Красное и белое. И серо-буро-малиновое

Елизавете Ани-Анимикусовой повезло. Накануне, раздав жалование, она так устала от вида и запаха своего воинства, что у неё разболелась голова, и она отправилась в ночь в Глупов вместе с Митрофанушкой, который на правах премьер-министра сопровождал президента на телеге. Когда уже в полдень Елизавета проснулась, с белоглуповской армией было покончено. Битва при Грязнушке, как её впоследствии назвали советские историки, закончилась. Только маленькой горстке храбрецов из офицеров удалось прорвать кольцо окружения и прибыть в Глупов с ошеломительной вестью как раз в тот момент, когда президент Головотяпии изволила пить кофе со сливками и заедать его круассанами.

Защищать город было некем, да и нечем. Тогда Елизавета отправила свою личную гвардию и кадетов перекрыть дорогу на Глупов, которая шла в город от моста с приказом «стоять насмерть», а сама объявила в городе срочную эвакуацию.

Что тут началось! Все мало-мальски зажиточные жители бросились собирать своё барахло, искать подводы и грузиться на них для того, чтобы уехать из города; быстро сформированный правительством поезд, выезжающий на юг России, не смог вместить всех желающих, тем более, что три вагона в этом составе были отряжены для президентской администрации, иначе говоря – для Елизаветы с её имуществом. Паника в Глупове была страшная. Если бы в это время нагрянули красные, они бы взяли всех этих беженцев вместе с их имуществом голыми руками, но Красноглуповская армия в это время делила захваченные в бою трофеи, а бойцы честно делили между собой отнятые у белоглуповцев личные вещи. Живоглоцкий велел построить всех пленных, молодцом прошёлся перед ними, храбро глядя в глаза каждому, захваченному в плен, а затем, встав ровно посередине строя, крикнул:

– Ветеринары есть?! Десять шагов вперёд шагом марш!

Из строя бодрым шагом вышли семь белоглуповцев – ветеринаров. Глупые! Они посчитали, что ветеринары очень нужны красным и их обласкают! Где там! Они не знали страшной ненависти Живоглоцкого к ветеринарам. Злобно посмотрев на вышедших их строя, Живоглоцкий скомандовал своему воинству:

– За предательство делу революции – расстрелять их!

Ветеринаров расстреляли, после чего всех оставшихся пленных записали в Красноглуповскую армию, причём отказников не было ни одного человека. После чего все стали на радости выпивать и закусывать, празднуя победу. Дошли до того, что бывшие белоглуповцы поднимали стаканы с самогоном и пили «за нашу победу».

В числе празднующих был штаб армии с командирами дивизий и полков. Торжества проводились в бывшем штабном белоглуповском блиндаже, в котором присутствовала не только весьма приличная еда, но и довольно богатый ассортимент напитков – сухие вина из Франции, коньяки и бренди, ликёры и портвейны. Кузькин поставил посередине стола бутыль с самогоном, которая была как всегда – наполовину пустой, а наполовину полной. Именно содержимое этой бутыли и пользовалось наибольшим спросом у пирующих.

Рюмки и стопки, как старорежимное наследие с негодованием смели со стола на пол. Пример подала сама Зойка Три Стакана, смело заявившая, глядя в глаза Кузькину:

– Ты же знаешь, Кузьма Кузьмич, что я рюмок не признаю. Изволь подать стаканы!

Налили полные стаканы самогона. Первый тост произнесла Зойка Три Стакана, как командарм, но прежде всего, она строго спросила:

– Где Круглолицын?

– Тута он, – из числа собравшихся командиров вытолкнули к командарму Круглолицына.

– Ну что, Лев? Говорила я тебе, что революционная сознательность и творчество масс даст нам лучший результат, чем твоя наука? Говорила? А! Говорила! Ты-то со своей наукой планировал, что половина из нас сложит головы на переправе. Планировал? Планировал! А вот мы, революционеры, академий и штабов там разных не кончали, а вишь, как всё организовали. Вот так! Вот революционная сознательность – это наука, а не твоё пенсне!

Все дружно рассмеялись, Круглолицын пытался что-то сказать, но ему не давали, примирительно и покровительственно похлопывая его со всех сторон по спине и плечам. Зойка Три Стакана, посмеявшись вволю, вдруг стала серьёзной и вслед за ней приутихло всё командование. Придав торжественное выражение лицу, Зойка Три Стакана громко произнесла:

– За мировую революцию! Пьём до дна!

