Красные больше не вернутся

Вывод один: этого делать нельзя! Нельзя ни в коем случае!»

Куликов принялся искать, как он пишет, «союзников и сторонников». Выяснилось, что примерно такого же мнения о ельцинских планах и другие высокопоставленные чиновники Скуратов, Туманов… А кто «за»?

«Что-то говорило мне, вспоминает Куликов, президента кто-то здорово накручивает. На это указывало излишнее возбуждение Олега Сосковца и Александра Коржакова. Делая вид, что решение президента для них столь же неожиданно, как и для остальных, они немного переигрывали. И было понятно: Сосковец провалил первоначальный этап предвыборной кампании, а его штаб не был в состоянии привести Ельцина к победе. Война, которую затевал президент, могла списать все эти промахи, а Коржаков, который, как оказалось потом, чуть ли не выращивал из Сосковца будущего российского президента, действовал с ним заодно. Ради власти этих людей сегодняшней и будущей в принципе и была придумана вся эта комбинация. Ельцина попросту провоцировали, играли на его слабых струнах. И в какой-то момент он поддался на уговоры, приняв, как это он сам говорил впоследствии, вот эту «стратегию».

На прием к Ельцину к 17–00, не спросив разрешения у самого президента, Куликов пригласил генпрокурора и председателя Конституционного Суда. Сцена последовала тяжелая:

«Президент… был мрачен: лицо землистого цвета, неприветлив… Я коротко доложил: «Борис Николаевич, работа по выполнению вашего решения идет, расчеты производятся. Но мы, я указал на Юрия Скуратова и Владимира Туманова, считаем его ошибочным». Предлагаю высказаться своим коллегам они говорят в принципе то же самое.

Президенту страшно не понравилось, что мы пришли втроем. Вроде как я подбил остальных на групповое неповиновение. Говорит мне с упреком: «Но вы же утром мне ничего не сказали». Уточняю: «Борис Николаевич, я ничего и не мог вам сказать. Поэтому попросил принять меня в 17 часов и выслушать предложения. Так вот наше предложение заключается в том, что этого делать нельзя. Я готов объяснить, почему». Начал с того, что до выборов еще много времени, что рейтинг еще можно поднять. Но самая главная опасность заключается в том, что в стране возможен социальный взрыв, а вот сил, для того чтобы контролировать ситуацию, у нас нет и не предвидится… Они в Чечне. Они еще воюют. Сказал, что нам проще всего было щелкнуть каблуками, а потом все свалить на президента. Но мы решили не скрывать своих опасений.

Ельцин меня прервал: «Министр, я вами недоволен! Указ последует. Идите! Готовьтесь и выполняйте!».

Вскоре Куликов узнал, что против ельцинских планов настроены и люди, которым поручено непосредственно подготовить президентский указ. Позже ему стало известно также, что к команде несогласных присоединился Виктор Черномырдин…

Здание Думы занято вооруженными людьми

Между тем план Ельцина вроде бы начал уже осуществляться. 17-го числа ближе к вечеру здание Госдумы было занято подразделениями ОМОНа и ГУО (Главного управления охраны). Всего, по оценкам свидетелей, в нем оказалось около полутора сотен человек с оружием. Всех служащих и депутатов, кто находился в этот момент в здании, оттуда выдворили. Снаружи никого не пускали. Ко всему прочему в Думе еще выключили и свет (это совсем уж напоминало осень 1993-го в Белом доме).

За связь с силовыми структурами в Думе отвечал вице-спикер, известный армянский полярный мореплаватель Артур Чилингаров. Ему и пришлось первому реагировать на разворачивающиеся события.

«В воскресенье в 18 часов, рассказывал он, я получил звонок от ответственного дежурного по Государственной думе, что в помещении ищут бомбу (был некий анонимный звонок или даже несколько звонков. О.М.). Я подъехал, так как по распределению обязанностей отвечаю за взаимодействие с этими структурами. Меня не пустили в Думу. Было сказано, что депутатов приказано не пускать. Пришлось проявить максимум настойчивости, чтобы все-таки вызвать ответственных лиц… Поднялся к ответственному дежурному, получил информацию. Да, действительно, собаки ходят, ищут бомбу… В это время я встретил здесь руководство ГУВД Москвы и Главного управления охраны, которые сказали, что, кроме того, в Подмосковье находятся террористы, не исключено, что придется защищаться и организовывать защиту здания… Я еще раз вернулся, но больше меня в Государственную думу не пустили…»

Какое-то время здание Госдумы оставалось недоступным для депутатов и думских чиновников и на следующий день, 18-го. Депутат Владимир Гусев:

«В 6-50 в понедельник я пришел на работу… меня встретили молодые люди в милицейской форме… На все мои вопросы они отвечали, что в здании высокий уровень радиации, получен приказ: не пускать никого. Десять минут моего разговора, беседы с военными… Их было очень много я думаю, несколько сотен человек вооруженных стояли у здания… Рассуждения привели к тому, что депутатам дан отдых в понедельник. Чтобы шли они домой…»

Вот, оказывается, как просто захватить здание парламента достаточно одного телефонного звонка о заложенной бомбе. Так, чтобы этот звонок раздался в субботу или воскресенье. Как подумаешь, чего стоило реализовать такой сценарий в сентябре 1993-го! Не было бы этого моря пролитой крови. Впрочем, тогда его реализовать не удалось бы, обстановка была совсем другая. Депутаты не покидали свои места даже в выходные, вместе с толпами сочувствующих готовились к вооруженному отпору.

