Краш-синдром

Я пролез в чащу еще шагов на пятьдесят, пока не сообразил, что маяк перестал двигаться. Если Лайм еще не бросил пакет, то он должен был меня поджидать. Надеюсь, не в засаде. И надеюсь, он не понаставил в лесу ловушек. Убить не убьет, разве что понарошку, но назад отбросит.

А еще через три минуты я увидел его.

Лайм сидел на кривом пеньке, вполоборота ко мне. В его взгляде я не смог прочесть ни единой эмоции. Хотя они, конечно же, были.

Лайм носил типичную одежду лесника, пусть даже я затруднялся определить, из чего она была сделана. Перекинутое через плечо полупальто, какие-то краги. Качественная дорогая обувь – из той, которую до дури хочется перетащить из Версианы в Москву, даже если надевать никогда не придется. И прочная куртка почти защитного цвета.

– Лайм, – обратился я. – Зачем в лесу таскать лесной камуфляж?

– Энцефалитный костюм теперь имеет только такую расцветку, – ответил он спокойно. – У меня вот – еще есть с собой куртка вальщика. Не замерзну.

– Я тебе не враг, Лайм.

– Что ты от меня хочешь, Арбестер?

Я указал на почтовый сверток, лежащий у его ног.

– Мне нужна эта вещь, – сказал я. – И нужна позарез.

– А я должен ее доставить.

– Знаю. Тебя обманывают. За этот квест опыта не получишь. Это долгий разговор, но я могу все объяснить. Пожалуйста, отдай его мне.

Лайм не двинулся с места. Я пока предпочел не подходить.

С бесстрастным видом Лайм смотрел на лес вокруг, словно сожалел о чем-то, что обрел совсем недавно.

– Ты знаешь, что этот парк – крупнейший на планете дикий заповедник, находящийся в городской черте? – спросил он.

– Конечно, знаю, – ответил я. – Его постоянно вырубить пытаются.

– Не пытаются, а вырубают, – поправил шестой игрок. – Было дело, когда здесь, неподалеку, начали незаконное строительство. Котлован прорыли, фундамент, сваи, все дела. Разумеется, все незаконно. Быстро приехали нужные органы, прикрыли стройку, разогнали барыг. А затем оказалось, что с котлованом что-то нужно сделать. Типа нечего недострою простаивать посреди леса, так будем же загонять в бетонку и дальше. Начали загонять – и долго не останавливались. Так появились два микрорайона в Балашихе. Ты не чувствуешь здесь подвоха?

– Чувствую, – сказал я. – Думаю, что у двух микрорайонов нашлись законные основания.

– Разумеется, нашлись, – кивнул Лайм. Я увидел, как он поглаживает большим пальцем лезвие небольшого топорика.

– Мне жалко лес, Лайм, – честно признался я. – Только сравнение тут неудачное. Если я тебе сейчас мешаю по беспределу, это не значит, что позже намерен сочинить кучу логичных оправданий. Я вообще никаких оправданий задвигать не стану. Собственно, я и по жизни их не ищу. Если ты хочешь продолжать набирать опыт – действуй, работай лесником, туси на Лосином острове, изучай заповедник. Я серьезно, Лайм. Не собираюсь лезть тебе в душу, мешать тебе играть. Просто поверь, что сейчас я тебе играть помогаю.

– Ты помнишь, что я сделал со своим братом? – внезапно спросил он.

– Да, такое не забудешь.

– Ты тогда развел меня на признание несуществующему менту, – сказала Лайм с ядом в голосе. – Я пережил свое признание как настоящее. Мне было так плохо… А затем я прошел через ваш разлом, очнулся в своем костюме, а вокруг…

Лайм описал лезвием в воздухе окружность, и топор застыл.

