Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3

– И я тебя очень прошу: пока подойдёт твоё назначение – ты ни с кем и нигде подобного… Ты прими сдержанность за правило…

– Что? – спросил Крымов. – Какое назначение? Да если вы депутатов себе на шею посадили – так неужели я от вас назначение прийму? Нечего мне с вами и делать. Этакое мне – не по душе. Ты лучше – своё окружение расчисть, у тебя шваль собирается. Уеду в корпус сейчас же.

Гучков опять пожалел. То слишком быстро приобреталось, а то слишком быстро терялось.

– Ну, зачем же так сразу отказываться? Подожди, подумай. Поживи. Поговорим.

– Не. Не, – хриплым дыханием отвечал Крымов. – Нечего делать. Завтра же уеду.

– Куда ж ты уедешь? – усмехнулся Гучков. – Это – бегство. С этим – бороться надо. От этого не уедешь. Оно к тебе и в корпус придёт.

– В Третий Конный?! – рявкнул Крымов. – Да я первую же солдатскую депутацию нагайкой встречу.

– Нет, нет, погоди. Я тебя так не отпущу. И в крайнем случае ты должен будешь мне кого-то посоветовать. Подумай несколько дней.

– Да мне и думать нечего. Тебе – демократического генерала? Так возьми Деникина. У него мозги – в аккурат такие, как у вас.

586'' (пресса о Керенском)

… Его первый вздох почти совпал с последним вздохом первомартовцев. Его первое воспоминание – смутный ужас, охвативший Симбирск, когда узнали о казни Александра Ульянова, сына местного инспектора народных училищ.

… Любовь к народу клубилась в его честной груди – и он примкнул к социалистам-революционерам.

… У филёров он числился под кличкой «Быстрый». На ходу вспрыгивал в трамваи, они поспевали за ним на извозчике.

… Все думские каникулы посвящал объездам провинции. Приехал – облетел всех, шутками, рассказами пробудил, спрыснул живой водой. То – как-то стих, углубилась мучительная складка между его бровей…

… В октябре 1916 в Саратове прочёл публичную лекцию с разоблачением Прогрессивного блока. Аудитория положительно дрожала от грома рукоплесканий. «Демократия уже идёт! Я отчётливо слышу шаги народа!»

… Его речи – моментные, но всегда общего характера… Его тактические предложения всегда носили отпечаток государственной мудрости.

… Он представляет интересы огромного крестьянства.

… Оратор Божьей милостью. Роковой. Одержимый словом. Избранный судьбой, историей, человечеством. С трагической печатью на челе. Такие люди рождаются в героически-порывные эпохи. Становятся вождями народов и делают историю.

… Предтечи отливаются из того же металла, что и сами революции.

… Перед выступлением волнуется до спазм в горле. Бледнеет, втягивает и вытягивает шею, глотает воздух как рыба без воды. Первая его фраза – всегда громкая, короткая как выстрел. Потом – короткая пауза. Потом – бурная страстная речь… его слова летят с быстротой частиц радия.

… Слова его – не придумываются заранее, не слагаются в красивые звучные фразы, не имеют заученной интонации, не сопровождаются прорепетированными жестами… Но внезапно родятся как молния, льются бурным потоком, звучат музыкой сердца. Они – только пенистая оболочка честной мысли, только тигль для расплавленного чувства…

… Керенский – пророк революции. Пафос его безыскусственных слов создаёт детонацию в душах толпы, взрывает незримые залежи энтузиазма.

… «Приходят слова – спешу сказать, потому что другие теснятся, выталкивают. Когда говорю – никого не вижу, ничего не слышу. Аплодисменты входят в сознание толчками, действующими как нервные токи. Вообще всё время чувствую нервные токи, идущие от слушателей ко мне. Всё время в груди – горячие волны. Оттого голос вибрирует, дрожит. Выражений не выбираю. Слова свободно приходят и уходят.»

… Особенность его психики – нервная чуткость к политическим событиям, доходящая до предвидения их.

«… под живым впечатлением вести о вашем назначении министром группа петроградских трудовиков с гордостью вспоминает, что именно она 6 лет назад… Уже тогда оценив ваше мужество, вашу беззаветную преданность интересам народа, вашу готовность к самопожертвованию… Вы первый поняли, как обязана Дума ответить на указ о её закрытии. Вы не дали ей безмолвно сдать позиции и смело призвали её отдать себя под защиту готового к восстанию народа, чутким выразителем которого вы явились за эти навеки незабвенные часы…»

… Смелый неукротимый борец-депутат, имевший мужество ставить все точки над «и». С ещё большим мужеством он принял на себя власть министра юстиции и тем самым, быть может, избавил Россию от ужасов гражданской войны.

… Совет рабочих депутатов устроил ему овацию, какой не видели стены Таврического дворца со дня его основания.

… Отныне стало историческим: «Я не могу жить без народа. И в тот момент, когда вы усомнитесь во мне, – убейте меня!»

… Крик благородного раненого сердца первого свободного гражданина свободной России…

… Человек, которому доверяет вся русская демократия. Стал глашатаем и вождём её.

… в него влюблена Русская Революция.

… Его имя – синоним красоты, чистоты и ясности нашей «улыбающейся» революции.

… Переживаемая русская революция – зарево мирового революционного пожара. Наша революция обязана рождать мировых людей-героев. Героями такой революции не могу г быть не социалисты, не представители мировой демократии.

… Первый раз войдя как министр в своё министерство, первое, что он сделал, – пожал руку швейцару. Это было так ново, неслыханно, – разнеслось по всему Петрограду.

… 86 человек в приёмной, не считая депутаций. На лестнице давка, в дверях не протолкаешься. Керенский ежедневно отрывает от своего времени час-два, чтоб обойти эту длинную очередь… «Сперва депутации! – предупредил Александр Фёдорович. – А уже потом деловые посетители.»

… Вот – депутация социалистов-эсперантистов с пятиконечными звёздами в петлицах. С бесконечным терпением, с каким-то особенным участлиным вниманием, свойственным только ему одному, выслушивает Александр Фёдорович приветственную речь (для успехов демократии необходимо ввести в учебные заведения курс эсперанто). В сущности, министр отказывает им, но эсперантисты уходят утешенные и очарованные.

С безропотным взглядом он встречает депутацию от партии анархистов – в чёрных блузах, с чёрными галстуками. Они явились не с просьбой, а с требованием. Керенский с осторожной мягкостью напоминает им о Кропоткине. Их требование решается компромиссом, они уходят удовлетворённые.

Туркестанская делегация – сарты в тюбетейках, текинцы в чудовищных шапках из чёрной овчины. Керенский немедленно удовлетворяет их просьбу.

Представителю уезда делает мягкое внушение, что ввели у себя «сверхреспублику» и не выполняют распоряжений из центра… Трудно быть министром революционной России, не завидуйте ему…