Красочный пассат, или Странствия по островам Южных морей

Жители Батура не хотели больше рисковать. И оказались правы, так как в 1963 году громко заговорил уже другой вулкан, Гунунг Агунг. Он принес с собой огромные разрушения. Крестьяне перебрались на плоскогорье, высящееся над долиной, прихватив с собой уцелевшие остатки некогда великолепного храма, который они решили заново отстроить. Он именуется теперь Пура Улун Дану. Это недалеко отсюда. Поедем туда!

— Я еще не допил чай.

— Так поспешим, не мешало бы в Кинтамани немного перекусить.

Пура Улун Дану я осмотрел довольно бегло, так как моросил докучливый дождик. И тем не менее Филиппус с трудом вытащил меня оттуда, ибо совершенно неожиданно для себя в скрытых туманом и слегка потемневших от измороси крылатых и раздвоенных арках и контурах многочисленных меру я ощутил ту особую атмосферу этих сооружений, столь отличавшуюся от всего, что я видел при ярком солнце. От несколько расплывчатых очертаний этих непривычных для европейца строений веяло неизведанной красотой, таинственностью давних веков. Затянутые пеленой дождя, расслоенные туманом святилища, часовенки, стены очаровывали, вызывали неизъяснимое волнение. Неохотно, весьма неохотно покидал я подернутый дымкой храм Пура Улун Дану.

Дальнейшее наше путешествие оказалось весьма прозаичным. На рынке в Кинтамани Хартоно отыскал под навесом закусочную. В ней мы укрылись от дождя, подкрепились традиционным наси горенгом(запеченным рисом) и опор аямом(варенным в кокосовом молоке цыпленком) с бесчисленными приправами, разобраться в которых смог бы только коренной индонезиец. Все было удивительно вкусным. Затем подали целую корзину с фруктами — настоящий деликатес. Тут были уже знакомые мне манго, гранаты, папайя, а также неизвестный мне рамбутан, похожий на густо покрытый волосиками каштан, необыкновенно сочный зужаки мангостин,с виду похожий на засохший апельсин, но по вкусу напоминающий мандарин, только содержимое его было белоснежного цвета. Невозможно описать эти фрукты, ибо у европейцев просто нет похожих, так что даже сравнить с чем-либо знакомым нельзя.

На десерт принесли дуриан,по виду несколько напоминающий морского ежа. Его студенистая мякоть была действительно вкусной, однако от нее исходил резкий запах.

Дождь зарядил, казалось, надолго. Стало ясно, что о намеченной экскурсии до Кубутамбахана, то есть на противоположный берег острова, не может быть и речи. Мы не могли высунуть даже носа из-под крыши закусочной. Нам оставалось лишь наслаждаться то гранатом, то рамбутаном. Я наконец решил принести в жертву богине Вод надкушенное манго. И что же вы думаете? Помогло!

Пришлось отправиться в Пенулисан, чтобы осмотреть комплекс храмов, относящихся к XI веку. На взгляд туриста, прибывшего в святилище, заполненное фигурами и портретами царей и содержащее изображение китайской царевны, которую некогда доставили балийскому радже, оно обладало тем достоинством, что было расположено на огромной высоте. Побывав в Пенулисане, турист может до конца жизни хвастать, что ему удалось посетить на Бали храм, выше которого не расположен на острове ни один другой. Для меня дополнительным трофеем из этого священного места стала старинная, чуть ли не вросшая в землю китайская монета. В середине ее имелось квадратное отверстие и довольно отчетливо проглядывали китайские иероглифы, обозначающие, очевидно, достоинство монеты. Посоветовавшись с Филиппусом, я с удовольствием присвоил ее, воткнув вместо нее в землю выловленный из кармана польский злотый. Быть может, через каких-нибудь сто лет она заинтересует историков.

За мой нечестивый поступок вскоре наступила расплата. Снова разверзлись небеса. Богиня Вод, видно, с отвращением отвергла надкушенное манго. Пришлось срочно вернуться в Кинтамани. Стало очень холодно, неуютно. Поэтому Филиппус устроил еще один привал, на этот раз, чтобы выпить зеленого чая. Пока нам его подали, Хартоно куда-то исчез и вскоре появился с цветной открыткой. На ней был изображен один из рельефов, украшавших храм, который должен стать целью нашей поездки в Кубутамбахан. Я поразился, увидев, что представленное на ней божество (?) катит на вырезанном на камне… велосипеде. Все было выполнено в таком стиле, что, если бы не этот современный вид транспорта, я отдал бы голову на отсечение, что творение было создано не позднее XIII века. Подумать только: велосипед, высеченный на стене балийского храма! Ну что ж, теперь я уже не так жалел, что экскурсию пришлось прервать.

