Красные трусики
Шрифт:
– Для хуя парашют, – подсказал Елин.
– …Ее кровать. Разложенная. И родаков нет, мы одни во всем доме.
– Ну – и? – подогнал Андреев, не выдержав медлительного повествования.
– Она была в чем-то домашнем. То ли в халате, то ли в платье вот досюда…
Смаков отмерил у себя на половине бедра.
– Ну, я сидел-сидел, а потом
– А что? у Чумички есть коленки? – саркастически осведомился Елин. – Мне казалось, у нее, как у Буратины, торчат из платья палки, а под ним ничего нет.
– Есть, оказывается.
– А они какие? – уточнил Андреев. – Круглые, как у Морозовой, или мослы, как у Просвирки?
– Если честно, не помню, – признался Смаков. – Даже не смотрел. Вот тебе, Андрон, не все равно, за чью коленку подержаться, лишь бы в лоб не дали?
– Это верно, – согласился Елин, вздохнул и потер затылок.
– А я сначала взял, потом подумал: Чумичка такая страхонутина, что обрадуется, если получит знак внимания.
– Точно. К ней даже на физре никто не пристает.
– Чумичка – она и есть Чумичка, – подтвердил Андреев.
Никто из нас не знал значения слова, посмотреть в Интернете не доходили руки.
Но оно возникло из фамилии и нравилось по звучанию.
– Так и я о том же, – Смаков вздохнул. – Короче, винды грузятся, я сижу с ее коленкой в руке.
– Но она все-таки потом дала тебе в лоб? – с надеждой поинтересовался Елин.
– Дала. Но не в лоб, а другое.
– Как это?! – не понял Андреев.
– Так это. Посмотрела на меня и говорит: «хочешь»?
– Прямо так и сказала – «хочешь»?!
– Прямо так. А потом спросила, пробовал ли я когда-нибудь.
– И что ты ответил? – Соломацкий усмехнулся.
– То, что на самом деле.
– И что Чумичка? – поинтересовался Елин.
– Ничего. Сдернула с себя платье. А под ним ничего не было.
– Ни…чего?! –Андреев
переспросил судорожно, словно решалось нечто важное для него самого.– Ничего. Ни лифона, ни трусов.
– А какая у нее грудь?
– Никакая. Голая еще хуже, чем одетая.
– А руки-ноги у нее в самом деле волосатые? – Елин склонил голову. – Или Мамцев, пидор, напиздел?
– Не знаю, – ответил Смаков. – Я ее ни рук, ни ног не разглядывал, смотрел в другое место.
– Какое у нее оволосение лобка? – спросил Соломацкий. – Женского типа или мужского?
– Обычное. Как кусок шубы.
– А как у нее расположено влагалище?
– Ты что, порнухи не видел? Между ног, где еще. Не на голове же!
– Я тебя спрашиваю не где, а как. Высоко или низко?
– Не помню, – признался Смаков.
– Так ты ее… прямо на стуле? – продолжил Елин. – Или на полу?
– На кровати. А потом на полу. И на стуле тоже. И еще по-всякому.
– В презере? – уточнил Соломацкий.
– Без.
– Вынимал?
– Нет.
Не имея реального опыта, теоретически мы были подкованы, как дьяволы; в области порнографии могли заткнуть за пояс Академию наук.
Поэтому разговор шел непусто и по существу.
– А она не забеременеет?
– Нет. Сама сказала: не думай ни о чем, кончай в меня, я предохраняюсь я не залечу.
– Та…так и сказала? про кончай?
Андреев от волнения заикался.
– Та-та-так и сказала. Слово в слово. Не веришь – в следующий раз опять спрошу, запишу на диктофон, дам послушать.
– А что… – теперь запнулся Елин. – Будет еще и следующий?!
– А ты как думал! – Смаков снисходительно дернул плечами. – Сказала – приходи, когда захочешь, хоть каждый день.
– Хоть каждый день… – повторил Елин. – Итить-колотить, засунь в жёпу тить…
– Но слушай, Смак. А как это… – сглотнув, спросил Андреев. – Вообще… С женщиной?
Конец ознакомительного фрагмента.