Красное платье
Шрифт:
Я поздоровалась с мальчиком.
— С кем это ты здороваешься? — поинтересовалась бабушка. — Это не из райздравотдела?
— Да нет же, бабушка, это Ваня, сын Сухоревых. Представляешь, он ест сырник.
Бабушка посмотрела на меня своими слепенькими глазами в очках с толстенными стеклами, сглотнула слюну и жалобно заныла:
— Какие счастливые, богатые люди! У них есть деньги на творог и сырники! До чего мы докатились! Я уже год не ела настоящих сырников! А так хочется, так хочется хоть перед смертью отведать… И еще йогуртс, тот самый, в пестренькой баночке, помнишь, нас Мизулины угощали? — Бабушка мечтательно закатила глаза и причмокнула сморщенными губами. — Купи мне его, этого заморского йогуртса, если сможешь, ладно?
Я кивнула. Мне стало так жалко бабушку, что я поклялась
Мы возвращались домой, потом я вновь отправлялась выстаивать очередь за овощами в соседнем магазине, ехала за тридевять земель за детским пюре на специальный пункт раздачи. Там по талонам молодые мамы и папы получали заветные баночки и коробки с заморским неблагозвучным названием «Блендина».
Вечером, качаясь от усталости, выходила гулять с Богданчиком в ближайший, порядком замусоренный парк. Коляска была тяжелой и неудобной, тащить ее по лесенкам приходилось волоком. Да, наш город, увы, совсем не приспособлен для мам, гуляющих с колясками… Видно, дети никому не нужны…
Так шли мои дни сплошной чередой.
Еще год назад я и заподозрить не могла, что мы будем так бедствовать… Наша семья была совершенно типичной для Москвы. Бабушка — врач-рентгенолог в маленькой поликлинике, дедушка — погиб на фронте, мама — преподаватель английского языка, папа — инженер-конструктор в закрытом почтовом ящике. Мы жили в трехкомнатной квартире в панельном доме, у нас были «жигули». В нашей семье все шло на удивление благополучно, я даже не представляла, как может быть по-другому. Папа обожал маму и был в очень хороших отношениях с бабушкой. Мне достались самые красивые и дружные на всем свете родители.
Мой папа похож на актера Любшина, только он еще красивее. А мама — на актрису Самойлову, когда она играла Анну Каренину в одноименном фильме.
Мы все вместе занимались спортом — лыжами, коньками, ходили в бассейн «Чайка». Вечерами играли в настольные игры, вместе ходили по театрам, собирали гостей, рядились в карнавальные костюмы, выпускали юмористические газеты. Очень часто делали это вдвоем с папой, сочиняли смешные стихи о маме и бабушке, составляли коллажи из журнальных вырезок.
Я занималась в музыкальной школе по классу фортепьяно. Единственное мое отличие от тысяч московских школьниц состояло в том, что я учила испанский язык. Это у меня такое хобби, я ездила во Дворец пионеров на Ленинских горах, мама приносила мне ксероксы учебников по испанскому, я читала Сервантеса и бредила Гарсиа Лоркой. Мне даже снились сны на испанском языке, высокие горы Андалузии, средневековая Гранада, Филипп Кастильский, танцовщицы фламенко в пышных, ярких платьях на городской площади, танцующие ритмичный танец под страстные звуки гитары, тореадоры с быками и алыми мулетами, масличные деревья, дрожащие на ветру нежными листьями, апельсиновое солнце, садящееся в холодное и бурное море Коста-дель-Соль. Оле!
