Красная сестра

— Моя мать ходила в церковь Надежды в Белом Озере, но я никогда не произносила этих слов. Одна звезда белая, другие красные... почему я должна преклонять перед ней колени? — Так говорил ее отец. — В моей деревне молятся богам, которых много и у которых нет имен. — Послушницы захихикали, как будто это было смешнее, чем их собор и золотая статуя.

Настоятельница Стекло поджала губы:

— Такие верования необычны для Истины, Нона. В Диких Землях на востоке и по ту сторону границы, в Скифроуле, сохранились остатки многих верований, и император терпимо относится к ним, но Предок...

— Мой отец охотился на льду и даже в подземных туннелях. — Нона почти ничего не помнила о своем отце, кроме тех историй, которые он рассказывал. И ни одна из этих историй не запомнилась ей так ярко, как та, что рассказывала о туннелях. Проточенные рекой, они бежали подо льдом и становились сухими, когда вода находила лучший путь или замерзала у истоков. В этих историях ее отец и его клан охотились на зверей из всех сказок, которые она когда-либо слышала. Но лучшие из его историй рассказывали о Пропавших, о тех, кто не был людьми и кто жил на Абете до того, как четыре племени спустились со звезд. Ни один человек никогда не видел Пропавших, но их слуги остались и теперь бродили по темным местам подо льдом, где святые для Пропавших места снова обнажились. Такие руины можно было найти везде, где туннели пересекали города, которые Пропавшие вырезали глубоко в самой скале. — Мой отец говорил, что Предок может присматривать за нами в Коридоре, но в темных уголках этого мира правят боги, которых оставили после себя Пропавшие.

На этот раз не было никакого смеха, только тишина затаенного дыхания, ожидающего падения молота.

Настоятельница Стекло поджала губы, словно попробовала что-то особенно кислое. Она какое-то мгновение изучала Нону, подняв руку в сторону Сестры Колесо, когда монахиня, казалось, собиралась произнести свое первое слово, выплеснуть свой гнев. Настоятельница расплылась в улыбке:

— Император запретил поклоняться ложным идолам, Нона. Большая часть нашей собственной истории — более десяти тысяч лет — погребена подо льдом. Летопись триумфов, безумств и медленного поражения под умирающим солнцем. Существует достаточно ересей и языческих богов, придуманных нами самими, и нет необходимости гнаться за тайнами существ, менее похожих на нас с тобой, чем собака на рыбу.

Тот же гнев, что вскипел в каком-то красном уголке Ноны, когда Раймел ранил Сайду, снова начал бурлить в ней. Она встала так быстро, что ее стул упал бы, если бы не быстрые руки Клеры: «Мой отец...» — Слова, жесткие и резкие, застряли у нее в горле. Она усмирила их — гнев лишил Нону ее места в деревне, а потом и в Калтессе…

— Я здесь для того, чтобы ответить на вопрос почему, — спокойно продолжила Настоятельница Стекло, словно маленькая девочка не стояла перед ней с вызовом, уперев в бока сжатые кулаки. — Мы почитаем Предка, потому что, поступая так, мы соединяемся с тем, что свято в человеческом духе, что свято в нас...

— Вы не святая! — Нона не могла остановить эти слова. Теплые постели и хорошая еда были слишком большим сокровищем, чтобы приносить их в жертву, но вместе с ними пришли ножи в темноте, смех сквозь прижатые к лицу ладони и эта женщина, называющая себя святой. — Вы видели, как убили Сайду! Вы видели, как ее душили и задушили!

— Сестра Колесо! — Настоятельница повысила голос до крика, заглушая все, что говорила монахиня. — Принесите мне проволочную трость из склада Меча.

Резкий вздох раздался по всей комнате. Лицо Сестры Колесо расплылось в непривычной усмешке.

— Да, Настоятельница Стекло, конечно. Хороший выбор. Прекрасный выбор для наказания. — И она поспешно вышла из комнаты, удивив всех своей скоростью.

Настоятельница подождала, пока дверь закроется. Она отодвинула один из стульев от неиспользуемого стола и села на него, являя собой слегка комичный образ дородной женщины, взгромоздившейся на детское сиденье.

— Я не святая? Что есть святое? Нона? Кто-нибудь? — Молчание. Нона хотела было ответить, но поняла, что не знает. — Я верю в Предка — в дух Предка.

