Красный сфинкс

— И где же вы собираетесь вести столь важную беседу?

— В твоей комнате, если это не причинит тебе особого беспокойства.

— В моем присутствии!

— О нет! Как бы мы ни доверяли тебе, дорогая Джачинта, это слишком серьезный вопрос, чтобы обсуждать его при посторонних.

— В таком случае, что же мне делать?

— Джачинта, ты будешь сидеть в кресле рядом с постелью хозяйки, тщательно задернув занавески кровати, ввиду того, что графине нездоровится, и следить за тем, чтобы муж не вошел в ее комнату, так как это может разбудить больную.

— Ах, господин граф, — сказала девушка со вздохом, — я и не подозревала, что вы такой искусный дипломат.

— Как видишь, ты ошиблась; а теперь, скорее отвечай: где твоя хозяйка, ибо для дипломата нет ничего дороже времени.

Джачинта тяжело вздохнула, открыла окно и произнесла только одно слово:

— Ищите.

Граф вспомнил, что Матильда десятки раз рассказывала ему об этом уединенном саде, где она так часто мечтает о нем. Как только окно открылось, молодой человек спрыгнул в сад; в то время как Джачинта утирала слезы, от которых она тщетно пыталась удержаться, граф де Море пробирался сквозь густые заросли, окликая вполголоса:

— Матильда! Матильда! Матильда!

Услышав свое имя, Матильда тотчас же узнала этот голос и устремилась в ту сторону, откуда он доносился, восклицая:

— Антонио!

Затем влюбленные встретились и бросились в объятия друг друга.

С минуту они стояли, обнявшись, прислонившись к стволу апельсинового дерева, и были не в состоянии говорить — с их уст срывался лишь неясный лепет, способный сказать влюбленным так много без единого слова.

Наконец, оба вернулись из прекрасной страны грез, которую мы видим только во сне, и прошептали одновременно:

— Это ты!

Затем они слились в поцелуе и одновременно выдохнули: «Да!»

Придя в себя, графиня воскликнула:

— А как же мой муж?

— Все прошло благополучно, как мы и рассчитывали — он принял меня за брата Джачинты и разрешил остаться в замке.

Влюбленные сели рядом и взялись за руки; пришла пора объясниться.

Объяснения отнимают у влюбленных много времени; начавшись в саду, они продолжались в комнате Джачинты, которая, как было решено, провела ночь у постели своей хозяйки.

Около восьми часов утра в дверь кабинета графа тихо постучали; комендант уже не спал и был одет — его разбудили еще в шесть часов, когда прибыл гонец из Турина с извещением о том, что французы находятся в Риволи и, видимо, намереваются приступить к осаде Пиньероля.

Граф был встревожен; об этом было нетрудно догадаться по резкому тону, каким он произнес: «Войдите!»

Дверь открылась и, к великому изумлению графа, перед ним предстала его жена.

— Это вы, Матильда! — вскричал он, вставая. — Значит, вы уже слышали новость? Не по этой ли причине вы неожиданно почтили меня столь ранним визитом?

— О какой новости вы говорите, сударь?

— О том, что, вероятно, нам грозит осада!

— Да, правда, и я хотела бы поговорить с вами об этом.

— Каким образом и от кого вы это узнали?

— Я сейчас все вам скажу; из-за этого известия я не спала всю ночь.

— Это заметно по цвету вашего лица, сударыня: вы бледны и у вас утомленный вид.

— Я с трудом дождалась утра, чтобы с вами поговорить.

— Разве вы не могли меня разбудить, сударыня? Это настолько важное известие, что оно того заслуживало.

— Сударь, данная новость пробудила в моей душе множество воспоминаний и сомнений, и я решила, что лучше ничего вам не говорить, пока вы сами об этом не узнаете и не обдумаете, к каким последствиям это приведет.

— Я совсем вас не понимаю, сударыня, и, признаться, поскольку вы никогда не говорили о государственных делах и о войне…

— О! Мужчины слишком презирают слабый женский ум, и нам не следует говорить о подобных вещах.

— А вы утверждаете, что они ошибаются, — произнес граф с улыбкой.

— Без сомнения, ибо подчас мы могли бы давать вам неплохие советы.

— Если бы, к примеру, я спросил ваше мнение о положении, в котором мы оказались, какой совет вы бы мне дали?

— Прежде всего, сударь, — сказала графиня, — я напомнила бы вам, сколько раз герцог Савойский проявлял по отношению к вам неблагодарность.

— Это излишне, сударыня, — я помню, и всегда буду помнить о неблагодарности герцога.

— Кроме того, я сказала бы вам: вспомните о туринских празднествах, во время которых государь, способствовавший нашему браку, делал мне предложения, оскорбительные для вашей и моей чести.

— Я помню об этих предложениях, сударыня.

— Еще я бы сказала вам: не забудьте, как жестко и грубо он приказал вам покинуть замок в Риволи и ждать прихода французов в Пиньероле!

— Я все помню и жду лишь подходящего момента, чтобы доказать это герцогу.

— Что ж, сударь, этот момент настал — вы находитесь в том положении, когда человек становится властителем своей судьбы и может сам выбирать себе будущее. Что вы предпочитаете: рабство у жестокого и надменного господина или свободу с почетным званием и огромным состоянием?

Граф удивленно посмотрел на жену и произнес:

— Признаться, сударыня, я тщетно пытаюсь понять, куда вы клоните.

— В таком случае, я поставлю вопрос ясно и четко.

Удивление графа возросло.

— Брат Джачинты состоит на службе у графа де Море.

— Внебрачного сына короля Генриха Четвертого?

— Да, сударь.

— Ну, и что, сударыня?

— Так вот, позавчера кардинал де Ришелье заявил в присутствии графа де Море, что он готов заплатить миллион человеку который вручит ему ключи от Пиньероля!

В глазах графа появился алчный блеск.

— Хотел бы я посмотреть на этот миллион, — сказал он.

— Вы увидите его, когда пожелаете, сударь!

Граф судорожно сжал свои руки.

— Миллион, — пробормотал он, — вы правы, сударыня, над этим стоит призадуматься; но откуда же вы узнали, что такая сумма предложена?

— Очень просто: граф де Море взял дело в свои руки и послал Гаэтано с приказом прощупать почву.

— Поэтому-то Гаэтано и явился вчера вечером навестить сестру?