Красавица Амга
Шрифт:
Набросив на плечи шубу, Валерий вышел. Старик молча проводил его взглядом.
— Грубоват твой друг! Хотя и «товарищ», — сказал он Томмоту.
Томмот и сам был удивлён. «Испуг прошёл, потрясение улеглось, и опять он в своей шкуре. Не успел встать, как уже командует. Что-то будет ещё впереди?» Однако стыдясь за Валерия и желая успокоить старика, он сказал:
— Это болезнь его расстроила… Вообще-то он парень хороший!
— Может, и так… — нехотя согласился Хатырык.
Уже собравшись в путь, Валерий оглядел избушку и вдруг потребовал:
— Старик, давай сюда ружьё.
— Ружья не имею.
— Как так? Чем же тогда промышляешь зверя?
— Черканами, самострелами, петлёй…
— Не ври! Где-нибудь прячешь, должно. Охотник — и без ружья?
— Не знаю, кто как, но я-то и вправду без ружья. Чтобы купить ружьё…
Не дослушав, Валерий пошёл на него грудью…
— Перестань болтать! Не отдашь добром…
Но тут уже Томмот встал между ними и подтолкнул Валерия к выходу:
— Перестань! А то ведь я тоже не девица…
— Ты любишь Кычу? — неожиданно спросил Валерий.
— Не знаю… — отозвался Томмот, помолчав.
— Не знал бы, так не ехали бы мы с тобой вот так. — Приняв молчание за согласие, он добавил: — А Кыча как, она тоже тебя любит?
— Не знаю…
— Не знаю да не знаю! Ну, а как вот это… в постели…
Томмот поразился: не о посторонней ведь спрашивает, о своей сестре! Ему стало стыдно. Не найдясь, он отрезал:
— Нет!
— Слишком уж вы святые! Если, конечно, не врёшь… Как думаешь, обрадуется она тебе, если вы встретитесь?
— Сомневаюсь… И встарь, и нынче изменников не любят.
— Ты считаешь себя изменником?
— Как-никак красных я всё-таки обманул.
Валерий придержал коня, чтобы глянуть Томмоту в лицо.
— Может, в чём провинился?
— Наоборот, накануне получил поощрение.
— В чём же тогда причина?
— Вот так получилось…
— Вот так получилось! Объяснение… Ничего не случается вдруг, за всем что-нибудь да кроется. — Валерий рассмеялся. — Наивен же ты, брат! Ни вот столечко логики! Но как раз из твоего смешного ответа и видно, что ты не врёшь. Я верю тебе потому, что ты не стараешься сочинять, как повыигрышней.
Довольно долго они ехали молча.
— А всё же не думай, что я на это решился ни с того ни с сего. Всё-таки и у меня был свой расчёт, — запоздало и, может, потому обиженно сказал Томмот.
— Например?
— Ну, я хочу жить по-человечески. Чтобы не мучила забота о вечернем куске, чтобы достаток во всём… Не помню случая, чтобы хоть разок за всю жизнь наелся вдоволь и всласть, всегда в обрез… Хочу не быть обделённым тем, что люди зовут счастьем.
— Наесться до отвала, по-твоему, и есть счастье? Довольно куцее твоё представление о счастье!
— Ты не толкуй мои слова однобоко. Не принимай за дураков всех, кроме себя! Без любви, я считаю, тоже не может быть счастья…
Аргылов придержал коня, чтобы поравняться с Томмотом.
— Не стоит обижаться, Томмот, — постарался он скрыть иронию. — За кого угодно мог бы тебя принять, только не за дурака. Ты умный парень, можешь понять многое, заглянуть наперёд. А насчёт женщин не беспокойся! Заведутся в кармане звонкие денежки, длиннокосое племя так и накинется на тебя, как мухи на сахар. Выбирай любую!
— Мне
такие не нужны!— Ах да, у тебя ведь имеется Кыча!
Опять высокомерная насмешка! Но Томмот ничего не ответил.
Снегопад пошёл на убыль, облака порассеялись, и в просветах между ними стали проглядывать голубые клочки неба.
— Давай выедем на тракт, — предложил Валерий. — Через три-четыре версты, если свернуть на южную речку, должно быть жильё. Дадим передышку коням, сами малость прикорнём. На этот раз спать будешь ты, а я покараулю.
— На тракт засветло? — усомнился Томмот.
— Ты уже до того осторожный, что тоска с тобой!
Валерий решительно повернул на тракт, и вскоре по хорошо накатанной дороге кони затрусили равномерным, неспешным шагом. Тишина, усталость и эта убаюкивающая равномерность притупляли чувство опасности, всадники задремали в сёдлах, лишь изредка вскидывая и тут же бессильно роняя отяжелевшие головы. Пройдя через лес, дорога вышла на обширную сенокосную елань с несколькими озёрами, когда Валерий вдруг крикнул:
— Чычахов, люди!
Томмот вскинулся в седле и протёр глаза: по восточному краю елани прямо на них неслись двое конных. Всадники несомненно были красные — белые ещё не могли проникнуть в эти глухие места.
При свете дня едут, не скрываясь, да ещё спят в сёдлах! Ох, Чычахов, позор тебе! Надо было давеча заставить съехать с тракта этого заносчивого гордеца. Между тем всадники, скачущие навстречу, заметно прибавили резвости: хотят, как видно, на большую дорогу выехать раньше, размахивают ружьями. Может, принимают за своих? Задний конь заметно хромает, первый всадник то и дело придерживает своего коня и поджидает, пока приблизится товарищ. И всё же к перекрёстку дорог они явно ближе.
Валерий подвёл коня сбоку вплотную и протянул руку к винтовке.
— Дай мне…
Томмот отстранил его руку:
— Я сам! Скачи вперёд, коня не жалей, на меня не оглядывайся! Дуй! Я, может, стану отстреливаться.
Но Валерий не мог отвести глаз от винтовки: без оружия он чувствовал себя голым утёнком.
— Дай! Я не промажу!
Но Томмот внезапно ударил кнутом коня под Валерием, и тот понёс. За ним, не отставая, ринулся и Томмот. Развилка дороги была уже близко.
Второй преследователь безнадёжно отстал, первый же, не оборачиваясь уже на него, по-прежнему спешил наперерез, добрый конь под ним так и стелился. Когда он подскакал совсем близко, Валерию показалось: во весь лоб его шишастой будёновки — пятиконечная разлапистая звезда.
— Стой-те!
Вот и развилка. Томмот с Валерием проскакали мимо. Всадник в будёновке, приблизившись ещё, вскинул винтовку к плечу:
— Стойте! Стрелять буду!
Надежда была только на лес, темнеющий впереди, шагах в пятидесяти.
Сзади прогремел выстрел, и одновременно над ними тонко пропела пуля.
— Аргылов, беги! Скорей! Я его задержу!..
«В следующий раз он выстрелит, уже целясь в нас, — пронеслось в голове Томмота. — Что же делать?» Видя, как преследователь опять вскинул к плечу винтовку, Томмот, опережая его, поймал на мушку широкую грудь летящего в прыжке коня и нажал на спуск.