Красный корсар

Чужестранцев было трое, притом именно чужестранцев, ибо добрейший Хоумспан, хорошо знавший не только имена, но и многие подробности частной жизни каждого мужчины и каждой женщины на десять миль в округе, тотчас же шепнул на ухо своему спутнику, что это безусловно не местные жители. Чтобы судить, насколько справедливо было такое заключение, необходимо дать более подробное описание внешности этих людей, которые в ущерб своей доброй славе пока имели несчастье быть неизвестными болтливому ньюпортскому портному.

Первый и по виду самый важный из них был молодой человек, лет двадцати шести-двадцати семи, не более. И эти годы его состояли не из одних лишь ясных дней и спокойных ночей, что было видно по его обветренному лицу, на которое время слой за слоем и, видимо, почти беспрестанно накладывало свой отпечаток, так что белая кожа стала оливковой, хотя здоровый яркий румянец проступал даже сквозь загар. Черты его лица не отличались особой правильностью, но дышали благородством и мужеством: не слишком красивый нос был смело и резко очерчен, выпуклый лоб и густые брови придавали лицу умное выражение. Очертания рта были твердые и мужественные, а когда молодой человек, что-то пробормотав про себя, улыбнулся, приближавшийся к нему любопытный портной увидел, как на темном фоне его лица сверкнули два ряда белых зубов. Густые черные волосы его беспорядочно вились, а взгляд серых глаз был скорее мягким, чем суровым. Молодой человек обладал тем счастливым сложением, когда ловкость соединяется с силой. Он казался отлично скроенным, и все в нем было изящно и соразмерно. Может быть, простой, хотя вполне опрятный и хорошо сидевший костюм моряка и не слишком украшал эту привлекательную внешность, но она все же внушала такое уважение, что подозрительный мастер портновского дела не решился сразу обратиться к неизвестному, а тот не отрываясь, словно зачарованный, смотрел на предполагаемое невольничье судно. Потом верхняя губа его дрогнула, на лице снова появилась загадочная улыбка, и молодой человек чуть слышно забормотал, словно чем-то втайне взволнованный. Заметив это, портной так и не решился нарушить глубокую задумчивость юноши, который продолжал стоять, опираясь на сваю и совершенно не обращая внимания на появление незнакомого человека. Портной предпочел оставить его в покое и поспешно повернулся к его спутникам.

Это были белый и негр. Оба находились уже в пожилом возрасте и, судя по внешности, давно привыкли переносить самые резкие перемены климата и бесчисленные бури. На них была поношенная и закапанная дегтем одежда простых матросов; о принадлежности их к этой профессии с не меньшей очевидностью говорили и другие признаки. Первый был человек невысокого роста, коренастый, но сильный. Сама природа весьма удачно устроила так, что сила его сосредоточивалась главным образом в широких плечах и мускулистых руках. Голова по размерам вполне соответствовала туловищу, низкий лоб почти совсем зарос волосами; маленькие глазки, в которых читалось упрямство, иногда вспыхивали яростью, но еще чаще теряли всякое выражение. Нос был курносый и грубый, рот большой и жадный, зубы мелкие, белые и очень крепкие, подбородок широкий, мужественный и даже выразительный. Этот необычного вида человек сидел на пустом бочонке и, скрестив руки, обозревал упоминавшегося уже работорговца, время от времени удостаивая своего чернокожего спутника замечаниями, подсказанными наблюдательностью и жизненным опытом.

