Красивые, двадцатилетние
Шрифт:
Я заказал еще порцию коньяка и думал о том, что мы застали, когда вошли ко мне в дом. А через три дня я ушел оттуда, и, к счастью, она не стояла на дороге, там, где я обычно ее подбирал. И, к счастью, я не увидел,
— Еще порцию коньяка, — сказал я.
— Быстро пьешь.
— Не сидеть же здесь всю ночь.
— Ты все равно не спишь. Лучше посиди со мной.
— Хорошо. Посижу с тобой. Я говорил уже, что у тебя зеленые глаза и сладкие губы?
— Ты пьян,
— Тебе же лучше. Буду повторять это всю ночь.
— Но не будешь мне верить.
— Не знаю. Может быть, я даже люблю тебя.
— Только завтра ты об этом забудешь.
— Возможно. Ведь забыл же я об этой истории со стариком. Я все забываю.
— Потому что
пьешь.— Нет. Я пью, потому что не хочу этого помнить. Я не говорил тебе, что он должен был сказать под конец?
— Нет. Ты был пьян. Ты только сказал, что это должно произойти на лестнице, я должна подать ему руку, а он — ухватиться за нее.
— А он и вправду говорил тебе, что ты хорошая?
— Да.
— Но я-то этого не говорил.
— Нет, Ты вчера вечером говорил только, что не любишь новые книги, и объяснил почему. Сказал, что в них нет женских образов. И что мужчинам больше не нужны женщины, и вся эта литература — литература невропатов-гомосексуалистов. И что тебя не интересуют трагедии проституток и алкоголичек.
— Да, это так.
— Сказал, что тебе не хватает святых женщин.
— Одна из них всегда со мной. Но она во мне.
— Расскажи про это.
Я устал, и мне не хотелось больше пить. Я понимал, что уже не напьюсь и завтрашний день будет ужасным. Я расплатился и обнаружил, что у меня еще остается на кино.
— Нет, Эстер, — сказал я. — Я устал. Целый день пытаюсь выдумать какую-нибудь историю о тебе и о ребенке, который мог бы у нас быть. Но ничего не получается.
1966