Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына

Когда пробило одиннадцать, Ника все еще не было. Я очень устал за день, но лежал в постели без сна, и мое беспокойство росло. Мне приходил на ум миллион совершенно безобидных объяснений. Часто после собрания люди идут куда-нибудь выпить кофе. А может быть, он болтает со своим новым наставником. В голове у меня спорили два голоса: один убеждал меня, что я дурак и параноик, другой был уверен, что случилось нечто ужасное. По опыту я знал, что беспокоиться нет смысла, но тревога вспыхивала помимо моей воли и не отпускала. Мне не хотелось предполагать худшее, но в прошлом, когда Ник нарушал «комендантский час», это часто предвещало беду.

Я лежал, вглядываясь в темноту, и моя тревога росла. Печально, но это состояние стало привычным. Вот так я ждал Ника годами. Вечерами, когда он не возвращался к оговоренному часу, я ждал, когда раздастся скрежет машины, выруливающей на подъездную дорожку. Потом наступала тишина. Ну наконец. Хлопала дверца машины, слышались шаги, щелчок открываемой входной двери. Несмотря на попытки Ника пробраться незаметно, шоколадный лабрадор Брут обычно встречал его тихим тявканьем. Или же я ждал, когда зазвонит телефон, но никогда не был уверен, что это Ник («Привет, па, как дела?»), а не полиция («Мистер Шефф, ваш сын у нас»). Всякий раз, когда он задерживался или не звонил, мне казалось, что произошла трагедия. Он мертв. Всегда – мертв.

Но потом Ник появлялся, крадучись поднимался по лестнице на второй этаж, скользя рукой по перилам. Или раздавался звонок. «Прости, пап, я у Ричарда. Я заснул. Думаю, лучше здесь остаться, не хочется ехать домой в такую поздноту. Увидимся утром. Люблю тебя». Я чувствовал и ярость, и облегчение, потому что мысленно успевал похоронить его.

В этот раз я задремал, так и не дождавшись Ника. Где-то в час ночи меня разбудила Карен. Она услышала, как он прокрадывается в дом. На заднем дворе вспыхнул садовый светильник с детектором движения. Прямо в пижаме я влез в ботинки и вышел через заднюю дверь, чтобы встретить сына.

На улице было свежо. В кустах затрещали ветки. Я завернул за угол и нос к носу столкнулся с огромным испуганным оленем, который тут же умчался прочь, легко перемахнув через изгородь.

Я вернулся в постель, и мы с Карен снова стали маяться, не в силах заснуть.

Полвторого ночи. Два. Я опять проверил его комнату.

Полтретьего.

Наконец мы услышали шум машины.

Я встретил Ника на кухне, он бормотал какие-то извинения. Я сказал, что больше не дам ему машину.

– Ну и ладно.

– Ты под кайфом? Скажи честно.

– Господи! Нет.

– Ник, у нас был уговор. Где ты был?

– Какого черта? – произнес он, глядя в пол. – После собрания мы зашли к одной девчонке, трепались, смотрели видео.

– А телефона там не было?

– Да понятно, понятно, – сказал он, начиная злиться. – Я же извинился.

Он скрылся в своей комнате, хлопнув дверью и заперев ее изнутри, а я бросил ему вслед: «Поговорим утром».

За завтраком я пристально наблюдал за Ником. Его тело, вибрирующее, как машина на холостом ходу, выдавало его с головой. Челюсть ходила ходуном, замутненный взгляд метался из стороны в сторону. Ник обсуждал с Джаспером и Дэйзи, чем заняться после школы, нежно обнимал их, но в голосе его слышались нотки раздражения.

Когда Карен с детьми уехали, я начал:

– Ник, нам надо поговорить.

Он бросил на меня настороженный взгляд:

– О чем?

– Я знаю, что ты снова подсел на наркоту. Это видно.

Он раздраженно посмотрел на меня:

– О чем ты говоришь? Ничего подобного.

И опустил глаза.

– Тогда ты не будешь против теста на наркотики?

– Да пожалуйста. Мне пофиг.

– Отлично. Я хочу, чтобы ты сделал это прямо сейчас.

– Ладно!

– Одевайся.

– Я понимаю, что нужно было позвонить. Не употребляю я!

Он почти сорвался на крик.

– Пошли.