Негр, в соответствии со своими привычками и склонностями, занимал более скромное место. Между ним и его спутником заметно было разительное сходство, сказывавшееся и в общем облике, и в том, что у обоих верхняя половина туловища была более мощной, чем нижняя, с той лишь разницей, что негр был выше ростом и сложен более пропорционально. Природа, правда, наградила его всеми характерными признаками расы, к которой он принадлежал, но не настолько, чтобы обезобразить. Черты его были одухотворенней, чем обычно у негров, ласковые глаза легко загорались весельем, а порой, как и у его спутника, даже насмешкой. В волосах уже пробивалась седина, черная кожа утратила смоляной оттенок, свойственный юному возрасту; члены и все движения выдавали в нем человека закаленного и огрубевшего от тяжелой работы. Негр сидел на плоском камне и, видимо, был совершенно поглощен своим занятием: подбрасывал кверху мелкие камешки и необыкновенно искусно ловил их той же рукой, — забава, свидетельствовавшая и о природной склонности к наивным развлечениям, и об отсутствии более возвышенных потребностей, порождаемых в нас воспитанием. Тем не менее эта игра давала возможность убедиться в физической силе негра: чтобы свободнее предаваться своему развлечению, он по локоть засучил легкую холщовую куртку и обнажил руку, которая могла бы служить моделью для руки Геркулеса.

Оба матроса не показались любопытному портному настолько важными особами, чтобы отбить у него охоту кое-что разнюхать. Однако, вместо того чтобы сразу перейти к делу, достойный представитель портновского ремесла предпочел поразить деревенщину своей проницательностью и осторожностью. Многозначительно приложив палец к губам, он медленно подошел к матросам сзади, ступая бесшумно, чтобы подслушать тайну, которая могла случайно сорваться с их уст. Впрочем, предусмотрительность эта не дала особых результатов, хотя уже по одному звуку голосов портной решил, что его подозрения насчет их коварных замыслов подтверждаются. Что же касается самих слов, то хотя добрый малый и верил в их предательский смысл, но в глубине души вынужден был сознаться, что предательство тут скрыто очень искусно и ускользает даже от его проницательности. Предоставим читателю самому судить, насколько он был прав.

— Славная это бухточка, Гвинея 17 , — заметил белый, жуя табак и впервые за долгий промежуток времени отрывая взгляд от судна. — Тот, кто болтается у подветренного берега, должен быть рад такому местечку для своей посудины. Я, можно сказать, тоже моряк, но никак не могу уразуметь мыслей этого парня: с чего это он держит свой корабль на внешнем рейде, когда за полчаса может втянуть его в эту мельничную запруду? Людям его там не очень-то весело, черномазый Сцип, так зачем же портить им погоду?

17

Матрос называет негра то «Гвинея», то «Золотой Берег», намекая на прилегающие к Атлантическому океану области западной Африки, откуда работорговцы вывозили негров на американские плантации.

Именем Сципиона Африканского 18 , которое негр получил при крещении, он был обязан остроумию тогдашних жителей новоанглийских колоний. Негру было совершенно все равно, где стоит корабль — на рейде или в гавани, и потому, не прерывая своей ребяческой забавы, он ответил с полнейшим равнодушием:

— Может, он думает, что в бухте слишком мелко.

— Говорю тебе, Гвинея, — возразил его собеседник резким и авторитетным тоном, — этот парень ничего не смыслит. Ну какой человек, понимающий толк в морских судах, станет держать судно на рейде, когда в такой гавани, как эта, можно отшвартоваться и носом и кормой?

18

Сципион Африканский (235-183 гг. до н. э.) — римский полководец и государственный деятель.

— Что ты называешь рейдом? — прервал негр, который сразу с жадностью невежественного человека уловил незначительную ошибку, допущенную его противником, смешавшим внешнюю гавань Ньюпорта с более отдаленной открытой якорной стоянкой; как все подобные ему люди, он не заботился о том, соответствовало ли его возражение существу дела. — Никогда я не слыхивал, чтобы стоянку, со всех сторон окруженную землей, называли рейдом!

— Послушай-ка, мистер Золотой Берег, — проворчал белый, угрожающе наклонив голову, но по-прежнему не удостаивая взглядом своего собеседника, — если не хочешь целый месяц ходить с перешибленными костями, оставь свои шуточки при себе и не распускай язык! Ответь мне только одно: разве порт — это не порт, а открытое море — не открытое море?

