Красный ошейник

В полдень, когда зазвонил колокол, на улицах царило полное затишье. Лантье направился обедать на другой конец города, к крытому рынку, где приметил ресторан. Ставни домов были закрыты, чтобы сохранить в комнатах прохладу. Он слышал, как за железными воротами гремит посуда, а из сада доносятся голоса женщин, накрывающих стол для обеденной трапезы.

В ресторане было пусто, только за дальним столиком сидел старик. Лантье дю Гре поместился на другой край банкетки, ближе к окну. Под высоким потолком красовалась пожелтевшая грязноватая лепнина, повсюду большие зеркала с потрескавшейся амальгамой. Чтобы стало попрохладнее, хозяин развернул полотняный навес над террасой и открыл все, что можно: двери, окна, слуховые оконца. Но жар от кухонной плиты и запах нагретого масла сводили на нет все его усилия, в ресторане царила духота.

Меню на протяжении года не менялось, в основном оно состояло из сытных блюд, скорее уместных в дождливую погоду. Лантье заказал кролика по-охотничьи, робко надеясь, что соус окажется не слишком жирным.

Он попросил газету, хозяин принес позавчерашнюю. Лантье проглядел заголовки, посвященные в основном подвигу авиатора Шарля Годфруа, пролетевшего на своем самолете под Триумфальной аркой [4] .

– Вы здесь из-за Морлака, не так ли?

Следователь посмотрел на заговорившего с ним старика. Тот в знак приветствия слегка приподнялся с банкетки.

4

 Это событие произошло 7 августа 1919 г.

– Норбер Сеньле, поверенный.

– Очень приятно. Капитан Лантье дю Гре.

Еще до того, как Лантье получил капитанский чин, под его началом служил один поверенный. Пунктуальный, требовательный, тот вечно спорил насчет пунктов армейского устава, лишь бы уклониться от выполнения задания. А вот поди ж ты, в первом же наступлении он, опередив всех, выскочил из траншеи и погиб от осколка разорвавшегося в двух метрах от него зенитного снаряда.

– Верно, меня прислали расследовать дело Морлака. Вы знаете его?

– Увы, капитан, я знаю всех в этом городке и даже в округе. В силу характера моей работы и возраста. Добавлю, что должность поверенного вот уже пять поколений переходит в нашей семье от отца к сыну.

Лантье кивнул, но, так как ему подали дымящегося кролика, принялся за рагу, выбирая кусочки, где было поменьше соуса.

– Когда на Четырнадцатое июля я увидел, как этот Морлак шагает вместе со своей собакой, мне и в голову не пришло…

Поверенный изобразил гримасу, которая легко могла превратиться и в выражение возмущения, и в искреннюю улыбку – в зависимости от реакции собеседника. Но Лантье, атаковавший кролика, никак не отреагировал.

– И что же вы подумали?

Служитель закона прищурился, исподлобья поглядывая на Лантье.

– Я был крайне удивлен. Не ожидал от него такого.

– Что вам известно о Морлаке?

– До войны за ним ничего не замечалось. Я ведь знал эту семью. Отец – крестьянин, очень набожный и работящий. У них с женой было одиннадцать детей, но выжили только двое – этот самый Жак, что нынче в тюрьме, и его сестра Мари, младше на четыре года. Оба с виду довольно хилые. Но внешность обманчива, они-то как раз и выжили.

– Он получил образование?

– Самую малость. В здешних краях это не принято, особенно когда в семье детей раз-два, и обчелся. Кюре заставил его ходить в школу, чтобы он освоил грамоту. А потом ему пришлось помогать отцу в поле.

Лантье покачал головой. По правде говоря, он был поглощен тем, что вынимал изо рта застрявшие в мякоти осколки косточек. Ему не хотелось гадать, как прикончили живность, пошедшую на рагу. Но это не выходило у него из головы.

– А друзья? Политические пристрастия? – спросил он.

– Несколько парней из округи. Они встречались на ярмарках или время от времени на танцульках, правда, он их не особо посещал. Что касается политики, видите ли, здесь ведь довольно тихо. Люди голосуют по указке священника. Есть горстка смутьянов, в основном учителя да железнодорожники. Эти собираются в привокзальном кафе. Знаете, рядом с вашей гостиницей.

– Вы знаете, в какой гостинице я остановился?

Поверенный пожал плечами, ограничившись улыбкой вместо ответа.

– А с тех пор, как он вернулся с войны?

– Его было не видно и не слышно до того самого дня… Он где-то снимал жилье. Сестра его вышла замуж, а с зятем он не ладил, так что и носа не показывал на ферму. Но в этом нет ничего удивительного. Многие из тех, кто вернулся с войны, сделались совершенно нелюдимыми.

Офицер взял этот комментарий себе на заметку. В конце концов, он ведь и сам вернулся с войны. Поразмыслив, Лантье пришел к выводу, что тоже мало с кем общается, так что людям, вероятно, кажется, что и он не без причуд.

– У него есть женщина?

– Это вопрос. Жил он один. Но поговаривали, что в деревушке, здесь неподалеку, живет девушка, вроде бы она его подружка. Ну, знаете, как бывает: люди болтают, а поди знай, что там на самом деле…

– Как ее зовут?

– Валентина. Она живет в Валлене, на окраине поселка.

– Семья есть?

– Нет, все умерли во время эпидемии кори. Ей достался небольшой надел, и она стала сдавать землю в аренду. Какой-никакой доход, а еще она плетет корзины из ивовых прутьев. Да, чуть не забыл, у нее есть ребенок.

– Сколько ему лет?

– Сдается, года три.

– От Морлака?

– Вот уж не знаю…

– Но ведь он был на фронте…

– Он приезжал в отпуск.

Лантье доел кролика. От горячего соуса и от жары у него выступила испарина. Следователь расстегнул жилет и отер лоб салфеткой. Похоже, наступает самое пекло. Лучше вернуться к себе и прилечь.

Поверенный явно уже выдал все, что ему было известно, но теперь жаждал, чтобы ему в ответ рассказали о делах государственной важности. Но не тут-то было: следователь зевнул, заплатил по счету и, откланявшись, ушел, не надев китель.

III

Кролика по-охотничьи он переварил часам к четырем. Лантье, еще сонный, вышел из гостиницы и направился к тюрьме. Теперь он достаточно хорошо знал город, чтобы двинуться напрямик и, не сбившись с пути, добраться до старой казармы.

Сначала ему показалось, что пес замолчал. Но это потому, что он подошел к площади по другой улице, с тыла. Стоило завернуть за угол, как Лантье его услышал. Похоже, лай звучал уже не так громко. Видно, пес устал. Тюремный надзиратель сказал, что пес лаял три дня напролет и замолк один-единственный раз – накануне, в тот момент, когда появился следователь.