Красота в глазах смотрящего

Гермиона пошатнулась.

И тут же Драко поддержал её. Она схватилась за него, стиснув левое предплечье. Под пальцами оказалась Чёрная метка, но даже если бы была возможность видеть — Гермионе было бы всё равно.

Она мотнула головой и снова…

Маска, движимая инерцией, начала сползать. Ответная реакция: Драко, сжав бёдра, привлёк Гермиону к себе, замедляя и одновременно выпрямляясь.

Он сел; она — почти увидела приглушённый свет.

Его руки взметнулись и обхватили голову, зарывшись в волосы и поправляя ткань. Большие пальцы, скользнув под маску, подтянули её выше и огладили скулы. Лица коснулось его горячее дыхание.

— Не урони её, Гермиона, — мягко пожурил Драко.

И двинул бёдрами, не выпуская её лица.

Задохнувшись от нахлынувших чувств, она схватилась за его запястья и попыталась двигаться с ним в унисон.

Гермиона ощущала так много: и физически, и эмоционально. Она справлялась. Но это было на грани.

Конечно, у Гермионы были к нему чувства, потому что она живой человек.

Она живой, трепещущий, наполненный эмоциями человек. Их оттенки в желтизне её лица от переживаний; в покраснении скул от смущения или злости; в голубом отливе усталых слёз поверх синяков под глазами и в бледности губ от страха.

У неё вообще много чувств — они были даже к Грегори Гойлу, с которым Гермиона не разговаривала в жизни дольше нескольких минут. И пусть это всего лишь чувство непрошеной, но щемящей жалости, потому что Гойл без погибшего Крэбба выглядел меньше, слабее и сильно несчастнее.

С Драко она разговаривала (возможно, чаще спорила), работала над учебными проектами, патрулировала коридоры, целовалась и, в конце концов, спала.

Она могла бы притворяться пустой, как перевёрнутый сосуд, из которого вытекает любое наполнение. Пустой и холодной. Она — Гермиона Грейнджер, горячая головой, кровью, характером, факультетом… Но у неё получилось бы, ну конечно.

Она могла бы в совершенстве овладеть окклюменцией, но и это не уничтожило бы чувства и эмоции, а лишь скрыло бы их.

Она могла бы врать себе.

Но, само собой, у неё были чувства к Драко Малфою, просто их тяжело обозначить. Пока Гермиона была завалена учёбой, обязанностями старосты и смутными мыслями о будущем и у неё не было маховика времени, дарующего дополнительные часы в сутках, осознание, взвешивание, планирование этих чувств отодвигалось на задний план.

Однажды. Когда-нибудь. Скоро. В ближайшее время. В следующий раз.

Она притормозит, обдумает всё и примет решение, касающееся отношений с Драко Малфоем.

Пока же она не могла остановиться, ей нужно было двигаться.

Их стоны разной тональности и громкости, но вместе звучали удивительно хорошо. Почти мелодично. Гермиона отклонилась назад, запрокидывая голову, и перед глазами, в её собственной бордовой темноте, рассыпались золотистые искры.

Напряжение должно было смениться освобождением.

Должно было…

Внезапно Драко дёрнулся, скинув её с колен, руки оторвались от головы и обхватили Гермиону поперёк талии. Он метнулся, перевернув её на живот и вмиг накрывая своим телом. Влажный член мазанул по задней поверхности бедра под ягодицей.

— Ты…

— Я, я. Сейчас.

Она могла бы проклясть его, окажись под рукой палочка, но лишь уткнулась лицом в подушки и приподняла бёдра, раскрываясь и предвкушая. Драко никогда не разочаровывал её — не позволяла гордость, — но всё же промедление вызывало почти болезненное томление. Будто весь организм боялся недополучить своего.

Он вновь заполнил её одним резким движением, и тело сотряслось в такт толчкам.

Он двигался размашисто и жёстко, и Гермиона закрыла глаза, что было бессмысленно, когда она и так ничего не видела. Но жмуриться — это действие, а ей необходимо было делать хоть что-то.

Толчки рождали трение, наполненность, и Гермиона растекалась. В этот момента она могла бы позволить ему что угодно. Что угодно…

Вдруг он завалился в сторону; на миг Гермионе показалось, что, сбившись, Драко был готов упасть, но он лишь перенёс вес на одну руку, а второй дёрнул её ногу, согнув в колене. Гермиона захныкала, когда поменялся угол и сила проникновения.

Он сжал её ягодицу; рука опустилась на неё резко, короткие ногти впились в кожу.

Она стонала, ну конечно, она стонала в голос.

Второй рукой он с силой зарылся пальцами в её кудри и повернул голову на бок. Гермиона распахнула рот, хватая воздух, и Драко склонился ниже, врываясь языком между её губ. Он вылизывал, толкался, сжимал, и скованность в теле набирала силу. Дрожь прыгала за рёбрами, металась по низу живота, обжигала конечности.

Всё на мгновение сжалось.

Гермиона ахнула:

— Малфой!

— Грей…

Зубы вонзились в её нижнюю губу, и Драко с силой прижался лбом к её щеке.

Она расклеилась, растаяла, рассыпалась, распалась на куски. И в голове на миг мелькнуло, что это всё имеет смысл. Какой-то скрытый, потаённый, но имеет.

Драко отстранился, и, с трудом перевернувшись на спину, Гермиона замерла, раскинув руки. Грудь тяжело вздымалась, и ускоренный стук сердца отдавался по всему телу. Разгорячённую кожу охладило дуновение свежего воздуха; Драко явно взмахом палочки приоткрыл окно.

Голова была пустой… Почти пустой.

Драко вдруг склонился к ней и крепко поцеловал в губы, потом ещё раз, и снова — уже легко, почти касаясь. Гермиона ладонью прижалась к его плечу, способная лишь на это. Он лёг рядом, свистящее дыхание вырывалось изо рта.

Какое-то время они лежали молча. Отдыхали и справлялись с собой.

Обычно он уходил достаточно быстро; по пальцам одной руки можно было пересчитать те дни, когда они оба были так измотаны, что засыпали рядом. Но в этот раз даже под маской Гермиона чувствовала, как Драко смотрит на неё.

Она чуть повернула голову в его сторону; он заметил и нарушил тишину:

— И как твои кошмары?

Вопрос сорвался словно между прочим, голос был рассеянно безразличный.

Он знал.

Она спала большую часть ночей, всё было вполне терпимо. Но иногда видения будили её резко и бесповоротно, покрывая спину склизким потом страха и затуманивая сознание. Они возвращали в дни ужаса, тоски, разочарования. И хоть Гермиона умела быстро отмахнуться и вернуть себя в реальность, они мешали концентрации. Поэтому она боролась с ними.

Временами она не сдерживалась и выходила ночью в гостиную, где в некоторые дни встречала Драко. Порой её обуревала скука или возбуждение — и она шла к нему сама, прямо в комнату, которую он никогда не закрывал от неё.

Свою она тоже почти всегда оставляла открытой.

— Лучше, — Гермиона неопределённо качнула головой. — Зелья Помфри помогают. И эта маска.

Он хмыкнул — совсем тихий звук, но достаточно отчётливый в тишине комнаты — и что-то невнятно промычал в ответ.

— А ты?