Красный сфинкс

Наемный убийца покачал головой, отодвинул полный золота кошелек, по которому до того постукивал кончиками пальцев, и, откинувшись на стуле, произнес:

— Я говорил вам и повторяю: этого недостаточно. Сначала я хочу знать, с кем буду иметь дело.

У незнакомца вырвался нетерпеливый жест.

— Поистине, — сказал он, — ваши сомнения заходят чересчур далеко, милейший господин Латиль. Ваш будущий противник никак не сможет не только вас скомпрометировать, но даже оказать вам сопротивление. Это мальчишка — ему едва сравнялось двадцать три года; в Париж он вернулся всего неделю назад, и все думают, что он еще в Италии. К тому же вы повергнете его на землю прежде, чем он успеет различить черты вашего лица, а для большей предосторожности можете надеть маску.

— А знаете ли, сударь мой, — спросил Латиль, поставив локти на стол и положив голову на сжатые кулаки, — знаете ли, что ваше предложение смахивает на убийство?

Незнакомец промолчал. Латиль покачал головой и, окончательно отодвинув кошелек, сказал:

— В таком случае мне не подходит ни служба у вас, ни дело, которое вы собираетесь мне поручить.

— Это на службе у господина д'Эпернона вы стали таким щепетильным, любезный друг? — спросил незнакомец.

— Нет, — ответил Латиль, — я покинул службу у господина д'Эпернона именно потому, что был щепетилен.

— Это и видно: вы не смогли поладить с Симонами. (Симоны были у старого герцога д'Эпернона пыточных дел мастерами.)

— Симоны, — сказал Латиль с жестом крайнего презрения, — умеют только раздавать удары кнута, тогда как я раздаю удары шпаги.

— Хорошо, — произнес незнакомец, — я вижу, что надо удвоить сумму. Так и быть, я ассигную на эту прихоть две сотни пистолей.

— Нет, это не изменит моего решения. Я не парижский соглядатай; вы найдете людей нужной вам профессии возле Сен-Пьер-о-Бёф — там обычно собираются головорезы. А впрочем, какая для вас будет разница, если я применю не ваш, а свой способ и вызову его на дуэль? Главное, что я вас от него избавлю. Ведь вы хотите не встречать его больше на своем пути, так? Что ж, с того момента, как вы перестанете его встречать, можете считать себя удовлетворенным.

— Он не примет вашего вызова.

— Черт возьми, он очень разборчив! Латили де Компиньяки не ведут свой род от крестовых походов, как Роганы или Монморанси, это верно, но они принадлежат к достойному дворянству, и я, хоть младший в семье, считаю себя не менее благородным, чем старшие.

— Он не примет вызова, говорю вам.

— Тогда я отколочу его палкой так, что он больше никогда не сможет появиться в приличном обществе.

— Его нельзя отколотить палкой.

— Ого! Выходит, вы прогневались на самого господина кардинала.

Незнакомец, ничего не ответив, вынул из кармана два свертка луидоров по сто пистолей в каждом и положил их на стол рядом с кошельком; при этом движении его плащ распахнулся, и Латиль увидел, что у странного собеседника два горба — сзади и спереди.

— Триста пистолей, — сказал горбатый дворянин, — смогут успокоить вашу щепетильность и положить конец вашим возражениям?

Латиль покачал головой и вздохнул.

— У вас такие обольстительные манеры, сударь мой, — сказал он, — что трудно против них устоять. В самом деле, надо обладать сердцем тверже камня, чтобы видеть такого сеньора, как вы, в затруднении и не попытаться вместе с ним найти средство выйти из него. Давайте же искать, я ничего иного не желаю.

— Я не знаю другого средства, кроме этого, — ответил незнакомец, и еще два таких же свертка монет лег рядом с двумя первыми.

— Но предупреждаю, — добавил он, — это предел моего воображения или моей власти: отказывайтесь или принимайте.

— Ах, искуситель, искуситель! — пробормотал Латиль, пододвигая к себе кошелек вместе с четырьмя свертками.

— Вы заставляете меня отступить от моих принципов и нарушить мои привычки.

— Полно, полно, — сказал его собеседник, — я был уверен, что мы в конце концов договоримся.

— Что поделаешь, у вас такие убедительные доводы, что им не воспротивишься. Теперь условимся о нашем деле: улица Вишневого сада, не так ли?

— Да.

— Сегодня вечером?

— Если возможно.

— Но хорошенько мне его опишите, чтобы я не ошибся.

— Без сомнения, я это сделаю. Впрочем, теперь, когда вы рассуждаете здраво, когда вы принадлежите мне, когда я вас купил, когда я вам заплатил…

— Минуточку; деньги пока еще не в моем кармане.

— Опять какие-то затруднения?

— Нет, исключения, exceptis excipiendis**, как мы говорили в либурнском коллеже.

— Посмотрим твои исключения.

— Прежде всего: это не король и не господин кардинал.

— Ни тот ни другой.

— Не друг господина кардинала?

— Нет, скорее, наоборот, враг.

— А как он относится к королю?

— Безразлично; но, должен сказать, он весьма приятен королеве.

— Это не кардинал де Берюль?

— Нет, я же говорил, что ему двадцать три года.

— Понимаю: один из возлюбленных ее величества?

— Может быть. Список твоих исключений исчерпан?

— По правде говоря, да. Бедная королева! — произнес Латиль, протягивая руку к золоту и собираясь переложить его со стола в карман.

— Ей не везет; только что у нее убили герцога Бекингема.

— А теперь, — прервал горбатый дворянин (он, по-видимому, решил положить конец колебаниям Латиля: если тот отступится, то пусть лучше это произойдет здесь, в гостинице, а не на месте схватки), — а теперь у нее убьют графа де Море.

Латиль подпрыгнул на стуле.

— Как?! Графа де Море?

— Графа де Море, — повторил незнакомец, — кажется, вы не называли его среди ваших исключений?

— Антуана де Бурбона? — продолжал Латиль, уперев кулаки в стол.

— Да, Антуана де Бурбона.

— Сына нашего доброго короля Генриха?

— Бастарда, хотите вы сказать.

— Бастарды и есть истинные сыновья королей, принимая во внимание, что короли создают их не по обязанности, а по любви. Возьмите ваше золото, сударь, я никогда не подниму руку на члена королевского дома.