В Денпасар мы вернулись изрядно промокшие, и меня никто уже не убедит, что в раю не шли дожди. Как бы тогда оказались там яблоки или фиговые листья для Евы?

Хиппи и кремация

На следующий день я решил вознаградить себя за вчерашнее путешествие под дождем и отправился на один из самых знаменитых на Бали пляж Кута. Это чудесное песчаное место находится всего лишь в каких-то десяти километрах от Денпасара. Там на прогретом солнцем песке можно слушать, как шумит прибой и шелестят листьями пальмы. Я много купался и грелся на солнце. Об этом эпизоде можно было бы и вообще не упоминать, если бы не странное общество, заполонившее чуть ли не весь пляж. Индонезийцев среди них почти не было. Большинство составляли белые, некоторые уже сильно загоревшие.

Мне бросилась в глаза чудаковатая пара, направлявшаяся к воде. Оба были одеты в какое-то рваное тряпье. Немытые волосы лоснились от жира. Они производили впечатление нерях. Грязные волосы и ноги. И это возле океана? Вскоре рядом со мной расположилась группа столь же неопрятных мужчин и женщин. Тут были и дети разных возрастов, лопотавшие по-английски, по-французски и по-испански. Исчезли последние сомнения. Да ведь это же хиппи! Итак, возле меня оказалась, очевидно, целая международная семья хиппи. Судя по их поведению, это была также некая сексуальная коммуна, без всякого стеснения обменивавшаяся ласками. Женщинам никакого солярия не требовалось — они обходились костюмом Евы, мужчины также не считали нужным прикрывать тело. На своем веку я повидал разных хиппи. Иногда это были спокойные люди, проповедующие философию возврата к природе. Мои же соседи представляли собой весьма неприятную и шумную группу, несдержанную в проявлении чувств. Они так буйно вели себя, что мне пришлось ретироваться на другой конец пляжа, где было несколько спокойнее.

Тут ко мне пристал какой-то тощий парень с выцветшей сумкой на плече и рубашкой под мышкой.

— Ты тоже здесь живешь? — он показал рукой на виднеющиеся за пляжем хижины.

— Нет. В другом месте.

— А где? Здесь за ночлег требуют доллар, может, ты знаешь место дешевле?

Я взглянул на парня. Глаза у него были ясные, спиртным от него не пахло.

— Ты откуда? Ночлег ищешь или марихуану?

— Я? — явно удивился он. — Да я не из тех. Я студент. У меня каникулы. Вчера прибыл из Мельбурна. Спать пришлось на пляже — денег мало. Это не совсем удобно. Я давно мечтал посмотреть Бали. Меня зовут Питер Брукинг. Хотелось бы устроиться подешевле, может, на обратном пути удастся побывать еще и на Тиморе.

Мы оставили наши веши на берегу и пошли купаться.

Юноша мне понравился. Его все интересовало, и голова у него была неплохо устроена. Вместе мы съели мои гранаты и рамбутаны.

— Да, у нас в Австралии сейчас мода на Бали. Несколько моих товарищей по колледжу интересуются наркотиками и образом жизни хиппи. Когда-то даже пытались добраться до Непала. Теперь это поветрие прошло. Видно, слишком далеко и дорого. От нас легче попасть на Бали — сюда обычно пробираются через Дарвин.

Питер был взволнован неожиданной встречей с настоящим поляком. Оказывается, в доме у него часто тепло отзывались об этом народе. Оба его дяди по отцовской линии служили во время второй мировой войны в Африке, и в их рассказах поляки всегда фигурировали как надежные друзья.

— Я был знаком с несколькими австралийцами польского происхождения, но никогда еще не встречал поляка из самой Польши, — восторженно говорил студент из Мельбурна.

— Но ведь кому-то надо стать первым, — сказал я, пытаясь несколько умалить его восторг.