— Верите? Как верит Сестра Колесо? — Нона не смогла не подпустить яд в свои слова. Когда она смотрела на Колесо, ей казалось, что при создании этой женщины что-то было пропущено. Большую часть времени Нона чувствовала то же самое по отношению к себе — как будто в ее конструкции какая-то часть была пропущена, полностью отсутствовала, и она даже не могла сказать, какая, только то, что пустота лежала там, где эта часть должна была быть: — Я ненавижу Сестру Колесо. — Гораздо труднее простить людям свои собственные грехи, чем те, что уникальны именно для них. Гораздо труднее.

— Ты не знаешь Сестру Колесо, Нона. Ты ведь только что с ней познакомилась.

Нона нахмурилась.

— Я много чего знаю. Я много чего повидала. Больше, чем вы можете видеть отсюда, из своего милого теплого монастыря, за который платят все люди, работающие там, в городе, и в Коридоре, выращивающие вам еду из грязи. Что хорошего в святости, если она не может себя накормить и одеть? Это место превращает детей в старух, молящихся за грехи мира и никогда их не видящих. — Некоторые слова принадлежали ее отцу, но весь гнев принадлежал ей. — Что хорошего в святости, если она видит, как умирает моя подруга — не потому, что она сделала что-то не так, а потому, что ее кровь была недостаточно хороша?

Лица послушниц вокруг нее застыли в самых разных выражениях, от ужаса и шока на лице Джулы и Рули до изумления на лице Клеры и улыбки Арабеллы, которая могла означать все, что угодно. Ноне хотелось взять свои слова обратно — даже сейчас ей хотелось извиниться и попросить оставить ее здесь... но она не могла выдавить из себя ни слова.

— Ты права, Нона. — Настоятельница кивнула сама себе, бросив быстрый взгляд на ее единственное кольцо, украшенное большим аметистом.

Нона моргнула, она ждала удара или осуждения.

— Если бы мы провели здесь всю свою жизнь, мы мало что могли бы предложить миру и знали бы о нем достаточно мало, чтобы иметь контекст для нашей молитвы... — заметив, что Нона нахмурилась, она заговорила более просто. — Мы бы не понимали, за что молиться. Не зная хаоса и смятения, которые омывают все вокруг этого плато, нашей Скалы Веры, мы не могли бы оценить спокойствие, которое ищем. — Настоятельница Стекло замолчала и устремила на Нону взгляд своих темных глаз. Ей казалось важным, чтобы Нона поняла... чтобы Нона поверила. — Я не всегда была монахиней. У меня был сын, и я дышала на него. Когда мы хоронили его, меня охватила печаль. Было ли мое горе святым? Было ли оно уникальным? Все наши обиды и глупости повторяются снова и снова. Поколение за поколением живут и делают одни и те же ошибки. Но мы не похожи на огонь, реку или ветер – мы не одна мелодия, скорее ее вариации, которые разыгрываются вечно, в огромных количествах, пока мир не умрет. В нас написана история. Твои родители — твой отец и его ледяные туннели, твоя мать и ее Церковь Надежды, любили ли они тебя или бросили, — оба они живут в твоих костях, их помнит твоя кровь. Хунска поднялась в тебе на поверхность, быстрота какого-то родственника, умершего десять тысяч лет назад — ты думаешь, что твои мать и отец присутствуют меньше?

Нона обнаружила, что слишком крепко стиснула зубы, чтобы ответить. Гнев за мать кипел в ней, и руки ее судорожно сжимались.

— В нас записана история, которая дополняется с каждым зачатием — она помнит и изменяет нас — мы движемся от чего-то к чему-то. — Настоятельница Стекло вытянула обе руки перед собой, ладонями наружу, сложив большие пальцы, так что между указательными пальцами обеих рук образовалась узкая щель. — Жизнь. — Она чуть приподняла одну руку. — Смерть. — Она подняла вторую руку, чтобы соответствовать первой. — Мы тратим все наши годы на короткое путешествие через эту щель. Но обрати внимание — пропасть узкая, если ты пересекла ее, но, если идти вдоль нее, она длинная. Длинная настолько, насколько захочешь. Ты и я, мы путешествуем через щель, но, как народ, мы следуем вдоль нее. Предок стоит на обоих концах. Предок наблюдает за нами еще до полета — до того, как корабль-сердца впервые отбили свой ритм. Это Предок необычайной формы, источник, альфа. На нашем пути мы стали многочисленными и разнообразными. Предок наблюдает за нами от начала и до конца, из-за мертвых звезд, в холодной тьме запредельного. Это Предок необычайного разума, предназначение, омега.