Красавец Джой

Я купил тебя, чтобы ты на меня работал, а не для того, чтобы ты тратил напрасно силы, нося такие тяжелые подковы. Да, Джой, — обратился ко мне господин Вуд, — я хорошо изучил лошадь и пришел к заключению, что заурядная лошадь понимает больше заурядного человека, управляющего ею. Когда я вижу дураков, которые мучат и бьют своих терпеливых лошадей, ничего не понимая в них и считая их за бесчувственный комок земли только с искрой жизни, мне всегда хочется выпрячь лошадей и на их место заложить этих глупцов, да хорошенько поучить их. Вряд ли они выказали бы столько терпенья, как лошади. Посмотри, Джой, на эту лошадь; иной подумает, глядя на нее, что при таком росте у нее вовсе нет нервов, а между тем, она чувствительна не менее девушки. Видишь, как она вздрагивает от легкого прикосновения скребницы. Я купил ее у одного дурака, не знавшего толка в лошадях. Ему продали лошадь с отличным аттестатом, а у него она стала брыкаться, как только подойдет к ней малый. «Видно, у вашего малого рука слишком тяжела», — сказал я ему, когда он мне стал жаловаться на лошадь. — Поверьте мне, что животное никогда ничего не делает без причины». — «Да ведь она простая ломовая лошадь», — возражает он. «Ломовая ли, не ломовая ли, — отвечал я, — это все равно. Я из ваших слов понял, что вам попалась лошадь очень чувствительная. Она может быть при этом ростом со слона. Это еще ничего не доказывает…

Старик заворчал, говоря, что ему в его деле не нужны кровные лошади. Вот я и купил тебя, Голландец». С этими словами господин Вуд погладил большую лошадь и перешел в другое стойло. В каждом стойле было пойло с чистой водой. К пойлам были приделаны подъемные крыши, которые опускались, когда лошадь возвращалась в стойло разгоряченная, чтобы она не пила, пока не остынет. В другое время она могла пить, сколько угодно.

У Вудов был уж такой обычай: держать вдоволь чистой воды для всех зверей.

Даже у меня поставили чашку с водой, хотя я всегда мог пойти напиться у водопоя. Госпожа Вуд просила кухарку Адель позаботиться о том, чтобы вода всегда была у меня наготове.

— Каждому животному хорошо иметь одно определенное место для еды, питья и сна, — сказала она.

Господин Вуд после Голландца занялся вороными, привезшими нас со станции железной дороги.

У Песера оказалась какая-то неисправность во рту. Хозяин внимательно осмотрел его, что было вполне возможно в такой светлой конюшне.

— У меня в конюшне нет темных закоулков, Джой, — опять обратился ко мне господин Вуд, — я задался мыслью не вводить в искушение неряшливых работников. Мне надо солнце везде — в каждом углу моей конюшни. Я не хочу, чтобы мои лошади дышали дурным воздухом, и не желаю, чтобы они пугались на свету после темного помещения. Вот почему мои лошади никогда не хворают.

Он достал с полки бутылку с какой-то жидкостью и полил из нее немного в рот Песера. Лошадь слегка поморщилась, но хозяин ласково уговаривал ее.

— Стой тихо, моя красавица! — говорил он, — сейчас все пройдет.

Лошадь глядела умными глазами на своего хозяина, словно понимая, что он желает ей только добра.

Рядом со стойлом Песера стояла небольшая вороная лошадь на тонких ногах, с неспокойным выражением на худощавой морде. Эта лошадь, несмотря на малый рост и худобу, была хорошая рабочая лошадка, но видно было, что она пошаливает, так что я из осторожности держался подальше от ее копыт.

Господин Вуд ласкал ее и долго с ней возился: это была его любимица.

— Ну, ну! — шутливо говорил он ей, — не капризничай у меня. — Если ты меня укусишь, я дам сдачи. Уж мы с тобой померились силой, и я тебя заставил покориться. Знаешь, Джой, когда я ее купил, у нее была дурная привычка, потому что ее плохо воспитали: бывало, она испугается чего-нибудь и вдруг осадит назад и закружится на месте. Я отучил ее, заставив несколько раз так покружиться, что у нее отпала охота это делать. Так-то, милочка: и лошади, и человеку одинаково полезно уметь, когда нужно, слушаться.

