Красные и белые. На краю океана
Шрифт:
10
Двадцать четвертого июля начался штурм Челябинска.
Душную степную ночь пропороли орудийные взрывы, небо заметалось в багровых космах пожаров, стук пулеметов смешался с винтовочной трескотней.
Над городом несся грохот артиллерийской канонады, и, как всегда при ночных боях, была дикая неразбериха.
Красные оказывались в белом тылу, белые прорывались на улицы, уже занятые противником. Два участка стали ареной жаркого боя: мост через Миасс, который атаковал Грызлов, и железнодорожная станция, на нее вел наступление Вострецов.
Станцию защищали егерские
Бойцы залегли по кустарникам и не поднимались для но-
вой атгщи. Потерн становились ужасающими, и Вострецов лихорадочно обдумывал, как обезвредить бронепоезд.
Прижали нас беляки,— прохрипел в ухо Вострецову связной Сеня.
Значит, нам надо прижать беляков, — отозвался Вострецов, приподнимая голову над кустами.
Справа в реку впадал глубокий овраг, за ним возвышалась железнодорожная насыпь; визжа колесами, над оврагом носился «Георгий Победоносец».
Надо взорвать бронированную гадину,— прерывисто задышал в ухо командира Сеня.
Есть добровольцы взорвать бронепоезд? — закричал Вострецов, вставая из кустов.
Сквозь залпы «Георгия Победоносца» красноармейцы не слышали зов Вострецова.
Я его успокою! — прошептал Сеня, собирая рассыпанные гранаты.
Вприпрыжку он скатился в овраг, когда же появился на другой стороне, бронепоезд уже отошел к станции. У Сени оставались считанные минуты, чтобы подорвать рельс. Железнодорожное полотно вновь затряслось под тяжестью надвигающегося бронепоезда. Сеня распластался на земле, словно ища в ней защиты.
«Раз, два, три, четыре...» — считал он про себя.
Паровоз, вдруг озаренный вспышками взрыва, встал над рельсами, вагоны вздыбились, сминая друг друга, отскочившее колесо с размаху размозжило голову Сени.
Вострецов взялся за пулемет, его затрясло от заработавшего «максима».
Перед рассветом бойцы Вострецова захватили станцию.
В городе ревели фабричные гудки,— за оружие взялись кожевники, мукомолы, металлисты, пекаря, грузчики. В ход пошли ножи, топоры, булыжники,— в этой мешанине оружия сильнее всяких слов проявилась рабочая ненависть к войскам адмирала Колчака.
Поджигались купеческие особняки, лавки, лабазы.
— Рабочие атаковали колчаковцев,— сообщил комбригу адъютант. :
— Откуда тебе известно? — спросил Грызлов.
— Разве не слышишь, поют «Интернационал»!
А ведь в самом деле поют,— прислушался Грызлов,—= Надо спешить на помощь! Именно теперь, а не после.
Грохот набата то приближался, то удалялся от реки, отблески пожаров сошлись в центре неба. Пение прекратилось. В тот же миг зыбкое пламя вскицулось над рекой, вновь отчаянный рев хлынул из переулков. х
Колчаковцы побежали к мосту в надежде пробить себе путь. На узком мосту смешались красные и белые. Начался бой,
больше напоминающий кулачную схватку: люди дрались прикладами, опрокидывали друг друга. Лошади, шарахаясь, давили людей, пока не обрушили перила. Вместе с животными в воду полетели и люди.
На набережной лежали мертвые солдаты вперемежку с пестро одетыми
мужчинами и женщинами, валялись шляпы, зонтики, саквояжи, дамские сумочки. Беглецы попали под перекрестный огонь той и другой стороны, и многие погибли на дороге из города.Каппель и Войцеховский бросили на город свежие силы. Тринадцатая Сибирская дивизия, Четвертая Уфимская, Восьмая Камская, Казачья кавалерийская обрушились на Двадцать шестую и Двадцать седьмую дивизии.
Белые ударили сразу с двух направлений — с севера и северо-запада. Весь день двадцать пятого июля они пытались окружить две дивизии красных, но только к-вечеру им это наполовину удалось. Сумерки приостановили наступление.
Войцеховский, находившийся весь день на передовой, сумрачно вслушивался в притихшую, тревожную степь. Белые офицеры по-разному относились к этому генералу, потомку немецких баронов, смотревшему на русскую землю как на свою вотчину. Ротмистр Долгушин такой фразой определил характер Войцеховского: «Он хитер, он умен, иногда мудр, всегда преступен».
В голове Войцеховского постоянно роились честолюбивые замыслы, но разные случайности мешали их исполнению. После взятия Екатеринбурга он пошел было в гору, однако против него интриговал князь Голицын. Он жаждал захватить Пермь — ее взял Анатолий Пепеляев. Войцеховский клялся, что, если бы на Сарапул послали его, а не генерала Гривина, он бы разгромил Вторую армию красных. Но его не послали, а генерал Гри-вин был разбит под Сарапулом Красной Армией.
«Сегодня у меня счастливая ситуация,— сказал себе генерал. Я разорвал фронт красных, теперь только бы не упустить возможностей».
Войцеховский поморщился. «А ведь Тухачевскому, говорят, двадцать пять лет. Завидный возраст! Если проиграю это сражение, я стану тенью, отброшенной в прошлое». Он согнул пружинящий стек и тут же разогнул. У Войцеховского был скверный характер, он часто впадал в беспричинную ярость. Солдаты прозвали его «генералом Понужаем» за постоянную привычку кричать: «А ну же, вперед!»
Нехорошо ведут себя казаки, ваше превосходительство,— встревоженно сказал подошедший есаул.
— Говорите ясней.
Смутьян в моем эскадроне завелся, против войны с крас-нюками калякает.
Распустил казаков, вот они и выламываются из оглобель. Дисциплина — железная баба в лайковых перчатках, есаул. Покажи мне своего заводилу.
Есаул провел Войцеховского к костру, казаки поспешно встали, есаул показал на тщедушного парня.
Это ты не желаешь воевать? — вкрадчиво спросил Вой-цеховский.
А на что она, война-то? Жить хочется, молод ишо,— простодушно ответил парень.
Мелкая судорога передернула треугольное лицо генерала.
— 1ы один воевать не желаешь?
— Весь эскадрон хоть сейчас по домам.
Есаул! приказал Войцеховский —Немедленно расстрел лять этого мерзавца...
11
Прорыв генерала Войцеховского вызвал молниеносную реакцию в Пятой армии. Начальник дивизии Павлов предложил командарму свой план уничтожения прорвавшегося неприятеля: одна группа войск сдерживает белых у села Першино, а Волжский полк Вострецова, скрытно переброшенный на левый фланг, обрушится внезапно на противника у деревни Акбашево.