Так как неопровержимость этих двух положений была очевидна, то простодушный Сципион благоразумно не стал возражать и удовлетворился тем, что самодовольно покачал головой: он так беззаботно радовался своему мнимому торжеству над противником, словно никогда не знал горя и не испытывал обид и унижений.

— Да, да, — ворчал белый, приняв прежнюю спокойную позу и скрестив руки; только что он яростно махал ими, грозя переломать черному его «слабые» кости, — напрасно ты дерешь свою глотку. Раскаркался, как стая прибрежных ворон, и воображаешь, что умней тебя никого нет! Господь создал черномазого неразумным животным. А я опытный моряк, огибал оба мыса и плавал вдоль всего материка от Фанди до Горна 19 , и негоже мне тратить силы на обучение вашей породы уму-разуму! Говорю тебе, Сципион, — раз уж тебя записали в судовую книгу под этим именем, хотя ставлю месячное жалованье против отпорного крюка, что папаша твой у себя дома звался Куоши, а мамаша Куошеба, — говорю тебе, Сципион Африканец, — видимо, это самое подходящее имя для вас, черномазых, — что тот парень во внешней гавани ни черта не смыслит в выборе якорной стоянки, иначе бы он завел верп 20 напротив южной оконечности вон того островка и, подведя свое судно к самому берегу, отдал бы якоря на добрых пеньковых канатах. Ну, а теперь сам поразмысли, Сцип, в чем тут суть, — продолжал он уже другим тоном, ибо небольшая размолвка, только что имевшая место, была для них чем-то вроде внезапного шквала, за которым вскоре наступает штиль, — и увидишь, насколько я прав. Он пришел сюда на стоянку либо по делу, либо просто так. Полагаю, ты с этим согласишься. Коли просто так, то ему, может быть, и там болтаться неплохо, но ведь с делом-то проще было бы управиться, если б корабль стоял тут, в том самом месте, на которое я указал тебе, парень, ни на сажень вперед или назад, — куда проще, чем теперь, когда он стоит на якоре так далеко, хотя стать поближе не труднее, чем принести кучку перьев для капитанской подушки. Теперь, если у тебя есть что на это возразить, я готов слушать, как рассудительный человек, обученный вежливому обхождению.

19

Здесь под мысами подразумеваются южная оконечность Африки (мыс Игольный) и южная оконечность Америки (мыс Горн). Фанди — островок к юго-востоку от Канады.

20

Верп — вспомогательный якорь, весящий от 1/3 до 1/6 станового (главного) якоря.

— А если крепко задует с северо-запада, — ответил негр, указывая мускулистой рукой на эту часть горизонта, — и кораблю как раз надо будет спешно выйти в открытое море, как ему это сделать? Хватит ли ему места, чтобы пройти чисто у наветренного берега? Ха, что вы на это скажете? Вы, мистер Дик, человек шибко ученый, но и вы, наверно, не видели, чтобы судно само шло в пасть ветру, как не слыхивали, чтобы обезьяна заговорила.

— Черный совершенно прав! — вскричал молодой человек, который, видимо, хорошо слышал весь спор, хотя, казалось, был занят в это время совсем иными мыслями. — Работорговец держит судно на рейде, отлично зная, что в это время года чаще всего дует северо-западный ветер. И по тому, как у него подняты верхние стеньги и как убраны паруса, ясно — людей у него хватает. А как по-вашему, ребята, отдал ли он два якоря или держится на одном?

— Только сопляк может стоять при таких приливах на одном якоре, не заведя дополнительно станового якоря или в крайнем случае верпа, — не раздумывая ответил белый, исходивший, видимо, из своего богатого опыта. — Ладно, пусть он не умеет выбрать стоянку, но никто не станет надолго закреплять свое судно на одном лишь якоре, чтобы потом прыгать туда-сюда, совсем как тот брыкавшийся жеребенок, привязанный к дереву длинным недоуздком, которого мы видели, когда добирались сюда по суше из Бостона.