– Вокруг уже был другой город, – продолжал он. – Нудный, отставший, неправильный. Тот, где за признание в убийстве никто не закроет тебе квест, а, напротив, закроет тебя, чтобы выполнить какое-то свое дурное задание, решив, что так надо. Там играют совсем другие люди, не мы, и они играют нас. В том городе можно огрести за потерявший актуальность контент. Никто не спросит, успел ли ты раскаяться в Версиане, пережил ли несколько смертей, встретил ли спятивших жителей, летающие дома, и машины, и прочее. Мне было плохо, Арбестер. Мне стало реально хреново от нашего с тобой общения. Я в те сутки состарился на двадцать лет. Понял жизнь настолько, сколько не понял бы в Москве за двадцать лет тюрьмы. Я несколько раз был на волосок от смерти. Чтобы выбраться и помочь остальным, я даже рубил людей! Рубил их топором – как будто это было по-настоящему! И я переживал это по-настоящему. А потом я вернулся в Москву – и знаешь, что я там увидел?

– Что? – тихо спросил я.

– Что Москва полна дерьма. Из того, что я делал в Версиане, – мое раскаяние перед собой, признание перед тобой, моя помощь команде, все эти боль и смерть, вся кровь и гибель, – ничто не прошло в Москву. Осталось в Версиане. Все, что я понял, все, что узнал о себе и мире вокруг, – тоже осталось в Версиане. А в Москве меня ждал только убитый мною Славка. Преступление осталось там. Наказание осталось здесь. И я подумал: а зачем мне вообще что-то делать в Москве? Этот город меня не принял. Зато Версиана позволила очиститься.

– Все не так просто, Лайм, – произнес я. – Ты вернулся в Версиану – и сразу себя простил?

– Да пошел ты! – бросил Лайм. – Версиана более искренна, чем Москва. И, в отличие от Москвы, здесь я могу что-то решать. И я решил… – Он поднялся с пня и добавил: – Никто больше не заставит меня делать то, что я не хочу.

И в меня полетел топор.

Полетел так, что я ничего не заметил. Возможно, мне в лицо светило солнце. Возможно, мое восприятие не сработало, как надо. Или я позволил усыпить себя речами, которые волновали и меня самого. Как бы то ни было – бросок топора я пропустил и не успел увернуться.

Лезвие ударило меня в ключицу, дробя ее. Правую руку пронзила сильнейшая боль. Я упал на левый бок, чувствуя, как в ухо брызжет кровь из раны.

Верхушки деревьев смотрели на меня, словно что-то спрашивали с любопытством, однако в шорохе листьев на ветру я не мог разобрать ни слова. Лишь молча смотрел, как Лайм забирает пакет и скрывается в чаще леса.

– Шанталь, – проговорил я, пытаясь выдернуть топор из своего тела. – Мне нужен хил, и побыстрее.

– Уже лечу, – тут же ответила девушка. – Ты видел Лайма? Где он?

Я хотел ответить, но почувствовал, как кровь просачивается мне в горло непонятно откуда. Чуть повернул голову, чтобы смягчить боль.

Лайм уже пропал с пакетом. Вместо него, хвастаясь роскошными рогами, из лесу смотрел любопытный лось.

Глава 19 Классы

Кто-то хлопал меня по щекам, хотя назвать это прикосновение хлопками значило проявить бурную фантазию. Меня словно пропускали через автомойку. Вокруг летали мохнатые коричневые щетки, похожие на лапы бурого медведя.

– Эй, братан, ты жив? – обеспокоенно говорил Бурелом, тыча мокрым носом мне в лоб. – Или уже все, отъехал?

Я разлепил веки, чуть приподнялся. Казалось, что тяжесть топора сейчас прижмет меня обратно к траве, однако брошенного Лаймом оружия в плече уже не было. Ключица ныла немилосердно, по ощущениям напоминая закупоренную трубу, заполненную хрустящим битым стеклом.

В национальном парке «Лосиный Остров» медведь смотрелся на удивление органично. Местами он вообще сливался с коричневой землей, взрыхляемой его испачканными лапами, которыми он приводил меня в порядок.

– «Касание коалы», – пробормотал я.

– С закрытым переломом «коала» не работает, – сочувственно сказал Медведь. – Извини.

Я обернулся по сторонам, поискал взглядом «тисс». Вот он, валяется в траве. Надеюсь, не австралийская реплика, а истинный русский «калашников», не боящийся грязи.

– Где Шанталь? – спросил я.

– Вертак сажает. Мы там сверху ровную полянку видели. Если местечко подойдет, то подруга скоро будет. Что здесь вообще происходит? Мы что, теперь Лайма преследуем?