Красная земля Испании

Эта доктрина, если учитывать положение того, кто ее изложил, а также место, в котором была изложена, резко отличается от доктрины, которая послужила Франко для того, чтобы использовать армию в качестве средства установления "диктатуры фашизма".

Сегодня поехал из Торремолинос в Малагу по изумительной дороге, чем-то напоминающей нашу - путь из Ялты в Алушту.

В Малаге поражает центральная аллея около порта: огромные пальмы - такие я видел только лишь в Голливуде; вся аллея выложена огромными скользкими - такие они чистые - изразцовыми плитами. Идешь словно по льду, только он розовый, голубой и зеленый.

Центр города производит оглушающее впечатление - так он роскошен. Все роскошно - и здания, и зелень, и витрины, и машины. А встык - поразительная нищета улочек, спрятавшихся за спинами новых домов.

Пытался найти известного в прошлом певца Фернандо Кардону. Мое поколение помнит его песни - он часто выступал в Москве, в лучших концертных залах. Он уехал в Испанию десять лет назад. Сейчас он работает сторожем, нищенствует.

В адресном столе его имя не значилось.

– Быть может, сеньор Кардона живет в пригороде...

Пошел по старинной дороге вверх - к крепости по Калье-дель-Калао, миновал маленький переулочек Мура-де-Санта-Анна, кино "Асториос", в котором крутили старые и шумные ковбойские ленты, бар "Иберган", повернул направо и оказался на чудной, узенькой средневековой улочке с узорным тротуаром - Калье Сант-Яго.

Богатые живут внизу, бедные забираются наверх, на гору (сердечник такую гору не одолеет). Здесь жизнь "вываливается" на улицы. Двери домиков открыты, комнатки в пять, восемь, десять квадратных метров. На стенах - огромные лики пресвятой девы Марии, распятый Иисус Христос; детишки гомонливо носятся по улице, гудят примусы, вынесенные на тротуар, громко переговариваются женщины, не отрываясь от корыт с пенным бельем, - далекая, старая провинция, даже не верится, что в пятистах метрах такой фантастически новый, белый и солнечный центр.

Перед возвращением в Торремолинос, находившись вдоволь по городу, залез в море. Испанцы смотрели на меня как на сумасшедшего: пляж был пуст, конец ноября, вода, по здешним представлениям, "ледяная" - всего двадцать градусов.

Вернувшись в Торремолинос около одиннадцати, зашел в маленький немецкий кабачок. Осенний вечер был непроглядно синим; трещали сверчки, по улицам шастали голодные, волосатые хиппи и сексуально озабоченные скандинавки, перешагнувшие бальзаковский возраст. В немецком кабачке было, слава богу, тихо и пусто. Я рассчитывал увидеть кое-кого из "местных немцев": многие наци осели здесь, поближе к Танжеру, - удобнее в случае чего бежать дальше. Однако, как объяснил мне бармен, в это время года они в кабачке ке собираются - сидят дома, смотрят телевизор, устав после рабочего дня: ремонтируют виллы к следующему сезону. Хозяином бара оказался не немец, а эстонец, бежавший в сорок пятом году, - видимо, из полицаев. Считая меня американцем, он велеречиво излагал свое кредо. Он говорил, что мы, "глупые янки", не поняли ситуацию сорок пятого года.

– Вам, надменным янки, - продолжал он, - надо было войти в конфронтацию с красными. Тогда Европа стала бы совершенно иной. Тогда бы мы не чувствовали себя даже здесь, за Пиренеями, сидящими на чемоданах. Мы все время ждем, что красные придут и сюда. В этом повинны вы, доверчивые и наивные янки.

– Значит, уже не думаете "отыграться"?

– Ну, почему же?
– ответил лысый сильный мужчина.
– Отыграемся. Если не здесь, то в Латинской Америке. Грех вам нас не поддерживать. Вы сами там сидите на вулкане. А у нас сильные позиции. Мы знаем все пути и выходы.

– Какие именно пути?
– спросил я.
– Какие выходы?

