Красное и белое. И серо-буро-малиновое

Живоглоцкий лично руководил расстрелами, которые производились на глазах всех бойцов, выстроенных строем. Делалось это так. Живоглоцкий строил воинское подразделение без оружия, а просто так, как бы на митинг, и задавал вопрос:

– Александров тут распространил свою Программу… Есть в ней много верного, а?

– Да, – начинали гудеть солдаты, – есть там правда.

– Надо это дело тщательно обсудить, а? Поэтому поступим так. Кто поддерживает Программу – выходи в сторону, а кто не поддерживает – оставайтесь на месте!

Самые доверчивые и полностью охваченные Александровской агитацией выходили вперёд. Таких оказывалось процентов десять, хотя были подразделения, где выходила почти половина бойцов.

Тогда Живоглоцкий давал следующую команду:

– В соответствии с пунктом четыре Постановления Глуповского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов «Все на борьбу с Александровым!» содействие контрреволюционерам карается по всей тяжести революционных законов. Предателей и изменников делу революции расстрелять!

Латышские стрелки вскидывали ружья и расстреливали всех, вышедших из строя. Оставшаяся испуганная масса бойцов вооружалась и отправлялась на заданные позиции. Никто не бунтовал и не поворачивал оружие против Живоглоцкого и его трёх десятков латышских стрелков – хотя сделать это было просто. Страх за собственную жизнь, которую можно было вот так просто потерять, затыкал рты всем глуповцам и они послушно шли в бой.

Восстановив дисциплину во всём своём воинстве, Живоглоцкий начал боевые действия. Александровцы отчаянно сопротивлялись, и потому реввоенсовет никак не мог добиться видимых успехов. В тяжёлых позиционных боях проходил месяц за месяцем, пока на помощь красноглуповцам не пришёл «патронно-снарядный голод» – у Александровцев закончились снаряды к пушке и патроны к винтовкам. Они не могли больше отстреливаться. И вот тогда Живоглоцкий на белом коне проскакал перед фронтом красноглуповцев, размахивая шашкой, и закричал:

– На Александровских контрреволюционеров! Вперёд! За мной! Ура!

С криками «Ура!» красноглуповцы бросились на штурм Александровцев. Александровцы, побросав позиции и оружие, скрылись в лесах, на сеновалах и в амбарах. Красные начали их вылавливать, но сделать это было не просто – леса да поля на Вихляевщине обширные, дремучие, всех не поймаешь, да ещё и сам заблудишься. Тогда Живоглоцкий принял такое решение – поджечь весь лес в районе Вихляевки с той стороны, с которой дует ветер, а с противоположной стороны леса – ловить выбегающих александровцев рыболовными сетями. Так и сделали.

Но поскольку ветер несколько раз менял направление, красноглуповцы подожгли лес со всех сторон и Александровцы, прятавшиеся в лесу, почти все либо задохнулись в дыму, либо заживо сгорели в лесном пожаре. Лишь очень немногие спаслись в рыболовных сетях красноглуповцев.

Прошло несколько месяцев, и в Москве была объявлена всеобщая амнистия участникам гражданской войны. Оставшиеся живыми александровцы потянулись из своих лесных и овражных землянок в сёла, где сдавались Советской власти. Все они после короткого разбирательства отпускались по домам, за исключением редких случаев. К такому редкому случаю относится и выход из леса самого Антона Александрова.

Вышел он, по случайности в то же село, где находился чрезвычайный реввоенсовет. Селяне ему указали на дом, где располагался штаб. Штаб после трудов праведных предполагал поужинать. Кулак, на постой к которому временно был размещён штаб, суетился, накрывая стол для ужина для оравы партийно-советских руководителей. Он после нескольких месяцев кормления штаба перешёл по своему экономическому состоянию из разряда кулаков в разряд бедняков, хотя прокормить штаб ему помогало всё село. Поэтому, когда он увидел Александрова, – того самого, из-за кого штаб и не разъезжался, – кулак неслыханно обрадовался и, гладя его по спине, любовно называл «кормильцем».

Александров попросил что-нибудь поесть, но ему отказали и сразу же повели на допрос. Откладывать ужин из-за допроса Александрова никто из членов штаба не собирался. Служба – службой, а поддержание посредством поедания ужина революционных сил у штаба никто не отменял! Сам процесс ужина претерпел некоторое изменение – самогон решили оставить напоследок, разделяя радость его употребления с радостью допроса главного врага Советской власти на Глуповщине.

Штаб в полном составе сытно и молча поужинал, и велел кулаку, оставив приличествующие случаю закуски и самогон, всё остальное убрать со стола. После этого вызвали Александрова на допрос и посадили на край стола писаря для ведения протокола допроса.

Несколько месяцев Антон Александров скитался по лесам, был небрит, немыт и голоден. Он оброс, а его одежда потрепалась. Ничего грозного в его виде не было, тем более что росту он был низкого и стоял перед столом с сидящими за ним членами реввоенсовета, переминаясь с ноги на ногу и теребя в руках грязную красноармейку, голодными глазами зыркая на закуски, украшавшие стол.

– Ну что скажешь, Александров? – Начала допрос Зойка Три Стакана.

– Вот. Пришёл. На амнистию пришёл.

– А признаешь себя виноватым перед Советской властью за участие в мятеже?

– Признаю! Бес попутал.

Зойка Три Стакана велела разлить самогон по стаканам членов реввоенсовета, и поздравив всех с победой произнесла:

– За мировую революцию!

Реввоенсовет дружно выпил и закусил. Александров судорожно сглотнул слюну – он уже месяц, как не ел нормальной еды, а последние три дня питался только дождевой водой и снытью. Запах еды, закуски и самогона очень его волновал.

– Так! – Продолжала Зойка Три Стакана, вытирая тыльной стороной ладони промасленные салом губы. – А признаешь ли ты, Антон Александров, что ты был главарём антисоветского мятежа?

Александров, испытывающий сильный голод и желающий поскорее закончить допрос с тем, чтобы ему дали что-нибудь поесть, сразу же согласился. Зойка Три Стакана велела разлить по стаканам ещё раз и произнесла второй тост:

– За здоровье всех присутствующих!

Реввоенсовет выпил. Сразу же в избе стало весело.

– А что, Александров, ты действительно надеялся, что в Вихляевке сможешь создать такую власть – без большевиков? – Спросил Рябинин.

– Надеялся, да.

– А какую власть ты хотел – помещичью или буржуинскую? – Продолжал Рябинин.

– Советскую власть, какую ещё? Только так, чтобы всё было по-честному, чтобы народ сам решал, а не большевики решали за народ.

– И что бы твоя власть сделала?

– Вся земля, конечно, передаётся трудящимся. Крестьяне свободно выращивают, что хотят и продают свою продукцию – кому хотят. Чтобы каждый мог смело обменять, например, хлеб на ножницы. Чтобы в газетах писали правду, а не то, что нужно большевикам.

Тут все поняли, что Рябинин не те вопросы задаёт – ответы на вопросы уж больно не соответствовали образу врага народа, и протокол допроса будет содержать иной образ врага, нежели всем членам штаба хотелось. Рябинин понял, что есть ситуации, когда лучше жевать, чем говорить, и стал хрустеть солёным огурцом. Нить допроса вновь взяла в свои руки Зойка Три Стакана.