Красный ветер

Советская Россия! Что было бы, если бы она не пришла на помощь? Что было бы, если бы вслед за волонтерами свободы из Советской России в Испанию не пришли волонтеры свободы из десятков стран?

Эмилио Прадос понимал: Республика, конечно, держится в основном на героизме испанского народа. Против фашизма дерутся сотни тысяч рабочих Мадрида, Барселоны, Валенсии, горняков Астурии, крестьян Андалузии и Каталонии, Мурсии и Наварры — сотни тысяч! А в интернациональных бригадах — чуть более тридцати тысяч… Но интернациональные бригады — это цемент самой высокой прочности, это умение воевать, это высочайший дух сознательности, это пример революционной дисциплины для сотен тысяч испанских бойцов. Самоотверженность волонтеров свободы всегда поражала капитана Прадоса — поражала и восхищала. Стоило ему в самую трудную минуту, в минуту отчаяния и тревоги за судьбу своей Испании, вспомнить Денисио или Павлито, Гильома Боньяра или Арно Шарвена, генерала Дугласа или генерала Лукача — и тревога сменялась надеждой.

Широкое ущелье круто повернуло влево, а каменистая тропка, по которой медленно брел Эмилио Прадос, сворачивала вправо и поднималась вверх. Капитан остановился в раздумье: хватит ли у него сил преодолеть подъем, который, казалось, уходил к самым облакам? И выведет ли эта тропка к той самой деревушке, что едва заметной точкой была обозначена на карте? А если тропка вдруг оборвется, упершись в новую гряду гор или непроходимую чащу зарослей?

Вздохнув, Прадос стал подниматься по тропинке. Шел он как-то машинально, с великим трудом передвигая ноги. И чем выше поднимался, тем труднее становилось дышать. Кровь гулко стучала в виски, и, чтобы преодолеть головокружение, все чаще на него накатывающееся, он закрывал глаза и шел, точно слепец, тяжело опираясь на палку.

Но вот силы его совсем иссякли. Эмилио опустился на землю, прислонился спиной к камню и безучастно, словно о ком-то постороннем, подумал, что теперь уже не встанет. «Это — все. Пришел и мой черед. Дальше цепляться за призрачную надежду бессмысленно и бесполезно…»

Нет, он — не испугался. Измученный лихорадкой, нервным потрясением, утратив веру в спасение, обессиленный голодом и усталостью, капитан Эмилио Прадос покорялся судьбе и уже ни о чем не сожалел: он сделал все, что мог.

Горная речка теперь рокотала далеко в стороне и внизу. Рокот ее доносился сюда, как грустная песня, как арагонская хота, которую андалузские крестьяне поют так напевно и тихо, точно она исходит из самой глубины души. Где и когда в последний раз он слушал арагонскую хоту? В детстве, где-нибудь на берегу Гвадалквивира?

3

— Он сам скажет, кто он такой. Вот придет в сознание и скажет.

— Жди от него правды! Он тебе такого наговорит, что…

— А мы — дураки? Мы всему поверим?.. Дай ему еще раз хлебнуть козьего молока…

— Вряд ли он придет в сознание. Видишь, черный весь стал. И еле дышит.

— Не каркай… Куда подевалась Росита?

— Ищет нашего чертова лекаря. Наверное, опять починяет своего мула. А Росита божится, что где-то уже видела этого человека. Только не припомнит где.

— Слушай ты свою Роситу! Она тебе наговорит!

— Ладно, хватит болтать. Видела его Росита или нет, ему от этого не легче… Весь черный… А это не к добру.

— Почернеешь, если неделю не проглотишь и крошки хлеба…

Эмилио Прадосу казалось, будто голоса то удаляются, и тогда он слышит их словно издалека, то внезапно приближаются и гремят над самым его ухом. Он силился открыть глаза, но веки были настолько тяжелыми, что приподнять их он никак не мог. И никак не мог сообразить, где он находится, что с ним происходит и кто эти люди. О нем ли они говорят? И кто такая Росита? «Росита божится, что где-то уже видела этого человека…»

Он пошевелил пальцами и неожиданно для себя определил, что под ним не холодные камни, а постель, да и голова его покоится на подушке, а вокруг — тепло, пахнет лепешками и козьим молоком. Значит, он находится в чьем-то доме? Но как это могло произойти?