Мама говорила мне, что иногда во сне я бормочу какие-то латинские или испанские слова, что-то типа молитвы, быстро-быстро и довольно отчетливо. Она все время хотела подловить это бормотание и записать на магнитофон. Я вспоминала, что во сне находилась в каком-то другом мире, а потом, проснувшись, все забывала, кроме «In nomine Patris»…
Мама мечтала, что я поступлю в институт иностранных языков. Она вообще помешана на английском языке. Мама до такой степени замучила меня своей любовью к Америке, что привила мне стойкое отвращение к английскому, и я ни за что на свете не хочу этим заниматься, ни за что. Даже если английский будет идти в комплекте с моим обожаемым испанским. Я точно знаю, что хочу быть модельером, поступить в Московский текстильный институт имени Косыгина. У меня есть еще одна маленькая тайна. Это — кукла Барби. Несколько лет назад, специально для меня, ее привез папин друг из самой Франции! Все детство я была среди девчонок на особом положении: у меня была Барби! Эта кукла в те годы являлась
целым сокровищем, девочки мечтали прийти ко мне в гости и поиграть с замечательной длинноногой красавицей. У Барби был завидный гардероб: ярко-зеленое атласное мини-платье с пелериной, отороченной настоящим кусочком меха, длинное красное коктейльное платье с голой спиной, льняной дорожный костюм, соломенная шляпка с широкими полями и приколотыми крошечными незабудками и целых пять пар разноцветных крошечных туфель! Разве это не сокровище? У моих подружек были только дурацкие пупсы в убогих кофтенках, а у меня в шкафчике жила голливудская красавица, кинозвезда. Мне хотелось заботиться об этой пластмассовой блондиночке.Я представляла, что вырасту и сошью себе все ее наряды: обязательно зеленое атласное мини-платье, а самое главное — красное шелковое коктейльное платье с голой спиной. Тогда мой любимый актер — Гойко Митич из фильмов об индейцах — обязательно влюбится в меня, и я стану его женой. Наверное, мы будем жить где-нибудь в Голливуде, а может быть, он захочет переехать в нашу страну и сниматься на «Мосфильме». Меня почему-то совершенно завораживали мужчины с длинными черными волосами, как у Гойко Митича.
Я начала шить для своей Барби одежду. Получалось хорошо, я придумывала фасоны, вязала, приклеивала, рисовала. Постепенно поняла, что у меня есть дар модельера. Стала шить себе, помогала шить своим подружкам. Однажды мы из обыкновенных атласных лент и старых штор сшили потрясающие костюмы для новогодней вечеринки. Я нашла свое призвание, да!
Почувствовала в себе силы, которые могли поднять нашу легкую промышленность с колен. У нас такая прекрасная страна, просто нет хорошей одежды, но это легко исправить. Я решила, что вырасту и обязательно все исправлю. Все женщины Советского Союза будут ходить в красивой одежде, их мужья перестанут с ними разводиться, и мы станем самой сильной и богатой страной. Так просто! Странно, что до меня никто до этого не додумался!
Мы с моей лучшей подружкой Леной часами кроили, шили, рисовали, мусолили дефицитный журнал «Бурда» — и мечтали. Фигуру, выкройку, крой я чувствовала на уровне спинного мозга. Во время шитья меня охватывало невероятное блаженство, время исчезало, оставались только материал, фактура, фасон. Ткани — это целая поэма, они все имеют свой характер, настроение, поведение. Жаль, что у нас в магазинах почти нет хороших тканей, зато можно перелицовывать старые вещи. Мы распарывали старые бабушкины наряды, в которых она щеголяла в пятидесятые годы, слегка потертый атлас, нитяные перчатки, креп-жоржет, жабо — все шло в дело. Шить! Что может быть в мире прекрасней, чем создавать из обычных кусочков ткани фантазии и надежды?
Конечно, я буду модельером, и только им! Папа обещал мне подарить к окончанию десятого класса самую лучшую швейную машинку, даже заказал ее у спекулянтов. Пока приходилось ходить к соседке и строчить у нее на старушке зингер, все остальное я делала вручную или после школы в кабинете труда.
Надо же, когда я пошла первого сентября в десятый класс, я не подозревала, что до несчастий в моей семье остался месяц. Я очень хорошо помню это последнее беззаботное утро, когда меня провожали в школьном дворе белозубые и загорелые мама и папа. Наверное, весь мешок бед, горестей и болезней, припасенный на долю каждого семейства, долго держали завязанным, а в этот год, спохватившись, стали энергично вытряхивать на нашу семью.
В октябре ослепла бабушка. Самые лучшие и опытные врачи пытались ей помочь, но все оказалось безрезультатно. Работа в несколько смен в течение многих лет рентгенологом оказала пагубное влияние на глаза: у нее была тяжелейшая глаукома, операция не помогла. Мама ездила с бабушкой во все клиники и тоже стала плохо видеть. Сначала она решила, что просто слишком сильно переживает за бабушку, и это произошло на нервной почве. Однажды мама все-таки решила провериться заодно с бабушкой у знакомого профессора. Приговор вынесли ошеломляющий: у мамы начался рассеянный склероз. Это загадочное тяжелое заболевание, никто в мире до сих пор не знает точно причину его возникновения и методы лечения. Зимой мама стала пошатываться при ходьбе, ее даже пару раз не впустили в метро, решили, что она пьяная.