Помимо сообщений о «минировании» и захвате здания Госдумы была и другая тревожная информация. Ряд зарубежных информагентств сообщили, что в повышенную боевую готовность приведены воинские части, которые обычно участвуют во внутренних конфликтах, дивизия Дзержинского, Таманская, Кантемировская дивизии, бригада, дислоцированная в Теплом Стане…

«Идите. Ждите команды»

На следующий день очередное совещание у Ельцина состоялось уже совсем рано в шесть утра. Куликов вновь попытался отговорить президента от «решительных действий». Вот как описывает это совещание бывший глава МВД:

«Заходим в кабинет. Президент еще мрачнее, чем был накануне. Ни с кем не поздоровался. Когда сели, я спросил: «Борис Николаевич, разрешите доложить?» «Нет. Садитесь, я не с вас хочу начать, Ельцин сразу обозначил свое отрицательное отношение ко мне, я сейчас послушаю московских…» А Коржаков тем временем подсовывает ему под руку записочку с именами-отчествами милицейских генералов (двоих однофамильцев министра внутренних дел начальника ГУВД Москвы генерал-полковника милиции Николая Куликова и его коллеги из Московской области генерал-полковника милиции Александра Куликова. О.М.). Ельцин прочел ее и поднял с места начальника ГУВД Московской области: «Доложите, Александр Николаевич, как идет подготовка!» Тот сообщил о работе, которая уже проведена: «В соответствии с полученной от министра задачей произведен расчет сил и средств, взяты под охрану объекты, 16 тысяч человек задействованы, требуются дополнительно еще как минимум 13 тысяч».

Президент с деланным удовлетворением на лице: «Ну вот, хорошо идут дела в Московской области, не то что в Министерстве внутренних дел!..» Я понял, что на столе перед ним лежит еще один указ о моем освобождении от занимаемой должности. Это обычные листки бумаги, только перевернутые, чтобы никто не мог прочитать их содержание. Но один из них, верхний, все-таки просвечивался, и было видно, что там совсем немного текста. Один абзац освободить прежнего министра. Другой абзац назначить следующего. Но мне в тот момент это было абсолютно безразлично. Я для себя решил, что в этой авантюре я участвовать не буду.

Когда президент посадил моих однофамильцев, я все-таки еще раз попросил разрешения доложить. Говорю: «Борис Николаевич, это ведь не только мое мнение, но и моих заместителей».

Он тут же меня прерывает. Смотрит зло, раздраженно: «Они у вас что, все коммунисты?..» «Нет, не коммунисты, парирую я, но в 91-м и в 93-м годах у вас были все основания для подобных действий. Сейчас их нет. Это похоже на авантюру. Последствия не просчитаны. Разгон Думы антиконституционный акт, а сегодняшняя Конституция это ваша, Борис Николаевич, Конституция…»

Ельцин прерывает меня и говорит: «Это уже мое, а не ваше дело, какой это акт!» Я не сдаюсь: «Разрешите продолжить?» Молчит. «Привлечь коммунистов к уголовной ответственности не за что. Если вести речь об уголовной статье за измену Родине, то ведь они выступают за сохранение целостности СССР… За что их привлекать?» После этого президент не выдерживает, вскипает: «Вы как себя здесь ведете? Что вы мне не даете слово сказать?! Это вы там, у себя, совещания проводите, как хотите, а здесь вы находитесь у меня в кабинете!» Подавил гнев, смотрит на меня разочарованно. Я гну свое: «Разрешите продолжить?» Молчит. «Уход коммунистов в подполье создаст им образ гонимых властью людей. Сейчас у них пять различных направлений, но они будут консолидированы. Это будет мощная сила. Туда пойдет молодежь».

Пользуюсь тем, что Ельцин меня не останавливает, и задаю очень важный вопрос: «А почему на этом совещании нет Грачева? Кто просчитал реакцию Вооруженных Сил? У меня нет уверенности, что они вас поддержат. Спросите у Барсукова, он подтвердит, что у военной контрразведки имеются данные о том, что в случае выступления некоторых частей Вооруженных Сил им обещана поддержка. Расчет делается на инертность народа, на то, что никто не выйдет поддержать коммунистов. На это же рассчитывал и Крючков в 91-м году… И проиграл. Он тоже говорил, что народ не выйдет, и уповал на демонстрацию военной силы. Сейчас это делаем уже мы».