– Надежные, - ответил мой собеседник, - весьма надежные, сеньор иностранец.

В моем отеле "Ла-Палома", полупустом, не очень сейчас дорогом - сезон уже кончился, - соседом за столиком в кафе, где я завтракал, оказался высокий, сумрачного вида мужчина, до синевы выбритый, одетый как на службе - галстук, крахмальная рубаха, платочек в кармане модного, колоколом, пиджака. Разговорились. Он из Парижа, зовут его Морис.

– А вы?

– По-русски меня зовут Юлиан, по-английски Джулиан, по-испански Хулиан. Я писатель, путешествую по Испании.

– Ваши книги были изданы в Испании?

– Да.

– Какие, например?

– "Дунечка и Никита", "Петровка, 38".

– Погодите, погодите!
– удивился он.
– "Петровка, 38"? Это о работе русской криминальной полиции? Я читал ее на французском. Вот это встреча! рассмеялся Морис. И лицо его стало открытым, простодушным.
– Поскольку вы хоть и косвенно - мой коллега, должен признаться: я из службы по борьбе с наркотиками.

При расставании он приложил палец к губам и сказал:

– Жюльен, то, что я сказал вам, остается нашей тайной. Я против того, чтобы порядочного человека называть "джентльменом", ибо я француз, посему давайте будем гражданами, "гражданин" - надежнее "джентльмена".

Вечером он позвонил ко мне в номер, мы отправились бродить по городу, и он кое-что рассказал о своей работе.

Действительно, слушая Мориса, просматривая попадающие в прессу документы, наталкиваясь на юношей и девушек, валяющихся на тротуарах в наркотическом опьянении, начинаешь понимать, что торговля наркотиками - это мировая преступная мафия. По количеству оборотных средств, и по числу стран, захваченных ею, и по числу жертв ее можно сравнивать лишь с войной в довольно крупном масштабе.

По данным Интерпола и "Комиссии ООН по наркотикам", легальные потребности всего мира в опиуме для медицинских и научных целей приближаются к тысяче тонн в год. Почти такое же нелегальное потребление опиума.

Существует два главных центра нелегального производства: Юго-Восточная Азия - Бирма, Таиланд, Лаос, Камбоджа и Вьетнам; Ближний Восток и Средний Восток - Турция, Непал, Афганистан, Индия, Иран и Пакистан.

– По нашим данным, - сказал Морис, - наркоманы мира употребляют десять тонн героина и около семи тонн морфия ежегодно.

Прибыли, получаемые торговцами от операций наркотиками, огромны. По существующим сейчас ценам один килограмм опиума стоит "всемирному синдикату" семнадцать долларов. В "опиумных лабораториях", которые обычно помещаются в кузове грузовика или в комнатушке, установлена довольно фундаментальная аппаратура, необходимая для переработки наркотиков.

Такие операции проводятся главным образом на юге Франции, в Италии, Сицилии, Сардинии, на Корсике.

Из одной тонны сырого опиума получается сто килограммов чистого героина. Но героин не продается в чистом виде. В смеси с молочным порошком, солью, мелом или тальком один килограмм чистого героина превращают в восемь килограммов сильно действующего зелья. Десять килограммов, разведенных в воде, продают потом за пять миллионов долларов.

– Здесь мы ищем пакетики с фабричной маркой "999", - продолжал Морис. Наглецы, они имеют свою типографию и печатают на ярлыках: "Единственный качественный продукт! Остерегайтесь подделок!" Мы засекли партию товара в Марселе, следы ведут сюда...

По данным Интерпола полицейские и таможенные службы конфискуют лишь 5-10 процентов наркотиков, транспортируемых нелегально. Следовательно, большая часть наркотиков достигает места назначения.

Ежегодно во всем мире продается в среднем 10 тысяч килограммов героина и опиума. Следовательно, суммы реализации в розницу достигают примерно трех миллиардов в год. Оптовая стоимость, насколько ее можно вычислить, составляет для всех участников этого бизнеса - сбытчиков, поставщиков, производителей примерно 2 миллиарда долларов.