Красота по-русски (Я подарю тебе любовь)

– Помочь хочу.

– И зачем я тебе сдалась?

– Жалко стало. Подумала: молодая девушка, надо помочь.

Про Ваську Лена не говорила, она и сама не знала, чего конкретно хочет, взявшись лечить Верку. Помочь? И что дальше? Не знала она, что дальше, но и бросить просто так эту бабу беспутную теперь уж не могла.

– Так дала бы денег, вот и помощь, – двинула вариант простейшей помощи Верка, – что мне здесь лежать, я уж выздоровела.

– Врач говорит, еще надо полечиться. Ты, Вер, лечись и подумай, сможешь ли новую жизнь начать.

Врач говорил совсем другое Лене у себя в кабинете, начав приблизительно с того же вопроса, что и пациентка:

– Елена Алексеевна, голубушка, скажите мне правду, почему вы принимаете такое участие в жизни Веры?

– Ее родственники попросили помочь. Я сейчас часто в Казань по делам приезжаю, вот они и попросили сделать для нее, что смогу, – уклонилась от правды Лена. – Скажите, ее можно полностью вылечить, так, чтобы она навсегда бросила пить?

– Нет, – категорично уверил врач, – эта не излечится. Вы, голубушка, конечно, деньги платите, и мне, по идее, надо бы убеждать вас в обратном, чтобы денежек на вас побольше заработать. Но я, хоть и последний циник, но не до такой уж степени. И разъясню вам ситуацию. Я двадцать пять лет работаю наркологом и, поверьте мне, знаю, что говорю: алкоголизм не лечится вообще, даже если человек полностью перестает пить! Исключительно сила воли личности и ни грамма спиртного на всю оставшуюся жизнь! Так вот, таких единицы. Лечатся у нас или еще где, кодирования всякие, и бросают пить на какое-то время десятки из тысяч и тысяч, бросают на всю оставшуюся жизнь – единицы! И при одном единственно возможном условии – собственном сильном желании. Только если человек сам захотел бросить! И для такого поступка нужна очень сильная мотивация: испуг за свою жизнь, или боязнь остаться одному, быть отвергнутым всеми, или боязнь за жизнь родственников, ребенка, разные побудительные причины. Но непременно должна появиться некая цель, к которой возникает необходимость стремиться, и наличие силы воли. И еще открою вам один профессиональный секрет, Елена Алексеевна: пить гораздо легче, чем не пить. Когда у человека есть одна-единственная проблема, где достать алкоголь и срочно выпить, это все-таки одна проблема, а не ворох житейских каждодневных необходимостей. И потом они точно знают, что, как только решат свою проблему любыми способами, им сразу станет хорошо и радостно. А мы с вами похвастаться этим не можем – решение наших бесконечных проблем радости нам, как правило, не приносит. Ваша Вера совершенно бесхарактерная, у нее нет никаких интересов в жизни, привязанностей, ей незачем и неинтересно не пить. Она пьет уже восьмой год, и, как видно из истории болезни, не запоями, как обычно начинается эта болезнь, а сразу непрерывно. У нее тяжелая стадия алкоголизма, в мозгу и печени необратимые процессы. Я могу продержать Веру здесь хоть полгода, но она выйдет, первым делом выпьет, и все начнется по новой. Ее уже нельзя закодировать, поздно, она просто умрет, если это сделать. Она будет пить, поверьте мне.

– А есть ли какие-нибудь новые методики лечения, лекарственные препараты? – не сдавалась Лена.

– Есть, голубушка, как не быть. Хотите, мы можем попробовать, – вздохнул доктор.

– Давайте попробуем, – предложила Лена без особой уверенности. – А что я могу сделать?

– Видимо, многое, – устало улыбнулся ей доктор, – но не в этом случае.

А Лена попробовала.

Она заказала мусорный контейнер, наняла рабочих. Они выгребли из Веркиной квартиры все и обои содрали. Сделали ремонт немногим более косметического, Лена купила кой-какую недорогую мебелюшку, вещички самые необходимые, маленький холодильник, посуду, хозяйственные мелочи. Особых трат она не могла себе позволить – еще не решилась главная задача, и сколько потребуется еще средств, неизвестно.

Затем Лена договорилась, что Веру возьмут уборщицей в училище недалеко от дома, завезла ей запасов продуктовых: макароны, крупы, тушенку, соль, сахар, чай. Оставила соседям свой номер телефона, совсем на крайний случай, они друг друга поняли без лишних уточнений.

Василию Федоровичу сказала, что маме его помогает вылечиться.

Он помолчал, подумал и строго спросил:

– Зачем?

