Красное бикини и черные чулки

«Варвара» прониклась ко мне сочувствием и завелась. Со второй попытки.

* * *

Порфирия дома не было. Открывшая дверь его квартиры своим ключом Жанка обнюхала все углы, зачем-то заглянула в диван и развела руками:

— Непохоже, чтобы он здесь появлялся.

Что касается меня, то я вообще не имела сколь-нибудь определенного мнения на сей счет по той причине, что Порфирьева берлога сильно напоминала стоянку первобытного человека. А их возраст, как известно, определяется археологами и достаточно приблизительно, плюс-минус пять веков.

— Может, у соседей спросить? — пожала я плечами.

— Да какие тут соседи, — с досадой отмахнулась Жанка, — сплошные алкаши!

Ну да, а Порфирий-то у нас «прынц» крови, как я забыла.

— Ничего, сейчас все выясним, — пообещала я Жанке и двинулась вниз, во двор, прямиком к синей жестяной палатке с лапидарной вывеской «У Зои», в окошке которой обнаружился усатый парубок с рыжим чубом.

— А где Зоя? — спросила я у него, сама не знаю зачем.

— Какая еще Зоя? — уставился на меня парубок не то чтобы очень дружелюбно.

Оставив в стороне риторические вопросы, я приступила к делу:

— Знаешь художника из этого дома? Ну, его еще все Порфирием зовут.

— Да кто ж его не знает, — хмыкнул парень и тут же насторожился: — А что такое?

— Не появлялся он здесь сегодня? А то жена его ищет, — кивнула я на Жанку.

— Вот эта? Его жена? — Парубок воззрился на зардевшуюся Жанку и взлохматил свой рыжий чуб. — Да околачивался здесь с утра, бутылку выклянчивал. В долг. Только я таким не подаю.

Кровь отлила от Жанкиного лица. «Был, с утра», — пошевелила она губами.

— Ну и куда он мог подеваться? — осведомилась я у нее.

— Без понятия, — помотала она головой, а потом тихо спросила саму себя: — А может, на Краюхе?

И мы понеслись на Краюху, благо «Варвара» демонстрировала исключительную покладистость и снова завелась без каких-либо ухищрений с нашей стороны.

Да, надо же вас просветить насчет местечка, в которое мы направились, хотя бы телеграфным стилем. Так вот, к вашему сведению, Краюха — это пятачок в районе улицы Крайней, на котором собираются наши местные мазилки вроде Порфирия с корыстной целью впарить какому-нибудь растяпе свои сомнительные шедевры. Вернисаж, одним словом. Уж не знаю, много ли они таким образом зарабатывают, но морды у них всегда красные, а над Краюхой висит густой смог от перегара.

И в этот раз все было как всегда. Ну, по части красных рож и алкогольного смога. Вот только Порфирия мы так и не нашли, хотя и исходили Краюху вдоль и поперек. Поскольку покупателей было раз, два и обчелся, мы с Жанкой пользовались особенной популярностью у художников. Они нас без малого на куски не порвали, зазывая полюбоваться своими творениями. А видели бы вы, как потускнели их одухотворенные физиономии, когда выяснилось, что мы всего-навсего ищем Порфирия.

— Не было сегодня, — прошамкал беззубый живописец в латаном тулупе. — И вообще он на этой неделе не появлялся.

Жанка пригорюнилась и смахнула варежкой набежавшую слезу, а я посмотрела вдаль, на смрадно дымящие трубы городской ТЭЦ, и подумала, что Порфириево дело — труба. Заметет его Кошмаров. Как пить дать заметет.

На обратном пути по многочисленным Жанкиным просьбам мы снова заехали к Порфирию. Жанка опять обнюхала углы его квартиры, заглянула в диван и на антресоли, после чего мы, совершенно понурые, вернулись на службу к самому концу рабочего дня. Но быстро воспряли духом, когда узнали, что Краснопольский на совещании у губернатора и вряд ли появится раньше завтрашнего утра.

— Хоть тут повезло, — вздохнула Жанка и бедной родственницей умостилась на стуле. Поводила ручкой по листу бумаги и подняла на меня несчастные глаза. — Марин, может, мы еще раз к нему съездим?

— К Порфирию, что ли? Мы же только оттуда!

— Ну, Мариночка, ну, пожалуйста, — заскулила Жанка, — ну мы должны его хотя бы предупредить, прежде чем к нему Кошмаров заявится…

— А Краснопольский, которого ты так боишься? — напомнила я Жанке. — У нас же работы непочатый край! И потом, твоего Порфирия с собаками не сыщешь… Где его носит, спрашивается? Ведь как нарочно! Как он теперь от Маниного трупа отвертится?

— Да не он это, не он! — То ли от слез, то ли по причине банального насморка у Жанки заложило нос, и теперь она трубила, как слониха.

— А доказательства? — встала я на позиции следователя Кошмарова.

— Да какие, к черту, доказательства! — Жанка закачалась на стуле из стороны в сторону, как при зубной боли. — Я просто знаю, что он на такое не способен!

— Ну это очень убедительное алиби, — скептически отозвалась я, хотя в глубине души была солидарна с Жанкой. Порфирий, конечно, пьянь несусветная и сильно усложняет Жанкину жизнь, а заодно и мою, но впечатления городского сумасшедшего не производит. На кой, спрашивается, черт ему убивать какую-то Маню, когда он и так под подозрением? И к тому же только что выпущен из СИЗО под подписку о невыезде? Да распоследний маньяк бы как-нибудь смикитил, что сам себе могилу роет.

— Да ладно тебе, кончай реветь, — я сунула Жанке носовой платок, — так и быть, съездим мы к твоему Порфирию еще раз, только прежде ко мне ненадолго заскочим. Поесть, переодеться…

— Ага, конечно, заскочим. — Жанка перестала хныкать.

Потом мы быстро собрались и отчалили, а по дороге остановились возле гастронома и купили две пиццы, чтобы по-быстрому приготовить их в духовке.

Пока я переодевалась, Жанка орудовала на кухне, так что уже через четверть часа мы бодро перекусывали. И уже собирались закругляться, когда нашу скромную трапезу прервал резкий звонок в дверь.

Тяжко вздохнув, я вылезла из-за стола и поплелась в прихожую. Жанка, дожевывая на ходу пиццу, потащилась за мной. Она же первой осведомилась: «Кто там?» — «Откройте, пожалуйста», — попросился подозрительно вежливый мужской голос. Жанка глянула в глазок и стремительно распахнула дверь, даже не удосужившись испросить на то моего хозяйского разрешения.

Тусклая лампочка с пыльного потолка лестничной площадки скупо осветила высокую фигуру в длинном пальто. Фигура переминалась с ноги на ногу и сжимала в руках хрустящий целлофановый куль. В ноздри мне ударил сладковато-приторный запах. Так и хочется сказать тления. Я невольно отступила назад и зажала рот ладонью, чтобы не заорать от ужаса: из целлофана нагло и беспардонно торчали белые лилии!

ГЛАВА 22

Эти белые лилии так меня ошарашили, что я не сразу сообразила, что тип, который их принес, мне смутно знаком. И вел он себя как-то странно для маньяка. Во-первых, поздоровался. Во-вторых, извинился за внезапное вторжение. Одного только и не хватало, чтобы, руководствуясь гуманными соображениями, он взял на себя повышенные обязательства задушить меня быстро и безболезненно. По высшему разряду.

Не поверите, но у него хватило наглости с улыбкой протянуть мне свой жуткий букет: