Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком

Бог Голливуда возжелал белых слонов, и были ему белые слоны.

Декорации годами ветшали и рассыпались посреди Голливуда. В метафору тщеты всего сущего их превратила сама природа: Энгер эту метафору вербализировал.

Вавилоном вседозволенности казался Голливуд массовой, протестантской, фундаменталистской Америке.

Вавилон обязан пасть – иначе это не Вавилон.

Вавилон может пасть единожды, но не единовременно. Падение Голливуда растянулась с середины 1940-х до начала 1960-х: от Уэста до Энгера. Убийство «фабрики грез» сторонними ненавистниками в той же мере было его самоубийством. В историю оно вошло как «время черных списков», «негодяйское» (Лилиан Хеллман) или «жабье время» (Далтон Трамбо).

Голливуд убивали во имя его (и всей страны) обновления, очищения: не морального, но политического. Моральные претензии, предъявлявшиеся Голливуду с его рождения, оказались второстепенными по сравнению с его демонизацией как национального штаба мирового коммунистического заговора. Впрочем, коммунизм разрушители Голливуда трактовали если не в первую, то далеко не в последнюю очередь как безбожный имморализм. Мы как-то не задумываемся над тем, какой аспект коммунизма мог мобилизовать на войну с ним представителей отнюдь не только эксплуататорских классов. Не призывы к социальной справедливости и братству трудящихся – это уж точно. Атеизм красных – вот что было главным аргументом против них. Потому-то и овладевшая Америкой на заре холодной войны «красная паника» (Red Scare) носила иррациональный, истерический, мессианский характер. Она не пощадила ни одной сферы американской жизни. Она уничтожила то, что называют гражданским обществом, все партии, за исключением республиканской и демократической, криминализовала любую альтернативу двухпартийной – а по сути уже давно однопартийной – системе. С тех пор в Америке нет настоящих левых (марксистов) как политической силы.

Показательный погром шоу-бизнеса – лишь эпизод «паники», но самый зрелищный ее эпизод. Америка глазела на избиение Голливуда в буквальном смысле слова, следила за перипетиями новых инквизиционных судов, как за виражами мыльной оперы. Юное телевидение, с варварским нахрапом отбивая у Голливуда аудиторию, одновременно повышало свой рейтинг, смакуя унижение и без того униженного конкурента.

Погром внятно объяснял Америке: неприкасаемых и неуязвимых у нас нет. Тысячи людей, занесенных в черные списки, лишились работы: большинство – навсегда. Сотни – родины. Десятки – свободы, а то и жизни. Многие стали предателями, тем более презренными, что выбирали они не между жизнью и смертью, а между виллой с бассейном и чистой совестью. Тысячи производителей грез попали под подозрение, пережили унизительную процедуру «очищения», а если их миновала и эта чаша, были отравлены, как и вся Америка, страхом. Надолго, чаще – навсегда. Почти метафизический ужас сопровождал репрессии, поскольку существование «черных» списков – не говоря о «серых», а были и такие – их составители отрицали.

Мы никогда не знали, «почему» и «как». Пытались докопаться, в чем там дело, но никак не могли. – Джон Франкенхаймер.

Великий сценарист Трамбо, пройдя тюрьму и запрет на профессию, предостерегал тех, кто всматривается в «темные годы» Голливуда:

Не ищите злодеев или героев, святых или демонов, потому что их не было: одни только жертвы. ‹…› Каждому из нас пришлось говорить то, чего он говорить не хотел, делать то, чего не хотел; ранить, не желая того, и получать раны. Никто из нас – правых, левых или центристов – не вышел безгрешным из этого долгого кошмара.

Во враждебных лагерях оказались люди творческие, прежде всего – сценаристы. Неистребимый профессиональный инстинкт определял их поведение, диктовал их мемуары. У голливудского погрома есть причудливое измерение: это драма не столько лжи, сколько фантазий.

Именно этот погром, а не злосчастная «Клеопатра», обанкротившая Голливуд, – его последний блокбастер. И какой блокбастер! С какими звездами! С какими характерными актерами второго плана! С какими диалогами! Его сценарий не смогли бы написать, объединив усилия, Шекспир, Брехт и Беккет.

