Красный мир

— Верно, — кивнула Нора, — Только ты забегаешь вперед. Сначала небольшое отступление, Виктор.

Причудливые образы продолжали наполнять моё сознание. Не понимаю, каким образом это воспоминание умудрилось выскользнуть из моей памяти, но факт был налицо — об этом я вспомнил только сейчас.

Силуэт гигантской птицы в небе за секунды до моего падения в Разлом. Её стремительный рывок к земле; судорожно разжатые когти, готовые меня подхватить. Громогласный возглас: «Успела!». И дальнейшее падение по инерции в Разлом, только уже вместе с ней. Что это за явление такое было? — задумался я на мгновение. Слишком похоже оно было на глюк, или искривление восприятия от очередной энтропийной аномалии.

— Метаморф, — коротко бросила Нора, заёрзав в кресле, — Только немного не тот. Скорее всего, твой предок. А уж кто она на самом деле, можно только гадать. Но одно несомненно: всё это время тебя плотно опекали. Только это объясняет, почему ты сталкивался лишь с самыми безобидными тварями энтропии, из всех возможных. В Прасковске водились такие, которым ты был тогда на один зуб.

— Почему ты это показала мне именно сейчас? — задал я вопрос, — Почему не раньше?

— Потому что копаться в твоей памяти удобнее всего именно здесь, — пожала плечами девушка, — А теперь, что касается того момента, когда ты упал в Разлом… помнишь, я тебе упоминала, что измерение энтропии чуждо всем законам Вселенной?

— Ещё бы, я это на своей шкуре прочувствовал, — поежился я, вспоминая самые жуткие моменты из тех, что я пережил. Впрочем, такое понятие как «моменты» слабо сочеталось с тем, с чем я там столкнулся. Концепция времени в измерении энтропии отсутствовала, как класс — его нельзя было произвольно делить на отдельные «моменты», или же промежутки.

— Ты всерьез полагаешь, — нахмурив черные брови, спросила у меня Нора, — Что человеческое тело могло пережить пребывание в измерении энтропии, и даже более того, сохранить в неприкосновенности человеческий разум?

— Нет, — опустив голову, пробормотал я. Нора была кругом права, как и всегда. И её слова наводили меня на один-единственный вывод. Печально, но факт.

— Получается… настоящий Виктор сейчас уже мертв, — тускло произнес я, пытливо вглядываясь в сапфировые глаза Норы, ярко сияющие во тьме, — А я заменил его, так ничего и не заметив, поскольку никогда не разделял себя и его. Настоящий метаморф — это я, Нора. А я — не тот, кем себя считал.

Я поднял голову, вглядываясь в бескрайнюю бездну над головой. Так вот, почему при пробуждении в этом мире, я столь стремительно и успешно менял облик. Просто я впервые действовал по своей воле, как истинный метаморф. Наверняка ведь, на Земле инициатива во всем принадлежала Виктору-человеку, а его желания транслировались мне через некий пропускной канал. Который имел известные ограничения, как теперь представляется весьма вероятным.

— Вот так вот, — пробормотал я, пока Нора осторожно гладила меня по плечу, — Внезапно узнаешь о том, что у тебя был брат-близнец, с одними мыслями на двоих. И тут же понимаешь, что он уже мертв.

— Ты так в этом уверен? — неожиданно для меня, Нора издала смешок, странно посмотрев на меня. Сейчас в её причудливых глазах отражалось выражение, которое раньше я частенько чувствовал на уровне подсознания — будто бы, Нора знает больше, чем озвучивает вслух.

— Что ты имеешь в виду? — удивился я.

— Подумай, — с затаённой усмешкой предложила Нора, — Откуда у метаморфа могла взяться такая очаровательная и умная спутница, как несравненная я? Ноосфера, подключением к которой пользовались на Земле, исключительно, люди? Это небольшая для тебя подсказка, чтобы проще размышлялось.

