Крамской

Внешнее сходство Крамскому всегда давалось прекрасно. Но в своем портретном искусстве он все дальше шел по пути раскрытия внутреннего облика портретируемого, его характера, его психологии. Портреты Толстого удались на славу. Лучший был куплен Третьяковым. Композиция произведения проста и строга. Писатель сидит в кресле, сложив руки на коленях, - поза спокойная, привычная. Внимание зрителя сразу же сосредоточивается на лице Толстого. Художник сумел почувствовать и передать главное: перед нами великий мыслитель. Чуть упрямый наклон головы (лицо написано почти в фас), высокий лоб философа, взгляд, углубленный в себя, слегка сдвинутые брови. Ощущается напряженная работа ума, могучий интеллект.

Толстой Крамского велик в своей простоте. Это - один из шедевров русской портретной живописи. Не случайно знаменитый художественный критик Стасов сказал: «Крамской написал тут лучший свой портрет, дал тут на свет лучшее свое создание, и то, что так долго ему не давалось, - мастерская краска, талантливость могучего и поразительно прекрасного колорита, - тут вдруг откуда-то у него очутились и взяли такую могучую, неожиданную ноту, как не встречаешь у капитальнейших портретистов XVII века». Действительно, красочный строй этого портрета гораздо сложнее и интереснее всех предыдущих. Друзья Крамского, известные художники, тоже считали, что портрет Толстого явился новой, поворотной вехой в портретном искусстве живописца.

Так закончилась история создания первого портрета автора «Войны и мира». Этим можно бы и заключить главу. Но вам, наверно, любопытно будет узнать, что, когда художник писал портрет писателя, писатель в свою очередь писал в уме портрет художника. Не живописный, а литературный. Он, конечно, не был так поразительно схож, как живописный. Но ведь задача литературного портрета иная: конкретный человек служит лишь прототипом для образа более широкого, обобщенного. И вот Крамской послужил прообразом художника Михайлова в романе «Анна Каренина».

«А знаете ли, ведь его Михайлов страх как похож на Крамского!» - написал Репин Стасову, прочитав роман. Оснований для такого суждения было более чем достаточно. Михайлов выведен, как «портретист замечательный», который больше не хочет писать портретов (о чем Крамской не раз говорил), а трудится над большой картиной из жизни Христа и изображает «не Бога, а революционера или мудреца». Это художник «без всякого образования», «один из… новых людей, которые теперь часто встречаются; знаете, из тех вольнодумцев, которые… воспитаны в понятиях… отрицания и материализма». «Как человек неглупый, захотел образоваться. И обратился к тому, что ему казалось источником образования - к журналам». Эта характеристика типичного художника-разночинца, вложенная в уста светского человека - одного из героев романа, даже биографически очень подходит к Крамскому. Естественно, Крамского нельзя отождествлять с Михайловым. Но то, что Толстой узнал о художнике из разговоров с ним, то, что почувствовал в нем сам и запомнил, он использовал при создании образа Михайлова. Живописец заинтересовал писателя не менее, чем писатель живописца.

МУЖИКИ

Тем же летом 1873 года написал Иван Николаевич несколько этюдов местных мужиков. Писал он крестьян и раньше и потом. Со временем народные типы стали занимать его все больше. Передвижники вообще стремились глубже узнать народ. Крестьянская тема стала основной в их творчестве. Ведь крестьяне составляли большую часть населения России. Художники повествовали своими картинами о тяжкой судьбе народа, о нищете и бесправии. Постоянным напоминанием о горькой доле русского мужика звучали замечательные, проникнутые болью строки Некрасова:

Назови мне такую обитель,

Я такого угла не видал,

Где бы сеятель твой и хранитель,

Где бы русский мужик не стонал!