Гручо Маркс печалился, что никто не поставил комедию (с братьями Маркс в ролях и обвинителей, и обвиняемых) по протоколам Комиссии Палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности (КРАД). Эти протоколы – действительно смерть профессиональной драматургии. Они не нуждаются в литературной обработке: бери и ставь.

Нуар формировал стиль эпохи. Блокбастер о погроме Голливуда тоже был «снят» в жанре нуара. Вот и жанр моей книги – документальный нуар.

Но поскольку действуют в нем красные и «загонщики красных» (термин red-baiters ввели в 1927-м ультраконсервативные «Дочери американской революции»), то этот нуар – красного цвета.

* * *

Маккарти: Могу ли я задать вам самый последний вопрос, мистер Хэммет? Если бы вы, как мы, тратили свыше ста миллионов в год на программу борьбы с коммунизмом, стали бы вы закупать произведения ‹…› коммунистов, чтобы распространять их по всему миру под официальной эгидой? Или вы предпочитаете не отвечать и на этот вопрос?

Дэшил Хэммет: Честно говоря, я полагаю, что… конечно, я в этом совсем не разбираюсь… но, если бы я боролся с коммунизмом, я полагаю, что я вообще бы не стал распространять книги.

Маккарти: Не ожидал услышать такое от писателя.

* * *

«Охота на ведьм», «красные под кроватью», «черные списки», «антиамериканская деятельность» – все это ассоциируется с колючим словом «маккартизм».

Забудьте это слово. А чтобы забыть его, следует понять, как и зачем (а не почему) оно стало нарицательным.

Придумал его рисовальщик Герблок, 55 лет проработавший в Washington Post. Четыре его «Пулитцера» – пустяк по сравнению со знаками внимания, которыми удостоила его власть.

Вице-президент Ричард Никсон еще в 1954-м отказался от подписки на Washington Post, когда Герблок изобразил его выползающим из канализационного люка. Заняв Белый дом, Никсон включил Герблока в список своих личных врагов (составляя его, президент сублимировал ностальгию по черным спискам). Линдон Джонсон вычеркнул Герблока из списка граждан, представленных к медали Свободы. Медаль он получит из рук Клинтона: свидетельство не столько толерантности, сколько лицемерия президента.

Место в вечности Герблок зарезервировал 29 марта 1950-го. На рисунке, опубликованном в тот день, четверо лидеров-республиканцев затаскивали упирающегося слона – партийный символ – на пирамиду бочек с субстанцией, похожей на деготь. На пирамиде и было начертано слово «маккартизм».

* * *

Джозеф Маккарти, сенатор-республиканец (1947–1957) от штата Висконсин, за первые три года своего мандата заслужил прозвище Малыш Пепси-Кола. Кроме лоббирования интересов этой компании, обаятельный – хотя и склонный к истерическим вспышкам – говорун и кавалер, украшение вашингтонских вечеринок, ничем не прославился. Однако 9 февраля 1950 года – в день рождения Линкольна – он «взорвал ленту новостей», до смерти перепугав нервных дам из Республиканского женского клуба в захолустном Уилинге, Западная Виргиния, а за ними и всю страну. По его словам, государственный аппарат контролировала советская агентура. Роман о «вторжении похитителей тел» Джек Финни напишет лишь пять лет спустя, а Маккарти уже нарисовал картину незаметного, но беспощадного вторжения политических «инопланетян».

Скандал был самоцелью Маккарти. Его мандат истекал. Сохранить место в Сенате можно было, лишь вырвавшись на авансцену. В иных обстоятельствах Маккарти оседлал бы другого конька. Но его карьерные тревоги совпали с катастрофическими провалами внешней политики США.

23 сентября 1949-го президент Трумэн скорбно сообщил нации, что, по данным разведки, СССР успешно испытал атомную бомбу. Америка лишилась не только военно-политического козыря, но, что страшнее, чувства неуязвимого превосходства. 1 октября Мао Цзэдун провозгласил в Пекине, павшем к ногам Народно-освободительной армии, Китайскую народную республику. Войска американского фаворита Чан Кайши бежали на Тайвань. Именно это имел в виду Маккарти, когда говорил, что если шесть лет назад под властью Советов пребывали 180 миллионов человек (а в «антитоталитарном» лагере – 1 625 миллионов), то теперь – 800.