уж далее-то сами полетите. Я ангел! Ангел!
И переколол всех штыком.
33. В ГОД 1920…
То, что он теперь свободен и будет жить, Андрей понял лишь в тот момент, когда в кабинет ворвался Тарас Бутенин и стал обнимать его, дурачась и покряхтывая от радости.
— Я же верил! Верил! Вот она — революционная справедливость! А то как же так: героя войны, заслуженного краскома — и к стенке?! Кто ж тогда воевать будет? Контру добивать на всех фронтах?! Я верил! Верил!
«Неужели опять жить? — думал Андрей с каким-то непривычным разуму чувством. — Жить, жить…»
Снова — жить! В который раз? И опять он — никто! Как после «эшелона смерти», как потом, после ухода из Есаульска в восемнадцатом. Значит, опять надо подниматься из небытия, куда-то идти, что-то делать? А куда? Впрочем, известно — куда. Идти надо до конца… А где он, этот конец, где и в чем его суть, если не в смерти?!
Дурашливый смех Бутенина, его медвежьей силы руки мешали Андрею.
— Слышь, Николаич! A представляешь, лет эдак через полсотни как мы будем вспоминать, а? — хохотал Тарас. — Как я тебя под конвоем, а? Как ты от меня деру дал! Как мы с тобой по степи-то, по костям. Ужас! Вот умора будет, Николаич!..
Пришел наконец Шиловский. Озабоченно порылся в сейфе, затем сел за стол и надел пенсне. Бутенин вытянулся, и остатки веселости медленно сходили с его лица.
Шилрвский поворошил бумаги и взялся накручивать телефон. Говорил с кем-то коротко и односложно, больше слушал и записывал. Несколько раз Андрей чувствовал на себе его взгляд и поднимал голову.
Наконец Шиловский положил трубку и улыбнулся.
— Чем же вы опечалены так, Андрей Николаевич? Вас хорошо принял товарищ Троцкий. И вообще все складывается для вас
неплохо.— Неплохо? — переспросил Андрей.
— Думаю, да, — Шиловский написал что-то на листке, протянул Андрею: — Сейчас ступайте в Ревтрибунал. Там получите все необходимые бумаги, мандат… Да и переоденут вас там же. Возможно, и переобуют, если у них сапоги есть. Недавно еще были. Там же получите охрану. Берите же, ну?
Он протягивал сложенный вдвое листок.
— Зачем?.. Сапоги, охрана… Зачем? — спросил Андрей.
— Затем, что вы утверждены председателем ревтрибунала по освобожденным районам Восточной Сибири, — улыбнулся Шиловский. — Ну, берите же! У меня рука отсохнет!
— Я? — Андрей встал. — Мне судить? Меня назначили судить?!
— И не только судить, — уточнил Шиловский. — В трибунале получите все инструкции. У них свое ведомство, так что отдаю вас…
Он подошел к Андрею и засунул бумагу в нагрудный карман, прихлопнул клапан.
— Судить… А кого? За что?..
Конец первой книги
РОССИИ КРЕСТНЫЙ ПУТЬ
Литературный вечер в универсальном Дворце спорта «Крылья Советов» на окраине Москвы. Идет разговор о прошлом, настоящем и будущем России. И вдруг на сцене появляется… гусляр. Замерли пять с лишним тысяч человек в огромном зале. Под переливчатые звоны звучат обжигающие слова, зовущие Русь к единению. Композиция для старинного народного инструмента на темы из современного романа…
Так «Крамола» Сергея Алексеева начала свою жизнь и в музыке. Позднее мне доводилось слышать эту композицию на других вечерах, например в Ленинграде. Все тот же потрясающий эффект сочетания «преданий старины глубокой» с острейшими проблемами современности…
В этом видится мне и стержневая линия творчества молодого прозаика Сергея Алексеева. Его еще ик «поколению сорокалетних» не отнесешь, а за плечами — три крупных романа: «Слово», «Рой» и «Крамола», опубликованных в журнале «Наш современник», повести, рассказы. Серьезный, сложившийся писатель. Историк по складу души. Исследователь современности.
Вот и роман «Крамола» — это взгляд человека 80-х годов нашего столетия на историю России советской. Основные события романа развертываются в период гражданской войны и после нее. Но ретроспектива уходит глубже — вXIX век, когда дворянская семья Березиных переселяется на вольные земли Сибири (Березин-старший бредил примером американских фермеров), и в совсем уж далекийXII век — к походу князя Игоря Святославича против половцев (именно на этих страницах романа черпал вдохновение гусляр Геннадий Лавров).
Писатель ищет ответы на вечные вопросы: что с нами происходит? кто виноват? что делать?
Великая смута в считанные годы разметала и почти полностью уничтожила старинный род. Вчерашний гимназист, мечтавший преподавать историю, становится воином. Если бы только воином — защитником, опорой слабых, обиженных, обездоленных. Так ведь нет, Андрей Березин становится и невольным убийцей — не только подчиненных ему красноармейцев (которых он, боясь, что его сочтут предателем и, за это расстреляют заложницу сестру, бросает в заранее обреченный на неудачу бой), но и людей уже побежденных, обезоруженных, может, так же потерявших себя, как и он сам.