Весь командный состав выпил стаканы до дна за мировую революцию. Не успев крякнуть и вытереть тыльной стороной руки мокрые губы, командиры услышали второй тост от Зойки Три Стакана:

– За здоровье всех присутствующих! Пьём до дна, – добавила Зойка Три Стакана для тех, кто не был знаком с этой революционной традицией.

Выпили до дна, и некоторые полковники покачали в недоумении головами:

– Однако…

Не успел командный состав хрустнуть солёными огурцами и артишоками, и перестать качать головами, удивляясь Зойкиным способностям пить, как прозвучал третий тост от командира армии:

– За светлое будущее!

– До дна? – Неуверенно спросили новички.

– До дна, – твёрдо ответила Зойка Три Стакана, и опрокинула в глотку содержимое своего стакана.

Воинство быстро охмелело, и на целый день Красноглуповская армия была обезглавлена. Только Круглолицын, как начальник штаба армии, вовремя смывшийся с пьянки под предлогом организации процесса передислокации и переформирования, остался трезвым, выставил караулы и поддерживал дисциплину в допустимых пределах. А больше и не нужно было – белых на сто вёрст рядом не было, пленные белоглуповцы в массовом порядке переписывались в красноглуповцы и вливались в ряды большевистской гвардии, выпивая и закусывая вместе с красными земляками.

Позднее это действо советские историки в целом назвали «переформированием полков после кровавой битвы при Грязнушке». Кстати, во время всей этой битвы было убито четырнадцать белоглуповцев, причём восемь из них утонули или разбились, прыгая в Грязнушку. Со стороны красноглуповцев было убито два человека. Эти данные не были засекречены, но о них и не говорили в открытую, потому и возникла со временем легенда о кровавой битве с тысячами убитых.

Итак, красноглуповцы, справедливо полагая, что с белыми на глуповской земле покончено, праздновали победу, а буржуи и помещики драпали со всех ног из Глупова и Головотяпии на юг России. Во главе этой драпающей толпы нёсся паровоз, который тащил за собой массу испуганных глуповцев во главе в заламывающей руки Елизаветой, увозящей с собой не только своё личное имущество, но и «золотой запас Республики» – все ценности, которые были в распоряжении Головотяпского правительства, благодаря неусыпным трудам Толстолпузова. Сам Толстопузов с маленьком узелком личных вещей ехал этим же поездом – Елизавета прослезилась, когда увидела, что Толстопузов пришёл на вокзал с этим узелком в то время, как другие министры её правительства прибыли к вокзалу со многими чемоданами и баулами.

– Ты что ж, Толстопузов, с узелком? Где твои вещи, любезный друг?

– Прости, матушка, все мои вещи здесь, в узелке. Родные мои по делам службы уехали из Головотяпии в Европу, а мне самому много ли надо? Всё ведь отдал на службу тебе – и силы, и средства, и жизнь свою. Вот – остался с парой портков, да с парой носовых платков. Уж не гневайся, Лизушка! Гол я как сокол.

Где там гневаться! Обняла и обещала не забыть. Отдельное купе для Толстопузова выделила – вместе с отцом Сигизмундом они вдвоём и ехали весь путь, в то время как остальные члены кабинета министров ехали в купе по десять человек. Толстопузову по приказу Елизаветы выделено было особое питание и чаю вдоволь, не был забыт и Сигизмунд, в то время как остальные члены кабинета министров были предоставлены сами себе и на остановках добывали себе пропитание посредством обмена своих вещей на еду.

У Толстопузова и впрямь, кроме узелка с вещами и деньгами в узелке ничего в Головотяпии не было – всё своё и чужое имущество он заблаговременно вывез за пределы России силами своих весьма деятельных сыновей. В Швейцарии его сыновья и прочие родственники на вывезенное купили добротное поместье с большим участком земли и кожевенным заводом, завели бойкую торговлю и ждали возвращения отца-благодетеля. С собой у Толстопузова была некоторая сумма золотых, завёрнутая в тряпочку и помещённая в мякину ржаного хлеба; сумма, достаточная для того, чтобы скупить весь поезд с его содержимым и в одиночку на нём добраться до самого Парижа. Но знал об этой сумме только он, прибедняющийся министр финансов республики – бывший купец Толстопузов.