— Виктор был человек, — заметил я, — Выходит, ты была подключена именно к нему, а я шел довеском. Но тогда… как ты все ещё остаешься со мной, если Виктора больше нет?

Нора загадочно улыбнулась.

— Даже забавно сейчас вспоминать, как я на Земле билась над загадкой — как же так, энтропия есть, а воздействовать ею на тебе нельзя? — заметила она со смешком, — А потом мы все вместе, сиганули в Разлом. Ты, Виктор… и я.

— Ты что-то сделала? — догадался я. Едва не привстав на месте, я уставился на собеседницу, которая горделиво выпрямилась в кресле, сделав грудь колесом.

— Сначала нас разделило, — словно что-то подсчитывая в уме, Нора загнула пальчик с длинным аккуратным ногтем, — Потом поделило… или умножило. Я думаю, все-таки умножило, причем сразу на ноль. Поскольку мы оказались в суперпозиции.

— Суперпозиции!? — я потерял нить повествования, непонимающе уставившись на неё.

— Суть в том, что в области Хаоса ничто не может считаться верным, от и до, — пояснила мне Нора, — В суперпозиции могут совмещаться даже противоположности. Соответственно, мы были как тот кот Шредингера, что одновременно и жив, и мертв. Смотря, как посмотреть. Жизни-то в энтропии все равно нет. Смерти, кстати, тоже — на концептуальном уровне.

— Я ничего не понимаю, — признался я, замотав головой.

— Конечно, рано или поздно коту Шредингера придется выходить из суперпозиции, — игнорируя меня, продолжила повествование Нора, — И тогда уже придется определяться, дохлый он или нет. По счастью, вы утянули с собой меня, и я все порешала за вас. Решила, что чем множить лишние сущности, быть одним целым вам будет гораздо лучше.

— Э-э?

— Чего, «э-э»? — возмутилась Нора, — Или ты считаешь, что у меня там не было власти? У меня!?

С нарастающим изумлением я наблюдал за тем, как фигура Норы буквально на глазах отдаляется от меня, одновременно разрастаясь в размерах. Спустя всего несколько секунд, в течение которых я пытался осознать происходящее, моя извечная спутница превратилась в исполина, заслонявшего собой небосвод. Или же то, что заменяло его в этом месте.

— Я — божество, забыл? — бросила мне Нора сверху вниз. Я прислонил к бровям ладошки козырьком, чтобы защитить зрение от огня её глаз, сейчас похожих на два пылающих солнца. Сглотнув, я начал подспудно ожидать, что Нора меня сейчас расплющит собственной пяткой, разгневанная за непочтительность. Однако всего спустя секунду, вещи неуловимым образом вернулись на круги своя.

Каким-то образом вдруг оказалось, что я вновь сижу в мягком кресле, пытаясь как-то делить остатки свободного места с забравшейся в него с ногами, Норой.

— Э-э? — сегодня я точно не блистал красноречием, но у меня была на это причина. И она сейчас сидела в десятке сантиметров от меня, загадочно поблескивая ярко-синими глазами.

— Вот представь себе, Виктор, — вздохнув, решила что-то растолковать мне, Нора, — Есть энтропия. Она же Хаос, хотя это неточно. Всё внутри него находится в суперпозиции. То есть, пока там что-то есть — оно и живо, и мертво одновременно, как метаморф Шредингера в коробочке. И вообще, может быть кем, чем, да и как угодно. Причем одновременно.

— Допустим, — попытался я осмыслить то, что она объясняла, — Но если выбраться из суперпозиции, то придется определяться, дохлый ты метаморф или нет, как ты говорила.

— Так возникло то, что ты называешь «реальный мир», — загадочно обронила Нора, — Какая-то часть содержимого коробочки выбралась наружу, и определилась со своими свойствами. Эти свойства называют ещё «физическими законами». Слыхал?

— И как на этот процесс могла повлиять ты? — вздохнув, спросил я у своей спутницы, — Верю, что ты богиня. Но насколько?