Красный вал [Красный прибой]

Аргумент подействовал. Дютильо от мысли, что он будет под замком в то время, как разразится буря, опустил свою дубинку и сделал усилие, чтобы принять совершенно мирный вид.

— Мы разделимся на группы. Одни пойдут по улицам Бабильо, Гобелен и Монж. Другие пройдут в квартал Сен-Жак; третья кучка отправится по бульвару Распайль. Можно по дороге разделиться на еще меньшие группы, а затем мы встретимся в одном месте.

— Не стоит труда, — прервал Боллак, — место встречи не нужно назначать заранее. Всё будет зависеть от обстоятельств.

Дютильо пошел впереди вместе с "Шестеркой". Альфред красный повел типографов и механиков, за ними шел Исидор Пурайль между Бардуфлем и другими товарищами. Три кузнеца маршировали рука об руку, за ними шли золотари Филатр, Камбери и десятка два других товарищей. Молодые антимилитаристы колебались — примкнуть к "Шестерке", или же к войску Альфреда Красного. Первый пленял их своим воинственным видом, во втором их привлекала фигура типографа и его чисто галльская веселость.

В этом шествии было много очарования. Люди, слегка опьяненные алкоголем, были связаны общностью силы и чувств; в них была душа сектантов, доверчивых, воинственных и альтруистичных. Их опьянял шум их шагов, по коже пробегала легкая дрожь, вызванная видениями стычек и сражений, сердца их были полны беспечным героизмом. На улице Толбиак они сгрудились в толпу, с сожалением думая о необходимости расстаться. Дютильо дал сигнал:

— Мы встретимся.

Он увлек всю группу, напевая задорную песенку.

XVI

После обеда, на Севастопольском бульваре толпа манифестантов росла, в нее поминутно вливались из боковых улиц подозрительные кучки людей. Все были убеждены, что события развернутся в другом месте, и поэтому воздержались от всякого рода выступлений. Большинство разделилось на две группы. Одной двигало любопытство, она шла шагом более медленным и неуверенным. Другую вел дух мятежа, она старалась ступать размеренным, громким шагом, лица у всех были решительные и озабоченные. В общем это была толпа, разнородная толпа, у которой страсти разжигаются короткими вспышками, мечутся блуждающими огнями и гаснут, как серные спички.

Головы выступали из массы, как из тени, головы светотеней, свирепые, фантастические или нелепые, силуэты лошадей с ободранной кожей, двуутробок, аистов. Были головы, похожие на головы свиней, индюков; были бороды лисицы, медведя; ламы, барана; бороды, напоминающие то пену, то лишай исландский, темные и светящиеся.

Отряд Пустырей выделялся своей дисциплиной. Дютильо и его "Шестерка" шли в голове колонны с грозным и угрюмым видом. Альфред-Красный Гигант — вел людей из мастерских Делаборда; молодые антимилитаристы замыкали шествие.

Вид черных масс рассеял сомнения Армана. Он чувствовал себя охваченным волной неиссякающего, нежного и мощного волнения. На перекрестке улицы Толбиак и Севастопольского бульвара полиция и войска начали задерживать движение толпы; страшный топот прорезал шум толпы; волны текли обратно; шум всё возрастал, усиливаемый криками и визгом; появились драгуны, энергичные, но миролюбиво настроенные; постепенно продвигаясь вперед, они оттеснили толпу… Новая задержка вызвала отлив бегущих: центральные бригады преграждали улицу Тюрбиго.

— Дерутся на площади Республики!..

Этот крик, передаваясь от группы к группе, донесся до площади Шателе. Дютильо и "Шестерка" проверили равнение рядов, Альфред-Красный Гигант, Исидор и Бардуфль исполнили род бретонского танца, а Пьер Лаглоз, Перльи и другие, взявшись за руки, запели:

Народ, не будь так равнодушен. Вместо того, чтобы депутатов избирать, Свою работу делай сам.

— А! Дерутся! Дерутся! Дерутся! — повторял задыхающимся голосом Арман.

Вся вселенная заключалась в этих трех словах: они охватили толпу, они прыгали по крышам, они поднимались к облакам. Юноша отчетливо видел несметные полчища царственного народа, истребляющего полицию.

Столкновение двух течений, отлива и прилива зевак, запрудило улицу; революционеры, толкая друг друга, образовали перед центральной бригадой полицейских живую баррикаду человеческих тел. В это время распространилась вторая новость:

"Полиция сопротивляется… солдаты начинают разбегаться".

Толла двинулась могучим потоком, и центральные бригады отступили.

— К Бирже Труда! — ревели иступленные голоса. Иерихонская Труба прогремел:

— К Бирже Труда!

Дютильо и Шестерка, Альфред и типографы, Исидор и Бардуфль с дюжиной землекопов и молодые антимилитаристы образовали клин и проникли далеко вперед. Но полицейские, получив подкрепление, перешли в атаку, за ними рысью под'ехали драгуны. Толпа с криком ярости отступила, в то время как полиция принялась избивать манифестантов и арестовала нескольких злополучных граждан.

— Вперед! — заревел Дютильо. — Распорем им животы!

Его дубинка и дубинки Шестерки мелькнули в воздухе.

Бардуфль расправлял свои клещи; Альфред пробивался через толпу с движениями пловца. Гуржа трубил атаку. Но громадная пробка из человеческих тел отделяла их от полицейских, обратный отлив толпы был слишком силен; двойная плотина защищали улицу Тюрбиго и Севастопольский бульвар.

— Здесь ничего не поделать! — прогремел Гуржа:- надо итти по боковым улицам…

— Улицей Медведя! — поддержал его Дютильель.

Группа сжалась и бросилась к боковым улицам. Толпа поредела. Тем не менее, и настороженные лица, и нервная поступь, и таинственные совещания на тротуарах и в кабачках — всё говорило о волнении. Молва о победе распространилась с той быстротой, которая так удивляла римлян во время завоевания ими Галлии. При появлении отряда Пустырей, люди начали собираться кучами у порогов и у окон винных лавок; указывали на Дютильо и Шестерку, выстроенных б боевом порядке, на красную голову Альфреда, на Бардуфля, раскачивающегося на своих широких бедрах, и, наконец, на Гуржа, испускавшего неистовые крики и покрывавшего своим голосом всю толпу. В этом уголке старого Парижа, где всё казалось насыщенным их предками, зтих рабочих можно было принять за толпу 1848 года или коммунаров. От них веяло революцией и баррикадами, остальные рабочие встречали их криками одобрения, две старухи бросились убегать от них с пронзительным криком; уличные мальчишки бежали за ними, и отряд подвигался вперед размеренным, твердым шагом.

На улице Тампль снова появилась толпа. Она выливалась с площади Революции или устремлялась туда. Противоречивые сообщения говорили то о беспорядочном бегстве войска, то об отступлении мятежников, то о приходе военных подкреплений, то о таинственных фалангах Конфедерации. Манифестанты, увлекаемые своим порывом и пропускаемые толпой, восхищенной Шестеркой, были уже в двухстах метрах от условленного места. Там громоздилась стена из человеческих тел, оттесняемая агентами и кирасирами, толпа испускала ругательства, пела мятежные песни.