Скэмп — так звали хорошенькую лошадку — мотнула головой и пожевала рукав господина Вуда, но не укусила его. Мне кажется, что она его тоже любила, потому что, когда он ушел от нее, она резко заржала, точно зовя его назад, и он, правда, вернулся к ней и еще приласкал ее.

Всего лошадей на конюшне господина Вуда было шесть. Осмотрев лошадей, хозяин вышел в ворота.

— Каковы у меня лошадки, Джой? — сказал господин Вуд. — Нет у меня кровных лошадей, которых ценят за их родословную, но я не променяю своих добрых простых коней на самых породистых. Я не приучил их к наглазникам, не стригу им хвостов, но они от этого не хуже. Никто не заставит меня надевать наглазники или строгую узду на моих лошадей: я ни за что не стану чем-нибудь мучить моих животных. Нужно быть изрядным простаком, чтобы считать наглазники предохранительной мерой для лошадей, напротив того — большая часть несчастий происходит от них. Право, так. А строгая узда не только мучает, но и уродует лошадь, натягивая все шейные мускулы и заменяя естественный, красивый изгиб лошадиной головы, неловко вздернутой кверху головой. И человеку, и животному часто бывает скверно жить на свете. Ты сам, Джой, должен знать, как бывает иногда дурно на свете. Твои обрезанные уши и хвост свидетельствуют об этом.

Господин Вуд ушел, а я отправился под балкон, где была Лора. Она стояла с распущенными волосами, закутанная в платок, и смотрела на пестрые цветники в саду. Я залаял, и она взглянула на меня.

— Милый мой Джой, — сказала она, — я сейчас оденусь и сойду, и мы погуляем с тобой.

Я лег внизу на большом балконе в ожидании Лоры. Заслышав ее шаги, я вскочил, и мы пошли по дороге к воротам. Когда раздался звонок к чаю, мы с ней бегом вернулись домой. Лора принялась есть с таким аппетитом, что тетка поздравила ее с благотворным действием деревенского воздуха за такое короткое время.

Глава XVII ПТИЧИЙ ДВОР ГОСПОЖИ ВУД

После чая госпожа Вуд надела большой передник и отправилась на кухню, а я — за нею.

Адель, — сказала она француженке-кухарке, — собрали ли вы чего-нибудь моим курам? Только прошу вас без капли соли.

Адель подала ей целую миску, полную разных остатков еды. Госпожа Вуд позвала Лору в птичник, и мы все отправились знакомиться с курами и цыплятами фермы.

Мы вскоре дошли до курятника, то есть до одного из них, так как их оказалось несколько у госпожи Вуд.

— Разве вы не держите всех ваших кур вместе? — спросила Лора.

— Только зимой, — ответила ей тетя. — Весной я их разделяю на партии. Часть их остается здесь, а другая часть переезжает в огород и плодовый сад, где мы их помещаем в подвижных домиках. Утром и вечером я кормлю каждую партию в ее домике; они отлично знают, что нигде больше их не станут кормить, даже если они придут ко мне в дом; поэтому они знают порядок кормления и никогда не уходят из своих домов в установленные часы. Между утренней и вечерней кормежкой мои куры сами себе промышляют пищу и таким образом истребляют такое множество лесных клопов и всяких вредных насекомых в саду и на огороде, что я бываю вполне вознаграждена за свой труд.

— А не бывает так, что одна партия пожелает соединиться с другой? — спросила Лора, входя в небольшой деревянный домик.

— Нет, они скоро понимают, чего им не полагается делать: перелетать через решетку в цветник или куда-нибудь вон из плодового сада. Конечно, первое время надо зорко следить за ними. Но вообще я должна сказать, что куры вовсе не так глупы, как многие полагают. А какие они хорошие матери! За это я и люблю их.

Я был очень удивлен порядком и чистотой, в которых содержались все деревянные курятники. Везде стояли лестницы, по которым куры отправлялись на насест. Среди обыкновенных тонких и круглых жердочек находились широкие, плоские. Госпожа Вуд объяснила, что здесь сидят большие куры брамапутры. В курятниках было светло, как на дворе, благодаря большим окнам.