Он хотел что-то сказать или о чем-то спросить, но лишь почти неслышно простонал и тяжело вздохнул. Голоса смолкли, а потом он услышал:

— Ну вот и Росита. Одна. Разве этого чертова лекаря отыщешь!

И женский голос:

— Сеньор Альберкас сказал, что его мул опять вывихнул ногу. И еще он сказал, что ему нет никакого дела до людей, которых приволакивают в деревню еле живых. Пускай, говорит, и помирали бы там, где им положено.

— Сеньор Альберкас! Какой он к черту сеньор, эта амбарная крыса! — Голос человека, который произнес эти слова, был груб и простужен. — Когда-нибудь он дождется, что ему скрутят шею… Так ты говоришь, будто уже видела этого человека?

— Видела, дядя Хосе… Вот только… Тогда он не был таким заросшим и черным… Если б я могла вспомнить… Это было давно-давно.

— Что было давно-давно?

— Не знаю, дядя Хосе… Не помню…

Она наклонилась и долго вглядывалась в лицо Эмилио Прадоса. И когда уже потеряла надежду что-нибудь вспомнить, он открыл глаза, посмотрел на нее и слабо улыбнулся. Губы его шевельнулись, Росита скорее угадала по их движению, чем услышала.

— Сеньор Прадос! — вскрикнула Росита и всплеснула руками. — Это сеньор Прадос, я вспомнила, дядя Хосе. Помните, я вам рассказывала?

— Та-ак! — протянул дядя Хосе. — Значит, сеньор Прадос? Ну и ну! Хороша птица… Пойдем-ка поговорим, Чико. Пойдем посоветуемся.

— Но это не тот Прадос, это другой! — горячо сказала Росита. — Слышите, дядя Хосе, это тот самый, который…

— Помолчи, сорока, — оборвал ее дядя Хосе. — Тот, другой, опять тот… Все они, твои Прадосы, из одного теста сделаны. Они все вышли в другую комнату и даже не потрудились прикрыть двери. Говорили они громко, будто чужого человека совсем здесь не было. Эмилио, еще не совсем придя в себя, еще смутно понимая, что вокруг него происходит, тем не менее прислушивался к каждому слову.

Тот, который был помоложе и которого звали Чико, неуверенно говорил:

— Сейчас война, дядя Хосе, сейчас и богатые могут драться за нас.

— Где ты видал таких богатых, чтоб дрались на нашей стороне? — простуженно басил дядя Хосе. — Говорю тебе — все они из одного теста сделаны. Фашисты!

— А генерал Сиснерос? — не сдавался Чико. — Помните, что говорил о нем тот парень?

— Тот парень, тот парень! Все, что ли, такие, как генерал Сиснерос…

И — Росита:

— Этого человека я хорошо знаю. Он не фашист. Он не может быть фашистом.

— Да помолчи ты, — снова оборвал ее дядя Хосе. — «Этого человека я хорошо знаю». Каким он тогда был, когда ты его знала? Вот таким сопляком? Да и что ты о нем знала? Ну, притащил он тебя, хромую, в свое имение. А дальше? Дальше что, я спрашиваю? Цыкнули на него — он и хвост поджал… Слушай, Чико, ты вот говорил о том парне, испанском летчике… Может, приведем его сюда? Летчики должны знать друг друга, а? Вот и посмотрим, что это за птица…

— Правильно, дядя Хосе, — оживился Чико. — Я съезжу. Если, конечно, тот парень еще на месте…

* * *

Росита почти не отходила от постели Эмилио. С тех пор как Чико уехал за испанским летчиком, прошло двое суток. Росита говорила, что к вечеру они оба должны вернуться. Этому летчику дядя Хосе поверит. Потому что люди видели, какой дрался в воздухе с фашистскими истребителями, как сбил два самолета, а потом сбили и его. А когда он спускался на парашюте, фашисты пытались по нему стрелять, но ничего у них не вышло: его друзья разогнали их и сбили еще одного…