– Может, у нее получится бросить пить, начать новую жизнь.

– Может, и получится, – только и ответил Васька.

А Верка вдруг сама начала говорить о новой жизни, делиться планами:

– А действительно, Ленка, вот не буду пить, и все! Говоришь, работу мне нашла? Хорошо! Как выйду отсюда, сразу работать пойду, какого-нибудь мужика встречу, замуж выйду. Знаешь, у меня же сын есть, он с мамой моей живет, – улыбалась щербатым ртом Верка.

Лена смотрела на нее, неожиданно осознав, что, собственно, она делает и к чему это может привести, смотрела, как Верка воодушевилась, радовалась идеям новой жизни, и это ее: «с мамой живет!»

– Я вот жизнь налажу, – продолжала планирование будущего Верка, – и заберу мальчика к себе!

А Ленке плохо становилось от рассуждений этих, от упоминания Василия, от Верки и от самой себя.

– Как его зовут? – спросила Лена холодным тоном.

– Его? – переспросила Верка и задумалась ненадолго. – Васей! Точно, Васей! Уже большой, восемь лет!

«Восемь лет!» – повторила про себя Лена. Встала и ушла. Больше она Веру не навещала.

С врачом побеседовала еще раз, но вела совсем другие разговоры.

– Вы применяете то, о чем мы говорили? Новые лекарства, методики?

– Нет, голубушка, пока не применяли.

– И не надо. Не делайте. Когда ее можно выписывать?

– Да хоть сегодня. Елена Алексеевна, я повторюсь: Вера пить не бросит, но и не отказываюсь, лечить мы ее продолжим.

– Лечите, – сказала твердо Ленка.

На следующий день, когда с помощью вмешательства Забарина она получила документы и стала официальным опекуном Васьки, Лена забрала Верку из диспансера, где та пролежала сорок пять дней.

Привезла в чистую отремонтированную квартиру, показала, где что лежит, Верка все ходила, завороженно оглядывая свои хоромы, ахала.

– Да я теперь невеста при квартире, да какой! Ой, спасибо тебе!

Лена ее за руку отвела в училище, представила директору, с завтрашнего дня у Верки начиналась трудовая деятельность. Лена одна, без Верки, сходила в магазин, купила продуктов из расчета на две недели до первого ее аванса и загрузила холодильник.

– Ну что, Вера, начинается твоя новая жизнь, – строго сказала она.

– Да, хорошая будет жизнь! – улыбалась Верка.

– Хорошая, – тем же строгим тоном продолжила Лена. – Ты ложись сейчас спать, я тебе будильник маленький купила, поставила на нужное время, тебе завтра на работу вставать рано. А мне нужно уезжать.

– Насовсем? – как Васька тогда, спросила его мать.

– Насовсем, – твердо ответила Лена.

– А сегодня мне позвонили и сказали, что она умерла, – тем же пугающим голосом, глядя на Дениса, говорила Елена. – Выпила паленой водки, смогла только дверь входную открыть и из квартиры выползти, и умерла.

И тут Ленку прорвало!

Она не плакала – громко, обвиняюще признавалась, постукивая себя ребром ладони в грудь, утверждая и усиливая этим жестом свою вину:

– Я виновата в ее смерти! Я тогда испугалась! Испугалась, что она может вылечиться, перестанет пить и начнет делить со мной Ваську! Или совсем отберет его у меня! Когда мне врач говорил, что Вера никогда не бросит пить, я облегчение испытала! Я бросила ее там! Подобрала, как щенка больного, подлечила и выбросила на помойку! Себе совесть очищала, ремонт сделала, работу нашла, чтобы перед собой стыдно не было! Я ее там бросила и ни разу не поинтересовалась, как она живет после этого! Она же, как Васька, никому не нужна была! Вообще! Она ж молодая девка, на три года моложе меня, ей же всего двадцать девять лет! Я могла бы забрать Веру в Москву, присматривала бы за ней и не дала бы пить! Она бы с Васькой рядом жила, он же ее сын и любит ее, наверное! Я виновата в ее смерти! Понимаешь?

Денис в один стремительный рывок оказался рядом, обнял, прижал девушку к плечу и гладил, гладил.

– Тшь-шь, тшь-шь! Тихо, тихо! – уговаривал он, поглаживая и поглаживая Лену по голове, поцеловал в пробор в волосах, успокаивая, и снова поглаживал. – Ты ничего не могла бы сделать!

– Могла! – глухо в его плечо возразила она, дернулась высвободиться, что-то доказывать, обличать себя.

– Тихо, тихо! – не пустил ее Денис. – Нет, Леночка, не могла. Только испоганила бы свою и Васькину жизнь.