И хотя поэт написал стихотворение еще до отмены крепостного права, но и после реформы жизнь мужиков не стала лучше. Потому-то писатели и художники так много внимания уделяли крестьянской тематике, желая привлечь общество к главному «больному» вопросу современности - положению народных масс. Но если в 60-е годы они в основном рассказывали о бесправии и нищете народа, то в 70-е - к этому добавился принципиально новый взгляд на русского мужика как на человека, способного к активной борьбе за свои интересы. Века угнетения не сломили крестьянина, не уничтожили его талант и стремление к созиданию. Демократически настроенная интеллигенция верила в народ и всячески стремилась помочь ему очнуться от векового сна. Помните, как у Некрасова:

Где народ, там и стон…

Эх, сердечный!

Что же значит твой стон бесконечный?

Ты проснешься ль, исполненный сил?…

И вот, словно отвечая положительно на этот вопрос-призыв, Крамской создает в 1874 году образ мужика, явно не смирившегося с гнетом и насилием, - «Полесовщика».

Полесовщик. 1874.

Наиболее сильный и значительный портрет крестьянина в ряду множества других, написанных им.

Были на его полотнах мужики сильные, работящие, были уставшие, смиренные, были хитроватые, живые, все подмечающие. Разные народные характеры встречал Крамской в жизни и воспроизводил своей мастерской кистью. Но гневный протест, который ощущается во всем облике Полесовщика, выделяет его из остальных народных типов, созданных художником.

С полотна смотрит человек, полный внутренней силы, энергии, достоинства. Он в бедной крестьянской одежде, в видавшей виды шапчонке, с длинной, давно не чесанной бородой, но прямой и решительный, ни перед кем не гнущий шею. Твердый, холодный взгляд говорит о неукротимом характере. Художник изобразил его по пояс, сдвинув фигуру вправо, чуть развернув. Падающий слева свет четко выделяет выразительное, волевое лицо, и кажется, что мужик как бы надвигается на зрителя из темно-зеленой глубины леса. Его облик напоминает об огромной силе, таящейся в народе, которая только ждет своего часа, чтобы выплеснуться наружу. Герой Крамского словно говорит от имени таких же мужиков своим угнетателям: «Трепещите! Мы не смирились!»

Это произведение Крамской выставил на 4-й передвижной выставке в Петербурге. Там его впервые увидел Третьяков. Долго смотрел, но не купил. Однако в последующие дни, думая о новых работах передвижников, Павел Михайлович все чаще возвращался мысленно к этюду необычного мужика. Приехав в Москву, коллекционер тут же написал письмо Крамскому:

«Вы знаете, меня очень интересовал Ваш этюд мужика… между тем я не изъявил желания приобрести его… дело в том, что, когда я его там увидал, он мне показался странным, но, может быть, именно это впечатление и должно быть, и оно придает еще большее значение произведению - свободен ли еще этот странный человек?…»

Конечно, среди обычных изображений нищих, забитых, подавленных горем и нуждой мужиков этот должен был показаться странным.

Но Третьяков, верный друг и помощник передвижников, точно подметил: необычность, заключенная во взгляде, полном протеста, и придавала особое значение новой работе Крамского.

Получив письмо коллекционера, пожелавшего купить этюд для своего собрания, Крамской очень обрадовался. Ему с самого начала хотелось, чтобы этот «Мужик» попал в Третьяковскую галерею. А чтобы коллекционер понял, что за странность таится в написанном им крестьянине, Крамской решил подробно объяснить идею полотна.

«Мой этюд в простреленной шапке, - писал Иван Николаевич, - по замыслу должен был изображать один из тех типов (они есть в русском народе), которые много из социального и политического строя народной жизни понимают своим умом и у которых глубоко засело неудовольствие, граничащее с ненавистью». Художник понимал, что с таким человеком, как Третьяков, нужно быть откровенным до конца, и потому добавил, что в трудные минуты такие люди уходят к Разиным и Пугачевым, а в мирное время «действуют в одиночку, где и как придется, но никогда не мирятся». Вот теперь все стало на свои места, и Крамской был доволен, что никакой недоговоренности не осталось. Именно такого неукротимого человека задумал он изобразить и исполнил свой замысел. Неспокойная, мятежная душа художника была удовлетворена.