Он поспешно ушел в свою комнату. Закрыл дверь. Появился, одетый в футболку с надписью Sonic Youth и черные джинсы: одна рука в кармане, голова опущена, на плече болтается рюкзак. Другой рукой он держал за гриф свою электрогитару. «Ты прав, – сказал он, протискиваясь мимо меня. – Я употребляю все время, как приехал домой. И наркоманил весь семестр». Он ушел из дома, хлопнув дверью.

Я выбежал из дома, крича его имя, но он уже скрылся из виду. После минутного замешательства я вернулся в дом, вошел в его комнату и опустился на неубранную постель. Поднял валяющийся под столом скомканный листок бумаги. На нем Ник написал:

Я доходяга, и я это знаю.Мне помогла бы дорожка-другая.

Днем вернулись из школы Джаспер и Дэйзи. Они ворвались в дом, начали носиться из комнаты в комнату и наконец уставились на меня снизу вверх: «А где Ник?»

Я перепробовал все что можно, чтобы не дать сыну впасть в метамфетаминовую зависимость. Вряд ли мне было бы легче, если бы он подсел на героин или кокаин, но каждый родитель метамфетаминового наркомана вскоре узнаёт, что этот наркотик обладает особенно чудовищными свойствами. Стефан Дженкинс, певец из группы Third Eye Blind, признался в одном интервью, что метамфетамин дает ощущение «яркости и блеска». Наряду с этим он делает человека опасным, деструктивным параноиком, лишает всех иллюзий и ведет к саморазрушению. Потом ты начинаешь совершать какие-то немыслимые поступки, чтобы снова почувствовать себя яркой и блестящей личностью. Ник всегда был чутким, тонким, проницательным, невероятно сообразительным и жизнерадостным ребенком, но метамфетамин изменил его до неузнаваемости.

В своих увлечениях Ник всегда был на острие популярных трендов: в разное время это были «Заботливые мишки», «Щенки из приюта», «Мой маленький пони», «Микромашинки», «Трансформеры», «Хи-Мен и принцесса Ши-Ра», «Черепашки-ниндзя», «Звездные войны», «Нинтендо», группа Guns N’Roses, стиль гранж, Бек и многое другое. С метамфетамином он тоже оказался в первых рядах. Его зависимость развилась за несколько лет до того, как политики объявили этот наркотик худшим злом, которое только могло обрушиться на нацию. В Соединенных Штатах метамфетамин пробовали не менее двенадцати миллионов граждан и, по некоторым оценкам, более полутора миллионов являются метамфетаминовыми наркоманами. В мире насчитывается более тридцати пяти миллионов человек, прочно сидящих на этом наркотике. Считается, что он вызывает более сильную зависимость, чем героин и кокаин вместе взятые. Ник утверждал, что искал мет всю свою жизнь. «Когда я попробовал его в первый раз, – говорил он, – сразу понял: это то, что надо».

История нашей семьи одновременно уникальна и универсальна – в том смысле, что все истории о наркозависимости перекликаются друг с другом. Я понял, насколько мы все похожи, когда впервые попал на собрание группы анонимных алкоголиков. Долгое время я отказывался идти туда, но, несмотря на то, что, слушая истории людей, я часто не мог удержаться от слез, эти встречи укрепили мой дух и смягчили чувство изолированности. Ситуация стала казаться мне не такой отчаянной. Кроме того, истории, рассказанные другими членами группы, подготовили меня к испытаниям, которые иначе застали бы меня врасплох. Эти собрания не стали панацеей, тем не менее я был благодарен за то, что почувствовал себя немного лучше и получил какие-никакие практические советы.

Я изо всех сил старался помочь Нику, спасти его, удержать от падения в пропасть. Это стремление, вместе с чувством вины и тревогой, полностью поглотило меня. Поскольку я писатель, ничего удивительного, что я стал писать, пытаясь разобраться в том, что с нами происходит, и найти решение проблемы, некое средство исцеления, которое я упустил. Я как одержимый с головой ушел в поиски информации об этом наркотике, зависимости и методах лечения. Я не первый писатель, для которого творчество стало своего рода дубиной, помогающей сражаться со страшным врагом, и вместе с тем попыткой ухватиться за что-нибудь (что угодно) понятное в этой катастрофической ситуации, мучительным процессом осмысления переживаний и эмоций, переполнявших мой мозг. В конечном счете все мои усилия не смогли спасти Ника. Да и меня мои писания тоже не исцелили, хотя и были полезны.