Красный
Шрифт:
— Я до десерта не доживу.
Ларс рассмеялся:
— Почему?
— Никогда столько не ела и не пила. Боже мой, как же все вкусно!
— Я могу передать твои слова Свену? Он очень старался. Хотел бы я знать, чем это ты ему так понравилась?
— А что, нечем?
Во мне вдруг взыграло самолюбие, это наверняка результат бокала вина на голодный желудок. Почему это я не могу кому-то понравиться? Пусть не самому хозяину, так хотя бы его слуге?
Ларс оглядел меня, насколько позволял стол между нами, и кивнул:
— Вообще, что-то есть.
Не успела
— Вот только любопытный нос длинноват. Осторожней, прищемят ведь. А о десерте можешь не беспокоиться, он фруктовый, потому «Пино Гри Альтенбург» будет в самый раз.
— Что такое «Пино Гри»?
— Белое сладкое из винограда Пино Гри. У меня бутылка «Альтенбург Селексьон де Грэн Нобль» 1998 года.
— Важно, что 1998-го?
— Очень. — Ларс совершенно серьезен, словно от того, осознаю ли я важность преподнесенной информации, зависело многое. — Селексьон создают только в лучшие годы, 1998-й был таковым. У этого «Альтенбурга» RP был 99.
— PR? — не удержалась я.
— Нет, именно RP — Роберт Паркер, он один из самых авторитетных винных критиков. Вина с рейтингом свыше 90 считаются превосходными. А вообще балл может быть до 100.
— К чему подходит это вино?
— К фруктам, потому что пахнет айвой, клубникой, ревенем, печеными яблоками и еще много чем. Лучше сама попробуешь.
— А ты не боишься, что меня потом невозможно будет выгнать?
Он пожал плечами:
— Оставайся.
Я смутилась. Вот те на! Нелюдимый, замкнутый Ларс Юханссон, вместо того чтобы выставить меня вон после самовольного посещения его гардероба, предлагает остаться и попробовать еще вина.
Вспомнив о гардеробе и его начинке, я почувствовала жгучее желание заболеть амнезией, причем избирательной, чтобы просто сию минуту забыть накладную грудь и корсеты в кружевах. Но амнезия мне определенно не грозила, кружева так и стояли перед глазами! Зато грозил запой, голова уже кружилась. Только бы с этим головокружением не выболтать чего не нужно. А может, он меня и напоил нарочно?
Каким чутьем Ларс понял, о чем я думаю, неизвестно, но он снова поинтересовался с хитрющей ухмылкой:
— Так у тебя нет ко мне никаких вопросов?
И снова я почти заорала:
— Нет!
Красивая бровь красиво приподнялась:
— А как же викинги?
И вдруг его взгляд упал на мою разрисованную руку. Я старательно прикрывала написанный повыше запястья номер телефона Петера, полностью след от ручки смыть не удалось. Брови Ларса взлетели вверх:
— Тебе так дорог Петер, что сделала татуировку?
Я быстро одернула рукав рубашки:
— Это не татуировка…
Юханссон с удовольствием рассмеялся:
— Узнаю студенческие замашки — за неимением записной книжки — мобильник или записи на руке.
Я обиженно поджала губы, не зная, что ответить.
— Не сердись, я не скажу Петеру… Улыбнись. Ну, пожалуйста…
А глаза смеются… Я не выдержала, улыбнулась, потом рассмеялась тоже.
— Вот так лучше.
По знаку Ларса мы переместились в кресла ближе к камину, и он открыл вторую бутылку вина, стоявшую в ведерке
со льдом. Первая осталась на столе недопитой. К чему открывать эту, если та недопита? Почему меня это заинтересовало, сама не знаю. Ларс на мой вопрос улыбнулся:— Фазанов было несколько, а Свен и привратник с супругой тоже любят фазаньи грудки и «Ришбур» за две тысячи евро.
Я почти поперхнулась от страстного желания поступить на работу в этот замок.
— Хочу быть твоим привратником!
— Зачем? Оставайся гостить. Так как же с викингами?
— Можно завтра?
— Конечно.
— Просто у меня от вина кружится голова, вообще-то я не пью.
— Ты не ешь. Грудку поковыряла, остальное вообще не тронула… Почему бы не закружиться?
Ну вот, еще один воспитатель!
— Я ем!
Прозвучало почти жалостливо. Ларс рассмеялся.
— Хорошо, поступим иначе. В ближайшие дни Свен просто покажет свое поварское искусство, а ты обещаешь пробовать все, что он приготовит. Обещаешь? Иначе не буду ничего рассказывать и показывать. Возьми вино.
Вино было изумительно вкусным и совсем не похожим на предыдущее. Я определенно сопьюсь. Придется потребовать у Анны прибавки к оплате на лечение от алкоголизма.
После этого бокала, который мне показалось грешно заедать фруктами, хотя клубника заманчиво демонстрировала свои бока, манили и нарезанные дольками груши, айва и еще что-то, даже не помню, я вдруг объявила:
— Я сопьюсь. Стану алкоголичкой из-за слишком вкусных вин, которыми меня поит Ларс Юханссон!
Ларс с изумлением выслушал мою уже не вполне трезвую тираду и рассмеялся:
— Люди спиваются только из-за плохого алкоголя, дешевого.
— А я сопьюсь из-за хорошего и дорогого.
— Ну, попробуй. Только обещай не пить натощак.
— Обещаю, — вздохнула я. Как он понял, что я давно ничего не ела? И вдруг зачем-то поинтересовалась: — А чем отличаются красные вина от белых, ну, кроме цвета, естественно. Белые делают из белого винограда, вернее, из зеленого?
Я уже плохо понимала, что спрашиваю, наверное, глупость, но не вполне трезвый язык не остановить. И вино в бокале снова вкусное… Третий за сегодняшний вечер. Или четвертый?! Я пыталась сообразить, сколько бокалов «Ришбура» выпила за столом. Кажется, два. Кошмар! Что сказала бы моя бабушка?
— У красного технического винограда сок тоже светлый.
— Ну да! — недоверчиво возмутилась я. Кто же не помнит, как можно испачкать белую вещь, если на нее упадет раздавленная красная виноградина.
— Уж поверь. Во-первых, ты просто не могла видеть технические сорта винограда, потому что их не продают на рынках, они только для вина. Во-вторых, красным все делает кожица, именно в ней вся краска.
Я прикончила этот бокал и расслабленно слушала его рассказ. Кожица… Здорово! Что здорово, не смогла бы объяснить.
— А в-третьих, тебе пора спать!
— Да.
— Пойдем, я помогу подняться по лестнице.
— Я сама…
Он не спорил, просто некоторое время молча наблюдал за моей неуверенной походкой, потом подхватил почти под мышку и повел наверх.